Мы к земле прикованы туманом...

Я никогда не смогу ответить себе на вопрос "А зачем воюют люди? Какой в этом смысл? Что такого в войне? Почему нельзя решить все без этого? Зачем подвергать опасности и губить столько жизней?" И понимаю, что если я – военная летчица - задаю себе этот вопрос, то с этим миром явно что-то не так… Последний год моего обучения пришелся на тяжкий период войны, которая, вопреки прогнозам, не стихает уже более года. И мой родной город стал первым из тех, которые увидели войну. Он был полностью уничтожен, разрушен бомбами и ракетами, он был сожжен, без права на восстановление, безжалостно оккупирован. Его захватили абсолютно по-варварски - наш прекрасный город A-град с восемью станциями только отстроившегося метро, широкой рекой, лесом и огромной статуей, которую все называли «Свобода». Символично, но на второй же день оккупации «Свобода» пала. Ее обстреляли. Мне пришлось провести в оккупированном A-граде 90 дней, увидеть кровь, боль, смерть и морально подготовить себя к тому, что мне предстоит. Мне сразу стало понятно, что практика у меня начнется экстренно. И, сказать по правде, я рвалась на фронт. Но мне, не закончив институт, этого не разрешили, оттого и направили в пока тихий N-град. Этот город - единственный, не попавший под оккупацию. И, по удивительному стечению обстоятельств, тут находился институт с такой же программой, по которой училась ранее я. Первое время в моих мыслях был лишь план мести. Каждый день я рисовала подробные схемы того как, когда, в какой день и сколько самолетов B-цев я собью смеясь. Видя, как вражеское судно разваливается в полете от точного удара ракеты, сгорает дотла, разбиваясь о сырую землю. Эти полеты и мои действия, отточенные на симуляторе до совершенства, снились мне чуть ли не каждую ночь. Я плавилась в злобе и отчаянии, с желанием убить все и вся, на моем пути к освобождению моего города, либо же его защите. Я вся состояла из ненависти, распространяя иногда свой злой дух и на одногруппников, которые с интересом относились ко мне – единственной девушке в группе. Так я жила довольно долго, пока в один момент в мою жизнь, словно глоток свежего воздуха с запахом сирени, не ворвалась она. Я видела ее в парке кампуса нашего института, но никогда не наблюдала внутри зданий, что дало мне понять – она не из наших. Каждый раз, приходя на пару по аэродинамике, которую нам уже по давней традиции учебного заведения проводили на улице, я видела ее. Она всегда сидела на одной и той же лавочке, либо же стояла перед мольбертом, что-то сосредоточено рисуя. И каждый раз, наблюдая эту картину, мне хотелось заглянуть за ее спину и посмотреть, что же она рисует. Пытаться знакомиться я конечно не стала, ведь всегда была занята, но это желание почему-то осталось со мной надолго. Что-то заставляло меня думать о ней. До той степени, что я даже начала переживать, когда художница перестала появляться на привычном месте. Этот период продолжался в течении нескольких недель, и я очень расстроилась, ведь наши пары на свежем воздухе закончились, и мы полностью вернулись в аудитории. Теперь мнимая надежда на знакомство исчезла, а в мою голову опять начали закрадываться жестокие, темные мысли. Но все же нет худа без добра. И однажды, видимо услышав мои призывы, девушка вернулась на свою лавочку. Такая красивая, с серьезным лицом, краской на ладонях и немного на одежде. Несмотря на спешку, я не стала упускать возможности наконец познакомиться и, взяв в руки все имеющиеся у меня яйца, уже собиралась подойти, но резкая перемена ее настроения вдруг меня остановила. Она заплакала, сев на лавку и закрыв лицо руками. Это заставило меня удивленно открыть рот, застыв на месте, буквально в нескольких метрах от неё. Но все же, хотя бы ради того, чтобы поинтересоваться нужна ли ей помощь, я переборола свой страх чужих слез и наконец подошла к ней. Ее звали Виктория. Интересно то, что наши имена носили эквивалентные богини победы. Мое имя принадлежало древнегреческому божеству, а её - древнеримскому. И я была уверенна, что это все не просто так. Она оказалась типичным творческим человеком, рисуя подолгу, тщательно подбирая цвета и оттенки, всматриваясь в мое лицо, когда рисовала мои портреты. А весь её альбом занимали рисунки водяных лилий. Наверное, именно из-за этих лилий я про себя прозвала её