***
В городе имелся торговый центр «Корнер», меньше чем остальные, но популярнее и лучше. Он был построен давно и стал достаточно родным для горожан. Раньше Дженис любила здесь закупаться: одеждой, особенно спортивной, когда еще занималась спортом, диетической едой и книгами. Можно было с уверенностью заявить, что цены являлись достаточно высокими, но, к удивлению, продукты и вещи того стоили. За несколько месяцев в центре помещения успел появиться большой аквариум, который тянулся до самого потолка. Дженис застыла перед ним, ощущая себя крошечной, наблюдая за рыбами, которым, казалось, и дела не было до людей, с интересом следившими за ними. Когда из-за искусственного коралла появился человек в костюме акваланга, Дженис испуганно вздрогнула. Жан тихо рассмеялся рядом. — Когда ты успел здесь появиться? — Она слегка покраснела, представив, как глупо выглядела со стороны. — Давно. Ты так увлеченно смотрела на это, — он показал пальцем на аквариум, — что не хотелось отвлекать. — Хорошо, пошли. Сначала купим тебе костюм. Не думала, что ты согласишься. — А почему бы и нет? К тому же, меня впервые приглашают на свадьбу. Они двинулись в сторону эскалатора и поднялись на третий этаж. Окна предоставляли вид на город, где начинали загораться яркие точки света, а солнце медленно падало за горизонт и уносило за собой день. Однако торговый центр всё так же оставался светлым, шумным и красивым. Субботний вечер наполнял это место большим потоком людей, спешившими закупиться перед долгожданными выходными. Раньше Дженис было бы всё равно, но сейчас она явно чувствовала себя не в своей тарелке. Руки, находившиеся в карманах толстовки, напряженно сжались, когда кто-то случайно толкнул ее. Жан находился рядом и это успокаивало. Частично. — Я не уверен, что мне пойдет костюм. Дженис оглядела его кожаную куртку, черные джинсы и грубые ботинки. В ее глазах он являлся слишком «не таким», но в хорошем смысле. Прекрасное создание, одним словом странная смесь искусства, что вселяет страх и возвышение над остальными, простыми и серыми, маленькими и обычными. — Тебе пойдет всё, — с уверенностью произнесла она. — Да и вообще, ты не обязан покупать костюм. — Да, но не ворвусь же я на свадьбу в таком виде. — Жан усмехнулся. — Хочу выглядеть подобающе рядом с тобой, чтобы тебе было комфортно. — Мне комфортно, независимо от того, как ты выглядишь. — Ей было приятно. Но на языке вертится другое. Она слишком сильно любит его. Теперь его присутствие играет главное значение. Жан улыбается ей. Внутри просыпается тепло. Тепло, как от летнего солнца, которое согревает землю, высушивает росинки, напоминающие утренние слезы на траве. Тепло от объятий кота, мурлыкающего на животе, с закрытыми глазами. Тепло зимнего колючего свитера перед стеклом, покрывшимся холодом, отделяющим от зимы. Тепло от любимой кружки с чаем, дымящейся и наполняющей жизнью. Это то, что так сложно описать словами, но легко почувствовать. Буря эмоций, одно слово. Где-то два часа ушло на то, чтобы найти Жану подходящий костюм. Выбор был широк, и рост Жана тоже. То рукава были короткими, то одежда была тесной. И всё обязательно должно было быть черного цвета. Дженис устало плюхнулась на лиловое кресло. Продавец, миловидный пожилой человек, долго смотрела на Жана, пока тот с нахмуренным лицом рассматривал пиджаки и рубашки. — Для какого мероприятия вам нужен наряд? — Спросил он у Дженис, словно Жан выглядел слишком опасным для разговоров. Может его внешний вид слегка пугал старика. — Для свадьбы. — Мужчина только хотел расплыться в улыбке, но Дженис успела бросить: — Не нашей. — А… — Задумчиво протянул он, словно правда его расстроила. — Погодите, у меня кое-что есть для этого. Мужчина переместился на другой конец магазина и принялся эмоционально искать что-то, бормоча себе под нос несвязные слова. Долгие поиски не прошли напрасно. Продавец нашел костюм и торжественно вручил Жану, чтобы он примерил. Дженис даже начала молиться, чтобы в этот раз всё его устроило и когда Жан вышел в шикарном черном костюме с бабочкой и довольно качнул головой, она свободно вздохнула. Оплатив покупку, они вышли из магазина. Счастливые и усталые. — Теперь твоя очередь, — выдал Жан.***
