«Не волнуйся. Я к ней не привяжусь»
Пляж. Она любит запах океана, запах соленого бриза, наполняющего душевным умиротворением. Песок, будто бы хрустящий под ногами, отдает теплом. Хочется ещё больше погрузить себя в его объятия, полностью расслабиться под голубым небом, откуда солнце радостно раскидывает свои мягкие лучи. Тело получает ласки. Каким-то образом они напоминают о детстве. Дуновение лёгкого ветерка уносит всю боль, после чего кроме спокойствия, ничего не чувствуется. Визг чаек и детей смешивается с трепетом волн, создавая волшебную музыку. Что-то капает на лицо и разбивает фазис созданного образа счастья. Дженис морщится и недоумевает. Слишком солнечный и хороший день для дождя. Но вдруг всё становится размытым, теряет краски и чёткие очертания. Границы реальности блекнут. Звуки тонут в темноте, а тело чувствуется всё тяжелее и тяжелее. Дженис резко открыла глаза. Никакого пляжа, лишь старая комната со светлыми обоями. А вода продолжает капать. Не понимая, что происходит, она встала с кровати и посмотрела на потолок. — Чёрт… Весь белоснежный потолок был в пятнах, оттуда щедро капала вода. На полу успели образоваться лужи. Не так Дженис себе представляла утро выходного дня. Сонливость как рукой сняло. Только злость и дикое возмущение. Даже год не прошёл, а ей теперь придется заниматься ремонтом. В гостиной ситуация обстояла хуже. Мебель стала влажной, а на полу можно было свободно умыться. Не умудрившись одеться теплее, Дженис выскочила из квартиры в одних шортах и футболке, и яростным шагом направилась на верхний этаж к соседке, которая обитала над ней. Эта была самая привередливая пожилая женщина их района — Миссис Урсула. Дженис называла ее Стервеллой, чем и не ошибалась. Как и внешность, так и поганый характер составляли поразительное сходство со злодейкой из Диснея. Урсуле было где-то за пятьдесят, но по её внешности ей можно было дать на десять лет больше. Она не была красавицей, но не раз Джен замечала, как к ней поднимались разные мужчины. Каждый месяц новый кавалер. Девушка не знала, есть ли у Стервеллы семья. Ей было плевать на неё, лишь бы женщина её не трогала. Когда она только переехала в этот дом, Урсула зашла к ней в гости с пирогом, после которого Дженис два дня не могла отойти от унитаза. Дело было в ингредиентах или в той, кто это готовил, она так и не поняла. Между ней и Урсулой были пассивно агрессивные отношения. Они могли поздороваться друг с другом, либо просто пройти мимо. Но осадок презрительной едкости оставался у каждой. Остановившись перед тёмной дверью, Дженис начала настойчиво стучать. Прохлада лестничной площадки заставила её поежиться и обхватить плечи руками. В квартире послышалась тяжелая поступь ног. Это не Урсула, она ходит быстро и резко, как ящерица. Дверь с медленным и протяжным скрипом открылась и на пороге предстал крупный мужчина в зеленом, бархатистом халате. В первую очередь в глаза бросались его тёмные и густые усы, которые обычно имеются у техасских шерифов. Стереотипно, но привычно. Вяло почесав свой обдутый живот, мужчина осмотрел Дженис блеклыми глазами и басовым голосом спросил: — Ты кто? Дженис, слегка напуганная из-за незнакомца, потеряла всякую уверенность и напряглась, растеряв все остатки злости, которую хотела обрушить на злосчастную старуху. — Мне нужно увидеть миссис Урсулу, — тихо ответила она и краем глаза заглянула за его спину. Мужчина кивнул и так же не спеша исчез внутри квартиры. Складывалось впечатление, будто этому человеку было плевать на целый мир и он никуда не торопится. Даже если бы это здание обрушилось под жестокое пламя огня, он медленно, попивая чай, спустился бы вниз. И казалось, что с ним ничего не случилось бы. Большой и равнодушный. Такие люди не расходуют свои нервы на пустяки, их трудно вывести из себя. Они следуют лозунгу «не трогай меня и я тебя не трону». Через несколько