Цветочком, а иногда называла так и вслух, будто вкладывая в это прозвище какой-то сакральный смысл. Ее чувство цвета было просто совершенным, все переходы были исполнены так искусно и здорово, что у меня не было сомнений – передо мной будущий художник-символ нашей эпохи. Я любила прижиматься к ней вечерами, когда она укрывала меня пледом, ложа руки мне на живот. Я любила смотреть в ее карие глаза, которые будто бы омут затаскивали и манили ближе-ближе… еще ближе… к самим губам. Я любила проводить пальцами по ее изрисованным краской рукам после того, как она заканчивала свои работы. Я любила сидеть в её саду, срывая с веток тяжелые красные, почти черные яблоки и, дав ей откусить немного, кусала его и сама, представляя, какая сладкая она сейчас с яблочным соком на губах. Мне кажется, я любила ее… но такая любовь была под запретом. И я заткнула в себе свои чувства, дав шанс тому, к кому на свидание спешила в тот самый день знакомства со своей портретисткой. И как только я это сделала, она исчезла, а окно её балкона закрылось, хотя я приходила туда каждый день, крича ее имя, но она так ни разу и не вышла. По удивительному стечению обстоятельств, как только я разошлась с тем самым мужчиной, не провстречавшись и трех недель, дверь ее дома открылась, и она наконец впустила меня, позволив заботиться о себе. И мне было не в тягость. Утром я уходила на учебу, а вечерами была с ней, пытаясь понизить жар, бегая с примочками и заставляя поесть. Как позже оказалось, этого всего она не помнила. Оно конечно и не странно – девушка была в ужасном состоянии: совершенно истощена, с «собачьим» кашлем, насморком и болями в горле. Иногда во сне она кричала мое имя, видимо, привыкшая к тому, что я рядом, и я прибегала по первому же зову, будь то час ночи или пять часов утра. Что-то подсказывало мне, что если бы я не начала свои недоотношения – Ника бы не переживала этого кошмара. Но и мне было не сладко. Каждый раз, когда он обнимал меня, я хотела, чтоб на моей талии были ее руки, а когда его губы касались моих – я чувствовала себя предательницей. Изменщицей собственной любви, собственных чувств, ведь я хотела целовать вовсе не его. Мне повезло, ведь я вовремя поняла это, разорвав отношения до того, как все могло бы перейти на другой уровень… Моей радости не было предела, когда она вновь позволила обнимать себя, зарываться пальцами в гладкие темные волосы цвета смолы, тормошить милые смуглые щечки и наблюдать за творением новых картин. Виктория оказалась акварелисткой и училась в высшей школе искусств на последнем курсе. Во время болезни она уже сдала выпускные экзамены и собиралась получить диплом с отличием. А мне предстояли учения, которые я с успехом завершила, будучи в полной готовности принять пост защитника города. Но сначала я решила во что бы то ни стало признаться ей в своих чувствах… я не была уверенна, примет ли она их, но все же, напоследок, перед вылетом, я наконец осмелилась на это. Она не знала, что мне предстоит вылет. И я не говорила этого ей, чтобы это не стало отягощающим фактором для ответа. Я ведь просто планировала признаться. Мне не нужно от неё взаимности. Мне необходимо, чтоб она узнала, ведь если меня собьют – она никогда об этом не узнает, а для меня это так важно. Для меня она – самый важный человек. Тот человек, ради которого я живу, человек, с которым я обрела смысл жизни, наконец выйдя из депрессии после смерти семьи под завалами родного дома, который всегда нас защищал, а тогда – просто убил. Она - человек, которого я впервые в жизни полюбила настолько сильно. И если она ответит отказом – умереть для меня будет уже не столь страшно, а если нет… Звук сирен вынул меня из раздумий. Взглянув на часы, я поняла, что это совсем не вовремя по стандартному графику сирен, а поглядев вдаль, увидела то, чего наиболее боялась с момента прибытия сюда… 3… 2…1… я поднялась в воздух, приняв команды от диспетчера. Сердце бешено билось, в ушах звенело от радиоволн и от напряжения. Как же я давно ждала этого момента, когда смогу расправиться с ними. Подбив одного, я лишь засмеялась, холоднокровно отлетая.

Диспетчер: Форсаж, прием, как меня слышно. Форсаж: Прием. Слышно нормально. Минус один. Диспетчер: Один летит на A район, еще три на район B. Будьте осторожны. Форсаж: Как вы сказали? Район B? Диспетчер: Район B. Форсаж: Вас услышала.

