Обняв себя за колени, она сидела спрятав лицо. Не было слышно её плача. Жан не знал, льёт ли она сейчас слёзы, скрывается ли от мира в такой позе. Он лишь стоял в стороне, не зная, как ей помочь. Ненависть распирала изнутри за эту растерянность. Хотя он осознавал то, что не хотел видеть её влажные глаза. Жан сел перед ней, коснулся её головы и слабо погладил. Его прикосновения были неуверенными, робкими. Но сердце давало направление и приказы. Почему ему было неуютно видеть эти страдания?
Дженис подняла на него свои тёмные глаза, абсолютно сухие, хотя в них виднелись опустошённость и усталость.
— Я в порядке. Честно.
Из-за её тихого холодного голоса появилось вполне обоснованное беспокойство. Жану было непривычно видеть её такой. Но он понимал все её причины, разочарование и боль. Даже чувствовал, как в голове вспыхнули неприятные воспоминания, которые он отчаянно пытался закопать. Он никогда никому не рассказывал о своём больном прошлом. Не питал доверия к людям вокруг. Не открывал свои тайны даже Марко. Ему было проще всё глотать, молча, как бы это ни было больно. Именно из-за своего личного опыта Жан не хотел, чтобы Дженис столкнулась с этим внутренним разочарованием. Он, возможно, привык. Но ей стоило бы выговориться.
— Где у тебя стоит аптечка? — Жан поднялся, всё ещё глядя на Дженис.
— В ванной. Не надо…
Он промолчал. Жан часто пропускал мимо ушей её вопросы. Кажется, специально. Недавно Кирштейн подметил, что рядом с ней он становится слишком разговорчивым, и за один день проведенный с Эвин, он говорил больше слов, чем за весь месяц. И даже несмотря на это, ему нравилось слушать её.
Ванная комната блестела. Стены и полы были из белой плитки (хотя если обратить внимание, то вообще дом Дженис состоял в основном из белого цвета). Перед душевой стоял пушистый зеленый коврик, похожий на мох. На столике с раковиной бардака не наблюдалось. Это было немного удивительно, смотря на Дженис. Почему-то Жану она казалось неаккуратной и не слишком чистоплотной. Наверное из-за её первого визита в его квартиру. Он ухмыльнулся, вспомнив, как на него посмотрела продавщица в магазине, когда Кирштейн покупал трусы и пачку тампонов. В тот момент та женщина подумала, что он брал это для жены, и даже похвалила, назвав его весьма «заботливым мужем».
— Посмотри на меня. — Жан, найдя аптечку и вернувшись в гостиную, подошёл к Дженис, сел перед ней.
Она подняла на него озадаченный взгляд, но затем её глаза переметнулись на баночку со спиртом и ватой. Она терпеливо сидела, молча наблюдая за Жаном, который с сосредоточенностью, нахмурив брови, обрабатывал рану.
— Спасибо, но не стоило. Это ведь всего лишь царапина.
— Ты можешь занести инфекцию, и тогда это уже не будет всего лишь царапиной. Сначала останешься без шеи, затем без головы.
Она тихо засмеялась. И Кирштейн застыл, пальцами ощущая её тембр. Но через несколько секунд Дженис скорчила лицо. Как же быстро она перескакивала с одной эмоции в другую. Это её свойство всегда поражало его. Улыбнувшись про себя, Жан начал дуть на ранку, под ее недовольное шипение.
— Не ёрзай. — Закончив с процедурой, он наклеил пластырь на её шею. — Ну вот теперь всё.
— Спасибо.
Жан поднялся, убрал на место аптечку и посмотрел на дверь. Ему нужно было уходить. Но он не хотел оставлять Дженис одну. Как бы она не пыталась храбриться, он не упустил ее нахмуренные и настороженные взгляды в сторону прихожей. По ней было ясно, что сейчас она не желала оставаться одна, но боялась произнести это вслух, боялась признаться.
— Слушай, а не хочешь попить чай? — Она неловко улыбнулась, не зная, как правильно подступить к просьбе, чтобы не выглядеть навязчивой.
— Ты боишься? — Жан не стал тянуть. Он слишком привык говорить всё прямо, без намеков.