секунд, появилась миссис Урсула. Она пребывала в весьма хорошем настроении и прямо светилась от счастья. Было очень непривычно видеть её в таком виде. Внутренние дьяволы Дженис торжествующе злорадствовали, понимая, что сейчас вся жизнерадостность Урсулы испарится за миг. Её высокую и костлявую фигуру облегала шёлковая ночнушка из которого высвечивало белье. «Не удивительно. После хорошего секса все чувствуют себя самыми счастливыми», — ухмыльнулась Дженис и, стерев с лица довольство, вспомнила в каком ужасном состоянии находится её дом. — Дженис, милая. Давно тебя не видела. Я уже подумывала, что ты уехала куда-то. — Урсула расплылась в сардонической ухмылке, поправляя свои тусклые рыжие волосы. — Не дождетесь, — Дженис лучезарно улыбнулась в ответ. Урсула закатила глаза и приняла свой прежний, настоящий облик, прервав данный дешевый спектакль. — Чего тебе? — Вы в курсе, что потопили меня? — Да? Не знала. — Ну? — Удивившись её столь безразличному виду, Дженис скрестила руки. Кажется оплачивать её ремонт эта женщина точно не будет. — Вы не думаете, что в конец обнаглели? У меня проблем выше крыши. Мне своего дерьма предостаточно. А тут ещё это. Вы либо оплатите причиненный ущерб, либо мне придется обратиться в полицию. Стиснув зубы, Эвин нахмурилась. Только сейчас она заметила, как надтреснуто звучал её голос, готовый сломаться. Сильная усталость от несправедливости и навалившихся проблем душит во всю и горьким комом мешает говорить и дышать. В такую ситуацию, в голове появляется глупая мысль. Если бы у неё была волшебная палочка, она одним взмахом заставила бы все проблемы рассеяться без остатка. Кажется Урсула видит в её глазах отражение боли и бессилия. Выражение её лица меняется плавно, едва заметно и затем вовсю останавливается. Резкие брови и глаза внушают принятие и уступку. Эта маленькая вражда отступает на задний план, затем исчезает в темноте. Наверное на время. — Я отплачу компенсацию. Надеюсь тебе есть где пожить. — Да. Спасибо, — холодно ответила Дженис и отправилась домой. Она спускалась по лестнице задумчиво. Перечисляя в голове всевозможные варианты. Потом пришла к выводу, что ей просто некуда идти. У друзей, в данный момент, нет возможности, да и никогда не было. Переехать в отель тоже не вариант. Денег у нее сейчас в избытке. Ведь работа потеряна. Приходится на всём экономить. Гордость не позволит попросить у матери. Ведь когда-то Джен обещала, что справится со всем сама, конечно кроме покупки дома, а вот остальное она делала самостоятельно. Ну вот и жизнь бедного студента. Да здравствуют лапша быстрого приготовления на обед и дешевые чипсы на ужин. Про завтрак вообще можно позабыть. Дженис спустилась на свой этаж и увидела Жана, в привычной чёрной куртке и с пакетом в руках, стоявшего перед своей дверью. Тот окинул её удивленным взглядом и повернулся к ней. — Когда ты успела переехать? Хочется горько рассмеяться от данного, подходящего для ситуации, саркастичного вопроса. — Ещё не успела, но такими темпами это случится, — последовал вполне серьёзный ответ. Кирштейн, поняв, что Эвин нисколько не шутит, поднял бровь и застыл в ожидании услышать объяснение. Прислонившись к стене, Дженис выложила ему о том, как ее умыли прямо в постели и даже умудрились образовать ванну в гостиной, а на потолке устроить галерею чудесных картин в загадочном стиле. — Урсула пообещала, что всё исправит. Точнее возместит ущерб… — Она, кусая губу, замолчала, не в силах признаться в том, что является бездомной, грубо говоря, потенциальным бомжом. Возможно гордость, возможно стыд. — Тебе негде пожить? — угадал всё это время молчавший Жан. Он усмехнулся, когда Дженис отвела глаза в сторону, заливаясь краской. Но усмешка эта была не пронизывающая высокомерием. Что-то в ней было доброе и ласковое. — Да… Нет. То есть… — Собирай вещи. Поживешь у меня. Дженис резко подняла на него