Связь оборвалась. Посмотрев координаты, я почувствовала, как ноги нервно затряслись, едва не утратив контроль над истребителем. Это был район, где жила Виктория. И я не могла допустить, чтоб они и близко посмели подобраться туда. Я обещала ей, что её жизни никогда и ничего не будет угрожать. И сейчас самое время, чтобы исполнить обещание. Выйдя из очередного штопора штурвалом на себя, я вернулась в горизонтальное положение за несколько минут оказавшись в нужном месте. Очередной самолет B-цев был подбит моментально, а вот с вторым пришлось здорово повозиться, ведь меня он немного-таки поцарапал. Выйти из этого боя было сложно, но спустя несколько минут он также разлетелся на кусочки под ударом ракеты, оставив после себя лишь огненный взрыв. - Ты даже не представляешь, что тебя убила будущая легенда авиации… - надеясь на то, что пилот не успел катапультироваться, проговорила я, взявшись за штурвал. – Осталось найти третий. Тогда меня взял страх, ведь по радару он находился ровно в районе B, а это могло означать, что я не успела. «Нет, в это я не верю. Этого быть не может. Я не могла не успеть.» - посмотрев на значок уровня топлива, которое предательски кончалось, подумала я. – «Но все же, если повезет, собью и третий. А если нет – подохну. В первый же день. Позор, но оно того стоило.» Продолжив свой путь далее, я обнаружила то, что искала. Кружась над институтом, командир судна успел спустить одну бомбу, которая с грохотом упала прямо на наш корпус. Наблюдая все это с высоты, я шокировано держалась за штурвал. Боль… ее я сейчас ощущала так ярко. Пусть этот город и не был моим родным, но сумел стать для меня важным. Он стал городом который дал мне защиту, когда я так нуждалась в ней и человека, которого сумела полюбить. Нет, я не готова допустить конец этого всего. НЕТ! Разозлившись я выпустила несколько ракет в противника, но тому удалось увернуться, и он направился в мою сторону. Его несколько ракеты едва ли не попали по крепкому железу, но я пусть и неопытна, но знаю, что надо делать сейчас, послушно применяя теорию на практике. Смотреть прямо в глаза смерти было страшно. Я чувствовала, как силы покидают меня. Мне было тяжело бороться дальше. И я теперь понимала всех тех героев, которые занимались этим. Я поняла, что была одна против нескольких противников. И не понимала, а где же наши? Неужели они… Еще одна ракета выпущена. Это его подбило, но он достаточно опытен и так просто его не возьмешь. Я заметила, как он отлетает в сторону жилого квартала, понимая, что меня настигает паника. Еле взяв себя в руки, последовала за ним, выпустив еще несколько ракет. С последней повезло. Я наблюдала, как судно, взрываясь летит в сторону домов. И еще не до конца понимала, что допустила ошибку… Чувствую, как меня подбивают, еле успев нажать на кнопу «катапультироваться». Мою ласточку разбивает на кусочки, а я продолжаю лететь… Мне удалось катапультироваться недалеко возле дома Виктории. Как я и думала, ее дом после падения самолета в всего нескольких метрах превратился в развалюху. Вход завалило не только снаружи, но и изнутри. Убрав тяжелые камни, которыми привалило вход, я принялась думать, как пробраться в дом. Единственное, что я могла – залезть через разваленный балкон. Под бешенным адреналином я взобралась на яблоню, которая сейчас была выгодно близка к окну балкона, принявшись разбивать стекло, которое, несмотря на мощный взрыв, почему-то не до конца вылетело. Выбив окно старого дома, я еле как пролезла вовнутрь, не обращая внимания на кровь на перчатках и боль в ноге. Не особо успешное катапультирование дало о себе знать. - Виктория! Виктория! – закричала я, пробираясь меж завалами дома. Конечно, я переживала, что от любого движения внутри – его завалит еще больше. Виктории в комнате не было. Сердце будто сжалось. Стало невероятно больно от того, что я больше никогда не смогу коснуться ее, больше никогда не смогу взглянуть в ее прекрасные глаза… больше никогда не смогу увидеть ее живой. – Виктория!!! Ища ее тело, я истошно рыдала, даже не утирая слез, сняв наконец шлем с очками и бросив его на пол. Наконец, я смогла найти то, что искала - одинокое тело девушки лежало в районе ванной. Подбежав к ней, прижала ее к себе за голову. Сняв перчатки, прощупала пульс, который чувствовался и неслабо. Улыбнувшись я поцеловала её в окровавленное ухо. - Только живи, я тебя умоляю. Я же не смогу без тебя, Цветочек. Я люблю тебя, слышишь? – мои губы коснулись ее губ. Сделав это на эмоциях, я отстранилась, не зная, что делать дальше. Нога уже разрывалась от боли, а тащить девушку по полу было вообще не вариантом. Ждать спасателей – тем более. Дом в любой момент могло бы завалить совсем. И судя по тому, что есть еще самолеты – на нас и вовсе могут скинуть бомбу. Тогда нам точно придет конец. - Ника? - Цветочек… это я. Я рядом. Теперь все будет хорошо, – тихо прошептала я сквозь слезы, прижимая её сильнее к себе. - Я верю тебе… Мы просидели в тишине несколько минут, пока к моим ушам опять не вернулась способность слышать и до них не донесся неприятный скрип стен дома. - Может я не вовремя, но… ты совсем не сможешь идти? – робко спросила я, держа ее голову у себя на руках. - Я могу попробовать… Девушка оперлась на локти, попытавшись встать. - Я помогу. – Я закинула ее руку себя на плечо, взяв ее за талию и аккуратно пошла вперед. Нога болела не на шутку сильно, но осознание того, что мне сейчас ни в коем случае нельзя сдаваться хотя бы для неё, заставляло идти дальше. Усадив девушку на землю, я принялась убирать камни, которыми привалило дверь изнутри и, выбив ее, наконец облегченно вздохнула. Осталось лишь выбраться. А это всего лишь пару метров. Мы медленно преодолели их, дойдя до нашей с ней яблони. Почувствовав во рту металлический вкус крови, я опустилась на колени, слыша голос Виктории, но, не в силах сопротивляться состоянию рухнула на землю.