— Я… Немного. Не хочу оставаться одна. Почему-то мне кажется, что он вернется. — Она нервно сглотнула, словно слова давались ей с трудом. Кажется, так и было. — Я не имею права задерживать тебя здесь. Да и вообще, мы друг другу никто, поэтому моя просьба не к месту.
Последние слова вызвали в душе неспокойную противоречивую волну. Но Жан сделал вид, что это его никак не задело. Так ведь и должно быть. Она же говорит правду. Тогда почему это неприятно слушать?
— Я останусь.
Дженис резко подняла на него глаза. На её лице мелькнуло едва заметное торжество. Впервые Жан не знал, поступал ли он сейчас правильно. Да и всё равно. Главное, что она не будет испытывать страх. Он ощутил легкое упоение, понимая, как Дженис ему доверяла, раз попросила сейчас остаться.
Кирштейн сел рядом с ней, тревожно заметив то, как она сидела поджав под себя ноги и сжимая руки, которые нервно дрожали. Дженис пыталась придать себе безмятежный вид, скрыть весь ужас. И, кажется, все её мысли уплывали не в ту сторону. Ей нужно отвлечься, хотя бы на несколько часов. Это помогло бы её нервам. Поэтому принявшись разглядывать ее гостиную, в попытках придумать ей занятие, Жан заметил стопку дисков у телевизора. В голове зародилась идея, которая показалась ему глупой, но хоть какой-то.
— Может посмотрим что-то? — предложил он, указав на телевизор.
Она посмотрела на него с удивлением, но согласилась.
— Хорошо. Что посмотрим?
— На твоё усмотрение.
Последовал кивок и, поднявшись, Дженис начала копаться в дисках. В её мертвых глазах отразилась едва заметная озорная искра, которая насторожила Кирштейна. Открыв дивиди-плеер, она запустила диск и уселась на место.
Поначалу Жан не понимал, что происходит. Он подумал, что Дженис включила какой-то документальный фильм про океан и корабли. Но когда на экране высветилось название «Титаник», он негодующе посмотрел на Эвин. Даже если он никогда не смотрел данный фильм, Жан просто терпеть не мог его. Ему никогда не нравились подобные жанры: с розовыми соплями и любовью. Сто раз он успел пожалеть, что доверился её выбору. Хотя не попросил поменять на что-то другое.
— Ты сейчас серьёзно?
— А что? — Дженис в упор не замечала его недовольного взгляда, точнее делала вид, что не замечала.
Весь фильм, Жан, как ворчливый старик, язвительно комментировал абсолютно каждое действие героев. Он недоумевал, называл мать главной героини — старой каргой, а его лицо стало каменным, когда Джек и Роза плевались в воду, соревнуясь друг с другом. Прошло целых три часа и фильм подошел к концу. Наконец когда на экран вылезли титры, Жан обреченно вздохнул и замолк. Почему-то, несмотря на ненависть к этому фильму, ему стало жаль героев. После просмотра остался странный осадок.
— Она могла подвинуться. Но нет. Сама залезла на эту огромную дверь. — Негодующе трактовал Жан, потирая глаза.
— Они бы перевернулись. — Дженис посмотрела на него с мягкой улыбкой, впитывая каждую его эмоцию. — Погоди, ты плачешь?
— Я пока не сошёл с ума.
— На самом деле, я предложила этот фильм по шутке. Мне хотелось поиздеваться над тобой. Не думай, что я смотрю подобное. Так что… Хм, что это у нас тут? Давай посмотрим ужастик.
— Плохая идея.
— Ну давай, пожалуйста.
— Ты что мазохистка? — Жан поднял брови, разглядывая диски на столе. — Ладно. Раз ты так хочешь. Только в этот раз свой диван будешь чистить сама, если уписаешься.
— Обязательно, — язвительно ответила она, присоединяясь к нему.
Они выбрали рандомный ужастик, но не слишком страшный. Жан никогда не испытывал мурашек и волнения от подобных фильмов. Словно организм привык к страху, и принимал его должным образом. Получение адреналина привносило неимоверное удовольствие в его слегка скучную жизнь. Именно поэтому он не только ездил на мотоцикле, но и участвовал в ночных гонках, устраиваемых знатоками данного развлечения. Это даже приносило прибыль. Такие сходки были открыты только для виртуозов своего дела, любителей и иногда для хороших знакомых, так как это были незаконные собрания, несущие за собой опасность. Порой Жан сам ехал в безлюдные места, разгонялся до максимума, и, казалось, что миг, и он сейчас разобьется. Но в такие моменты, он чувствовал, и чувствовал противоречивые ощущения. И словно бы обретал жизнь.