глаза. Губы её застыли в немом вопросе. Это была неожиданность с его стороны. Она даже представить себе не могла, что он предложит ей переехать к нему на какой-то срок. По его абсолютно серьёзному лицу даже не было заметно ни намека на шутку. Оно молчаливо выражает терпеливое ожидание. В душе Дженис хочет ответить согласием, но в то же время чувствует тревогу и страх. Пережитая боль создала призрака. От девушки, не боявшейся ничего кроме темноты, не осталось ни капли былой силы и храбрости. Только пустая прозрачная оболочка. Разум её теперь под контролем безумного страха. Дженис чувствует вину и видит себя предателем перед Жаном. Потому что зная, что он хороший человек, она не может преодолеть эту появившуюся манию. Мерзко от всего и себя. Какая же она противная и жалкая. Жан видит её растерянность и понимает, что она боится. Но оставить её в беде ему не хочется. — Дженис, — он тихо зовет её по имени и, когда она поднимает на него тёмные глаза, продолжает: — Помнишь, что я тебе обещал? Я никогда не трону тебя, пока ты сама этого не захочешь. Она отлично это помнит. Эти слова остались в её памяти ярким светом. Когда темнота снова начинала пугать девушку, она вспоминала их, обрекая себя на странную надежду, что есть человек, который заботится о ней, при этом скрывая это. Странно. Но это ее успокаивало.***
— Ты еще не завтракала? Жан поставил перед Дженис кружку горячего кофе и уселся напротив. Это напомнило ей о том дне, когда она впервые ночевала у него. — Нет. — Вдохнув запах горького напитка, она улыбнулась ему. Он заметил, как её руки замерзли. Такая мелочь, но всё равно приятно. — Тогда хочешь получить гастрономический оргазм? — Жан тихо рассмеялся, когда Дженис чуть не подавилась кофе. — Мне впервые предлагают такой вид оргазма, так что я не откажусь. — Замечательно. Поднявшись, Жан решил приготовить блины. Дженис оставалось следить за его приготовлением. Хотя затем и ей нашлась работа. Из какого-то шкафчика удалось найти целых два фартука, чтобы обеспечить им чистую одежду. Завязав его как попало, Дженис с интересом оглядела Жана, который своими венистыми руками в татуировках взбивал тесто. На его высокой и слегка накаченной фигуре, фартук с овечками смотрелся нелепо, но в то же время мило. Больше всего девушку удивляло, откуда он всегда умудряется находить такую одежду. Слегка открытое окно, предоставляло вид на пустующую улицу. Собирался дождь. Небо, покрытое пушистыми и серыми облаками, прохладный ветерок и влажный запах предсказывали погоду. На кухне же сейчас царила своя атмосфера. Дымчатые стены смешивались с пасмурным мраком внешнего мира. С гостиной доносился невнятный лепет телевизора. Тепло дома успело согреть конечности. После того, как Жан закончил с тестом, он поставил на огонь сковороду, вручил миску и поварешку Дженис. — Пожаришь? — Не думаю, что это мне подойдет. С этим у меня всегда были проблемы, — попробовала отвертеться Джен, припоминая свои тщетные попытки из прошлого, когда она училась готовить блинчики, и получала страшные дырявые рожицы. — Мне нужно отойти. Я быстро, — произнёс он и был таков. «Чёрт». Вроде бы ничего сложного. Мама несколько раз показывала, как правильно и аккуратно распределить тесто по сковородке, но Дженис, даже через череду множества попыток, не смогла овладеть это мастерство. Взяв себя в руки, она откинула все мысли и принялась наливать на сковородку тесто из поварешки. Когда настало время перевернуть, Джен попробовала лопатой перевернуть тесто. В итоге она взялась за вилку и порвала тесто, когда переворачивала, так ещё и умудрилась обжечь палец. — Твою мать! Второй блин вышел с большой дыркой. Кажется пустоты там было больше чем теста. Третий блин недожарился, четвёртый подгорел. Хотя бы остальные более менее благополучно доползли до тарелки. Дженис посмотрела в сторону гостиной. Жан всё ещё разговаривал с кем-то по