Когда она думала, что похудела, она не учитывала, что настолько. Может, даже не представляла. Будто это не имело смысла. Игнорировала, не принимая за проблему. И теперь с зеркала в примерочной смотрела слабость. Олицетворение жалости и беспомощности. Груда костей, охапка тряпичных мышц. Лоскуты, рвущиеся при одном неправильном движении. Тело рассыпающееся в прах и пепел. Напоминает измученную девушку, с выпирающими ключицами, из модных журналов или жертву с расстройством пищевого поведения, с яростью считающим каждые съеденные калории. Кто она? Живой пример тревоги. Субстанция медленного разрушения. Провал. — Ты там всё? Дженис очнулась, оторвала взгляд от отражения и, переодевшись, вышла наружу. — Всё. Пошли. — Куда? Ты не примерила? — Удивленно спросил Жан. — Примерила. Мне не понравилось ничего. — Мастер того, чтобы состроить безразличный вид и притвориться, что ей и вправду всё равно. На самом ли деле это так? Дженис предложила сходить потом снова, так как сильно устала, и Жан согласился. Хотя он явно понял, что что-то явно не так. Он ведь не так прост, как могло бы показаться. Как Кирштейн может показаться простым или глупым? Бунтарство и ум хорошо сочетаются. И если бунтарство видно, как на открытой мозолистой ладони, покрывшиеся царапинами, то ум хорошо скрывается под густым и плотным слоем грубости. Только что разговаривавшие о всяких мелочах, они теперь шли молча. Дженис интуитивно шла, не смотря вперед. Мысли ослепили глаза и заглушили звуки. Вогнали в темноту. Внезапный плач ребенка заставил остановиться и привлечь внимание. Маленький мальчик, лет четырех или пяти, стоял около магазина игрушек и вытирал слезы, которые всё никак не останавливались. Рядом с ним никого не было, а люди просто проходили мимо. Жан посмотрел на Дженис, приподняв бровь в вопросительном знаке. — Я не думаю, что это хорошая затея, — неуверенно произнесла она, предчувствуя что-то плохое. — Мы не собираемся его красть. — Жан поближе подошел к мальчику и присел на корточки, чтобы ребенку не было в напряг задирать голову. Тот испуганно затих, увидев перед собой незнакомцев. — Привет. Тебе нужна помощь? — Я потерялся… — еле слышно пискнул мальчик, переводя взгляд с Жана на Дженис и наоборот. — А где ты видел своих родителей в последний раз? — Спросил Кирштейн. Голос его звучал мягко, по доброму. На лице же изображалось спокойствие, лишь уголки губ слегка приподнялись. Замолчав на несколько минут, мальчик, который назвался Оливером, пытался успокоиться и возродиться в памяти картинки последних часов. Он не смотрел в глаза и дергал одежду, пока плечики его подрагивали. Жан терпеливо ждал ответа и поглядывал на Дженис, молчаливо стоявшую рядом. Она не умела ладить с детьми, поэтому старалась не вмешиваться, предоставив всё Жану, который, оказывается, мог быстро найти общий язык с ними. И это было удивительно. Новое открытие. — Кажется на первом этаже… — Робко выдал Оливер, посмотрев на Жана. — Хорошо. Осторожно протянув руку и взял за ладонь мальчика, Жан пошел к эскалатору. Дженис шла позади них и смотрела, как он пытался развлечь ребенка и поднять ему настроение. Сейчас она не могла понять или даже вспомнить, когда видела Жана таким? Вроде бы никогда. Может в ее памяти пробелы? Может он всегда был таким, а она не замечала? Опять самообман, сплошной театр, попытки создать то, что так важно, но… почему? Потому что душа никогда не чувствовала его другую сторону. Он был груб. Вырезан из холодного стекла, выкован из железа и разбит в камень. — Олли! — Закричал женский голос, после того как они спустились на первый этаж. Заплаканная женщина подбежала к ним и обняла своего сына. — Ты меня так напугал! Никогда больше так не делай! Жан взглянул на Дженис и улыбнулся. — Ну вот. И никаких проблем.***
Воздух наполнен запахом раннего снега. Серое небо тоскливо висело над городом, ушедшим в молчание. Палец нажал на кнопку звонка. Глаза устало смотрели на ботинки, кое-где покрывшиеся кусочками грязи. Вчера был сильный дождь и теперь улицы кишели лужицами. Подул ветер, распахнул пальто и ушел дальше бродить по округе. Наконец дверь открылась, и сонный Марко в одной пижаме удивленно посмотрел на подругу. — Привет, — она слабо улыбнулась и сразу же без формальностей заявила о причине своего прихода. — Он тут? Жан у тебя? — Нет… — Марко в пригласительном жесте открыл дверь пошире, предлагая зайти внутрь. Но Дженис отрицательно качнула головой. — Прости, что побеспокоила. Ты не знаешь, где он может быть? — Я немного не понимаю, в чем дело. — Его нет дома со вчерашнего дня. Он сказал, что у него дела, ушел из дома и теперь не отвечает на звонки. Дженис знала о том, что Жан часто пропадает куда-то. И Марко тоже знал. Однако никто понятия не имел, куда именно и по каким целям. Никто не спрашивал об этом у самого Кирштейна, словно это было слишком лично и секретно. Может ему не хватало свободного пространства и одиночества, а может у него и вправду были свои дела, в которые он не просвещал ни друзей, ни родных. Хотя… О его родных ведь тоже ничего