Жан взглянул на Дженис. Теперь он наблюдал за её эмоциями. Она была сама серьёзность, брови её нахмурились, зубы нервно кусали пальцы. У нее была странная привычка грызть руки, не ногти, а именно руки, саму кожу. Он замечал это каждый раз, когда она сосредотачивалась, или нервничала. Говорил ведь ей, плохая это была идея.
Только он хотел открыть рот, как во время очередного скримера Дженис неосознанно схватила его ладонь. Жан потерянно уставился на неё, но она не обращала на него внимания, полностью поглощенная фильмом.
Он не убрал руку. Сейчас Дженис нуждалась в этом. И… Ему было уютно. Никогда Жан не радовался чужим прикосновениям, чувствовал лишь отвращение и мерзость. Однако ее руки, такие маленькие и тонкие, дарили его коже тепло, отчего по телу лился приятный ток.
Дженис очнулась, когда фильм закончился, и посмотрела на их сплетенные пальцы. Её лицо залилось краской. Но она не отдернула руку, лишь медленно повернула её, рассматривая запястье Жана, на котором оставил отпечаток длинный кривой шрам.
— Почему?
Жан застыл. Не ожидал услышать такой вопрос. Но и отвечать ему не хотелось. Никто не спрашивал у него про шрамы. Либо люди не замечали их, либо притворялись, что не видят под множеством татуировок. Даже Эрен, который обычно докапывался до каждой его неудачи, отлично знал, и не говорил про это вслух. Но Дженис была первой, кто осмелился спросить про них. И Жан не знал, радоваться ему или злиться. Хотя ей, именно ей, он доверял. Просто так. Без особого повода.
— Это неважно.
«Возможно, я когда-то тебе расскажу. Но не сейчас».
— Ну что? Достаточно на сегодня фильмов? Тебе завтра рано вставать. Нужно сходить в полицейский участок. Давай, иди спать. Быстро. — Он помог ей подняться и начал выпроваживать Дженис в её комнату.
Она выдала ему подушку и плед, пожелала спокойной ночи и ушла обратно.
В доме погас свет. Стало так мрачно, как в пещере. Задернув шторы, Жан посмотрел на пустынную улицу и открыл окно, впуская в теплую комнату немного холода. Он неспеша достал черную зажигалку. Зажав в губах сигарету, он поднес огонёк и втянул воздух. Сигарета медленно начала тлеть. Во рту появился вкус табака, дым пошёл в легкие, отравляя органы своим ядом.
Курение не приносило ему кайфа или эйфории. Оно убивало его, как и любого другого человека. И Жану это нравилось. Быть ближе к смерти — вот в чем заключалось его собственное высшее удовольствие.
Всё погрузилось в необычайную тишину. Унося мир в сон. Оставляя лишь Жана у открытого окна, словно охраняющего
её покой.
***
Проснувшись наутро, первым делом Жан хотел тихо уйти к себе. Он убрался за собой и только подошёл к двери, как прозвучал хриплый голос Дженис:
— Ты уходишь?
Он оглянулся и улыбка сама появилась на его лице. Дженис выглядела смешной в таком виде, её волосы немного растрепались, глаза смотрели с недовольством, руки сжимали края большой футболки.
— Мне нужно собираться. Да и тебе тоже. Ты забыла? Нам нужно давать показания. Буду через пятнадцать минут.
— Так быстро?! Я не успею собраться. — Её сонные глаза широко раскрылись после услышанного.
— Ладно. Шестнадцать минут, — непроницаемо произнес Жан и, махнув вышел, закрывая дверь. Он услышал, как она недовольно причитала, называя его засранцем.
Приняв душ, Жан быстро переоделся. Выбор одежды никогда не требовал от него много времени. Когда он постучался к Дженис, та открыла дверь уже в готовом виде. Несмотря на бурное возмущение, она всё же успела и теперь стояла перед ним в свободных джинсах, черной водолазке (как у Жана), и куртке. Её чёрные волосы рассыпались по плечам и спине.