телефону. По выражению его лица, она не могла сказать, что диалог был из приятных. Наверное увидев, что Джен натворила с его тестом, он рассердится ещё хуже. Через несколько минут Жан вернулся. Дженис уже завершила готовку. Плита была выключена, в раковине громоздилась грязная посуда, а в помещении стоял запах горелого. — Я удивлен, что ты не сожгла тут всё, — Жан приподнял бровь и кончиками пальцев взял малюсенький блинчик, который находился поверх остальных блинов. — Ну, я была близка к этому, — Дженис виновато улыбнулась ему и уселась за стол, переместив туда тарелку с блюдом. Она не могла сказать, что он думает про блины. Но Кирштейн с большим изумлением рассматривал блины самых разных форм и размеров, чем ел их. Они рвались и шлепались о поверхность стола, не доходя до рта. Жан молчал, а Дженис краснела, внимательно наблюдая за человеком, эмоции которого не могла прочитать. — Прости. Я же сказала. У меня готовка не получается так же хорошо, как у тебя. Наконец он поднял на неё свои светло-карие глаза, уголки его губ слегка растянулись. — Всё нормально. Если их молниеносно запихивать в рот, то вполне съедобно. Тонкие, чёрные брови сводятся на переносице. Маленький укол совести, но и злости, чувствуется не в глубине души, а прямо на её поверхности. — Кажется кто-то хотел доставить гастрономический оргазм и в итоге свалил, чтобы поболтать по телефону, — недовольно напомнила Эвин. — Да, несправедливо вышло. — А твоя девушка не против, что я живу у тебя? — осторожно спросила Дженис, помешивая ложечкой остывший кофе. При этом её глаза сверлили палец, который сразу успел покраснеть. — Надо было спросить об этом пораньше. Кажется, что сердце пропустило удар и тело, как и вся вселенная, замерло. Глаза резко поднимаются на Жана. Его зрачки отдают искрами и ехидно горят. — С чего ты взяла, что у меня есть девушка? Несмотря на то, что сказала Хитч, Дженис собственноручно желала всё разузнать. Но теперь не знала, что чувствовать. Ведь минуту назад ей показалось, будто она умирает. Медленно и мучительно. Кирштейн всего лишь пошутил, а ей было не до шуток. Молчание. Словно ей вырвали язык. Джен не может произнести и слова, ведь чувствует, что если она сейчас заговорит, по её голосу Жан поймет, как сильно ей хотелось расплакаться. Тогда она всё испортит. Этого нельзя допустить. — Что с тобой? Сильная паника. Она не знает, куда деться. Ищет спасения, но его нет. Жан тревожно заглядывает ей в глаза, полные отчуждения. — Ничего. Огромная волна облегчения, и это чувствуют обе стороны. Дженис радуется тому, что в этот раз ей удалось отделаться. Но не факт, что в следующий раз произойдет такое же быстрое освобождение. Завтрак заканчивается под напористый стук капель о стекло. Помыв посуду и убравшись дома, они сидят в гостиной. Телевизор умолк. Жан что-то рисует в уголке, трудится у мольберта. Дженис пыхтит над своим ноутбуком, в поисках работы. Надежда на возвращение в кафе — потеряна. Леви Аккермана ничего не убедит, даже если Дженис будет при смерти и придет к нему на коленях, тот дьявол настоит на своем. Обидно. Потому что она столько раз прикрывала Конни, когда тот не выходил на работу, разбивал посуду и грубил гостям, защищала Энни за её хладнокровие и неприветливость, когда пытались нанять более дружелюбную баристу. Их прощали, но почему Дженис не простили? Почему за неё никто не заступился? Её вина тоже велика, к тому же она проработала в «Магнолии» намного меньше чем остальные, но она признает, что старалась, делала всё возможное, чтобы ею были довольны. Войдя в свой аккаунт, в который Эвин не входила с тех пор, как устроилась на работу, она опять принялась рыскать на просторах Интернета. — Что ты делаешь? — Жан, внезапно очутившийся прямо над ней, заглянул в монитор. — Ищу работу. — Этот угрюмый коротышка не взял тебя обратно? Когда он сел рядом, она почувствовала запах масляных