неизвестно. Только одна потрепанная фотография в рамке стояла в уголке квартиры и Дженис даже боялась ее трогать. Ей казалось, что Жану это не понравится. — Ты ведь его знаешь. Подожди еще день. Он вернется. Я уверен, — со спокойствием ответил Марко. Дженис удивилась его безразличию, но затем вспомнила, что они с Жаном дружат намного дольше и всё-таки именно ему лучше знать своего друга. Несмотря на это она волновалась, внутренний голос беспрерывно шептал о том, что что-то неправильно. Нервно покусывая палец, Дженис брела по незнакомой улице. Мысли вертелись в голове. Слабое, но явное безумие. Наверное, она делает из мухи слона. Она не знала, что делать. Не знает о нем ничего. Чужой человек. Всегда им будет. Недоверие. Руки дрожат, беспомощно и болезненно. Потому что она не знает, куда идти, где искать. Безысходность. Сердце начало биться быстрее, она словно чувствовала его удары в своих ладонях, которое закрывали побледневшее лицо. Приходилось кусать губы, чтобы всхлипы не вырывались наружу. Никого не было. Она была окружена одиночеством. Но запреты, данные самой себе, даже сейчас не позволяли проявиться эмоциям. Слезы не слабость, но показывать свою боль не хочется. «Успокойся», — велит голос. Его нет рядом. Есть только страх того, что Дженис потеряла человека, который наполнял жизнь смыслом. Кто она сейчас, если не слабость? Игнорируя рваное дыхание, она попыталась успокоиться и заказала такси. Поездка с одного конца города в другой — заняла несколько часов. Когда водитель остановил желтую машину перед нужным адресом он неуверенно потер нос и спросил: — А вам точно сюда? — Да. — Дженис протянула купюры и вышла наружу. Здесь никогда не работали фонарные столбы. Но в мусорных баках всегда что-то горело, освещая лица столпившихся людей, проходящих на безумных фанатиков, совершающие ритуалы перед огнем. Гудел мотор мотоциклов, раздавался их рев, но теперь эти звуки не пугали, как и обитатели этого места. Недружелюбные взгляды провожали Дженис, идущую внутрь здания. Жана рядом не было, а без него они не горели желанием видеть его «подружку» тут. Ведь она не являлась их частью, так почему должна была ошиваться в гараже? Однако хмурое лицо девушки предвещало о том, что сейчас с ней лучше не заговаривать. Дженис вошла внутрь. Несмотря на то что в помещение не имелось отопления, было тепло. На колонках громко играла музыка Rammstein. За барной стойкой сидели бородатые мужчины, попивая напитки. Кто-то играл в карты, кто-то просто громко разговаривал. В уголке, где находилась мастерская, блондинистая макушка покачивалась в такт музыке и разбирала чей-то мотоцикл. Дженис подошла к ней. Ханна подняла взгляд и презрительно продолжила заниматься своим делом. — Чего надо? И как тебя вообще впустили? — Ты не знаешь, где Жан? — Знаю. — Ханна томно вздохнула, после того, как Дженис продолжила смотреть на нее в ожидании продолжения ответа. — Чего опять? — Не притворяйся идиоткой. Где он? — Это тебя не касается. — Мне нужно это знать. Ханна встала и выровнялась во весь рост. Она была выше и без труда смотрела свысока. Ее взгляд, полный гордости и презрения, уничтожал и втаптывал в грязь, заставлял чувствовать себя ничтожеством. — Дженни! Внезапно появившаяся Хитч спасла ситуацию, если так можно было сказать. Она обняла Дженис и ослепительно улыбнулась. Они давно не виделись. В другое время Дженис обрадовалась бы, но сейчас настроение не позволяло яркому контрасту эмоций действовать. — Что тут происходит? — Хитч посмотрела на Ханну. — Ничего. Я чинила мотоцикл Джейка, а она тут лезет ко мне. — Я хочу найти Жана! — Злобно бросила Эвин. — Его со вчерашнего дня нет дома. Ханна застыла, приоткрыв рот. От ее былой враждебности не осталось и следа и их место заняло удивление. Полнейший шок. — Вы живете вместе? — Тихий голос, который казался громче метала на фоне, звучал с хрипотцой. Ломался. На большие острые куски. Ей было больно. Очевидное видение. Резкими движениями она швырнула на пол гаечный ключ, сняла перчатки и выбежала на улицу. Чувствовала ли Дженис сочувствие к Ханне? В тот момент ей было всё равно. Хотя она отлично понимала ее боль. — Слушай, не злись на нее. Она просто любит его. — Хитч попробовала изобразить безразличную улыбку. — За Жана не волнуйся. У него… соревнования. Эмоциональная, но чувствительная. Дженис теперь поняла, что они все что-то скрывают. И Марко, и Ханна, и даже Хитч. Потому что не доверяют ей. Вот так. — Ладно, я поняла. — Дженис покинула здание, не обняв Хитч на прощание. Никакой злости или обиды. Просто ей следовало остаться одной, чтобы понять всё. Потому что ничего не было ясно и это пугало.