— На чём поедем? — Дженис последовала за Жаном, который быстрыми шагами спускался по лестнице.
— Ты сама отлично знаешь, — ответил он, засунув руки в карманы, нащупав холодные ключи.
На улице сегодня была облачная погода, без всяких признаков дождя. Морозный ветер прошелся по лицу. Жан и Дженис молча дошли до парковки, поехали они также без слов.
— Ты в порядке?
— Не думаю. На самом деле, не хочу туда ехать, — тихо проговорила она.
— Обещаю, сегодня всё закончится. Поверь мне. Хорошо?
Дженис долгое время молчала, погрузившись в мысли, словно решая, верить его словам или нет. И она всё же решила поверить ему, неуверенно кивнув. Через несколько минут, они приехали в полицейский участок, который находился недалеко от центра. Жан одобрительно улыбнулся Дженис и они вошли внутрь.
***
Если говорить вкратце, то это было долго и утомительно. Процесс затянулся на несколько часов, так как очередь была большая. Вышли они только к обеду. И несмотря на ее противостояния, Жан потащил Дженис в ближайшее кафе, чтобы накормить ее. Вопреки тому, что он не любит есть в людных местах или на улице, Кирштейн знал, что Дженис со вчерашнего вечера крошки в рот не брала.
Они зашли в одно уютное заведение, сели за столик в самом конце по просьбе Жана, и их обслужила миловидная девочка-подросток с ярко-розовой помадой. И Жан только сейчас заметил, что Дженис никогда не красится. Хотя и без косметики у неё было своё очарование. Своя особенность.
— Что? — Дженис заметила, как Жан наблюдал за ней.
— Ничего. — Он немного растерялся из-за того, что она так неожиданно поймала его, но виду не подал. Лишь отвернулся, разглядывая помещение.
Через некоторое время, официантка принесла их заказы. Омлет Жану и блины для Дженис. Он ел молча, слушая её бесцветный голос.
— А это правда, что тебе нравилась Микаса?
Жан чуть не поперхнулся, но безразлично ответил:
— Было дело. Только не смей об этом говорить кому-то.
— Не буду. Все и так знают.
Дженис улыбнулась. Внезапно Жан ощутил на себе чужой взгляд, за ними кто-то наблюдал. Насторожившись, он оглянулся. Недалеко от их столика стояла Микаса, и пристально смотрела на них, точнее на Дженис. Она не спеша, как подкрадывающаяся кошка, подошла к ним. Джен вздрогнула от неожиданности и уставилась на нее.
— Ты знаешь сколько времени? — сухо спросила она у Эвин.
Жан непонимающе смотрел то на Джен, то на Микасу. Зачем она спрашивает у них время? Нет, в её вопросе имелся подвох.
Дженис молчала, затем её глаза расширились.
— Чёрт! Чёрт! Я совсем забыла! — воскликнула она, закрывая лицо руками.
— Молодец, Дженис. Эрен очень обрадовался. — Аккерман кивнула Жану, повернулась на каблуках и ушла.
— Что это сейчас было? — Жан посмотрел на Дженис.
Она быстрыми действиями собирала свои вещи, вытащила деньги и протянула их Жану, но тот обратно положил их в её сумку.
— Прости. Мне нужно бежать. Я забыла, совсем забыла про игру.
Дженис поднялась, одарила его напоследок виноватой улыбкой и быстрыми шагами направилась на улицу, оставив Жана.
Точно. Ведь сегодня должна была состояться игра в университетском спортзале. Жану было абсолютно плевать на это, он никогда не интересовался спортом, поэтому и не помнил даже про этот день. Он почувствовал глубокую злость. Хотя даже не понимал, почему и на кого. Кажется, на Эрена. Да и плевать. Плевать вообще на всех. В последнее время Кирштейн ведёт себя странно. Это ужасно бесит. Плевать на Эрена, Микасу, Дженис. Он не хочет ничего чувствовать. Он всегда сторонился и избегал тех двоих, но с появлением Джен в его жизни, всё поменяло обороты. Ему лучше держаться от них подальше. Особенно от Эвин. Жан привык к боли, привык к одиночеству. Но эти резкие изменения в его жизни, творят с ним полную хрень, в которой он не может разобраться.
Вяло кинув деньги на стол, Кирштейн поднялся и ушёл.