красок и мяты. На щеке свежий жёлтый мазок. Он даже успел испачкать черную футболку. — Нет. У тебя тут краска. — Дженис коснулась его лица. Движения её были невесомые и мягкие. Зачем она это делает? Ведь сердце готово выпрыгнуть из груди из-за страха, что Жан её сейчас оттолкнет. Но он так пристально смотрит на неё, вместо того, чтобы хоть как-то отреагировать. — Ничего страшного. — Это его единственный ответ. Дженис кажется, что Жан имеет ввиду совсем другое. Неужели он чувствует те переживания, которые властвуют внутри нее и сводят с ума? Его голос такой хриплый и красивый, что она готова слушать его вечно. Постепенно она становится им одержима. Джен хочет понять его, хочет понять, что он думает о ней. Не сейчас. Только не сейчас. Легкий вдох. Выдох. Эвин перевела взгляд на монитор и клавишей щелкает вниз. Кажется рой надоедливых мыслей исчез и разум сосредотачивается на работе. Точнее на ее поисках. — Смотри. Как ты думаешь, может попробовать себя в роли горничной? — Мышь останавливается на профиле неизвестного. — С пожилыми я ещё не работала. — Ты думаешь «МистерСлон69» это пенсионер с недержанием? — Скептичные нотки сарказма и грудной смех. — А что? Может он не знал, какой никнейм выбрать, — Дженис надула губы, но всё же покинула страницу «Слона». — Если дедульки не знают, какой никнейм выбрать, они просто выбирают первый попавшийся, который дает сайт или подписываются своим полным именем и фамилией, Эвин. Но никак не пишут название животного, у которого большой член и номер позы для секса. — Да ты у нас всё знаешь, — Дженис насмешливо улыбнулась ему. — Это обычная логика. — Значит я тупая? — Я не это имел ввиду. Уши её немного покраснели из-за того, что она почувствовала себя глупой. Она не была гуру в половых увлечениях и, кроме позы «69», понятия не имела какие ещё могут быть. Признаваться в этом Жану, Джен не хотела, да и не видела смысла. Он просто засмеет ее. Поэтому оставив этот вопрос, она принялась листать дальше. Весь день они занимались своими делами. Подходящую работу Дженис так и не нашла. Возможно ей придется походить по городу, заглядывая в объявления. Когда она спросила, как зарабатывает Жан, он ответил, что нелегальным путем. И Дженис приняла эту информацию как очередную шутку. Дождь за окном не прекращался. Только усилился, навевая странную тоску. И без этой погоды, девушка чувствовала тягучую тревогу. Результаты тестов должны были выйти уже совсем скоро. Но она знала свой ответ, была в этом уверена и готовилась к новой волне страданий. Деньги на билет она приберегла. Осталось придумать достойный разговор, если мать спросит, почему её дочь решила покинуть университет мечты. Будет тяжело и больно. Но сейчас Джен не хочет чувствовать то, от чего всячески ищет выходы. — Я постелил тебе у себя. Жан появился в гостиной и принялся собирать бумаги. — Вообще-то я хотела сказать, чтобы ты не утруждался. Я могу спать и на диване. В ответ он только бросил кроткий и серьёзный взгляд, по которому читался отказ. — Нет. — Жан, я не хочу предоставлять тебе неудобства. — Дженис нервно начала теребить одежду. — Хватит нести херню. Иди спать. Сколько бы она не упиралась, Жан, как истинный джентельмен, отправил Дженис в свою спальню. И затем за дверью воцарилась тишина. Она обожала смотреть в окно, лежа на кровати. Она обожала дождь, который убаюкивал её своим стуком по асфальту, крышам одиноких, высоких домов и гладкому стеклу. Разбиваясь на тысячи осколков, но затем воссоединяясь заново. Дыхание замедляется, а в душе возникает невероятное ощущение безопасности. От покрывала и подушки пахнет Жаном. Эта комната наполнена его запахом: леса, мяты и зеленых яблок. Больно и мало. Но тепло и приятно. Это не может сочетаться, но ощущения всё равно сливаются. Дженис засыпает с мыслями о человеке, которого не может достигнуть. Иногда ей кажется, что она сама от него бежит.