Моя награда

      Очнулся Чонин на ледяном полу. Пальцы и губы его уже успели примёрзнуть к поверхности. Пусть даже и слабое, но дыхание не смогло растопить кристаллы. Это был холодный погреб. Такие можно было встретить всего в нескольких домах в городе. Слишком дорогим удовольствием на юге был лёд. А снег и вовсе покрывал землю раз в десять лет. Во всяком случае Чонин видел его только один раз в жизни.       Мальчишка попытался оторваться от поверхности. На бездушное стекло упали капли крови. Металлический привкус во рту был отвратительным, но лишь он ещё говорил о том, что парень жив. С одеждой дела обстояли сложнее: она стала деревянной и потребовался бы топор, чтоб просто вырубить её, или нож, чтоб отделить от тела.       "Если они захотят тут прибраться, легче будет сжечь меня вместе с ней", - мысленно усмехнулся Чонин.       Теперь у него была возможность немного осмотреться. Лежал он на боку, и чтобы что-то разглядеть нужно было изогнуться, вывернуть шею. Погреб был большим, метра три в длину и столько же в ширину, возможно, чуть больше. Вдоль стен стояли деревянные полки, покрытые блестящими кристаллами, от граней которых отражался слабый свет, и нескольких масляных светильников. Чонин гадал, как они ещё не потухли в таком лютом холоде.              Чонин сто раз пожалел о том, что пил пиво в таверне. Мочевой пузырь распирало, внутри всё саднило. Но он терпел. Может ли быть что-то унизительнее, чем сходить под себя? Может, это и случалось, когда он был маленьким, но сейчас ему пятнадцать. С каждым вздохом напряжение внизу живота нарастало. Он сжимал ноги, насколько это было возможно, с учётом того, что штанины полностью вросли в лёд. Двадцать минут борьбы с самим собой закончились. Тонкая струйка пара стала подниматься вверх, а по кристальному льду расползлась жёлтая лужа. Вскоре и она стала частью монолита — её не хватило даже на то, чтобы оттаяла хотя бы одна штанина.       Огонёк в лампе колыхался из стороны в сторону. Где-то подул ветер, и он проник даже сюда, в подвал. Чонин не хотел думать о том, что с ним случится дальше. Небольшая это отсрочка перед смертью или… Могло быть какое-то или? Он видел те трупы, что висели на площади: с некоторых даже содрали кожу, не говоря об одежде, и мальчишки из местных подворотен от скуки бросали в тела грязью, а иногда били палками, пока трупы раскачивались, словно куль с мукой. Церковники рассказывали о большой сковороде, на которой бесы в аду жарят души грешников, и оправдывали такое отношение словами: "тело, свершившее грех, должно страдать так же, как и душа". А кто видел душу? Есть ли она?       В тишине раздался топот ног. Мысленно Чонин снова попрощался с братьями. Вот и осталось ему жить каких-то несколько минут. Какими они будут? Он надеялся, что не слишком мучительными. А ещё он боялся, что его подожгут. Боялся сгореть заживо. В подвал спустились два стражника: оба толстые громилы, правда один ниже другого и лысый.       - Смотри. Этот пацан обмочился со страху, - и голос у него писклявый.       - Решил испортить ледник господина Арма. Подонок, - и второй пнул Чонина прямо в лицо.       Удары посыпались один за другим: в грудь, в спину. Высокий громила наступил на пальцы юноши, и они тут же хрустнули. Чонин мог только кричать. Даже если он хотел проклясть мучителей, из горла вырывался только пронзительный визг и кашель. Лысый схватил мальчишку за воротник.       - Он примёрз. Помоги давай! - но второй решил не заморачиваться и поднёс к одной из штанин горящий факел.       Чонина обуял ужас. Его самый страшный кошмар сбылся. Горло будто налилось свинцом, оно отяжелело и из него больше не могло вырваться ни звука. Глаза застилали слёзы. Судорожно хватая ртом воздух и размахивая руками, юноша извивался, пытаясь вырваться. Лысый продолжал тянуть его за воротник.       - Помогло! - он искренне возрадовался, когда смог откинуть Чонина к стенке. - Теперь ещё прибираться после трудовой смены.       Огонь частично погас, но успел прогрызть штанину до колена: ткань рассыпалась чёрными хлопьями, а под ней краснела кожа, усыпанная мелкими светлыми пузырями. К счастью, у стены была наледь. Стоило только кристаллам коснуться обугленной кожи, Чонин взвыл от нахлынувшей боли. В тот момент он потерял сознание и не чувствовал, как его поволокли.       Очнулся он уже в зале суда, где на деревянных скамьях сидели горожане. Эти скамьи поднимались на три ряда. Зеваки, которых согнали сюда для зрелищности. Им было абсолютно всё равно, кого сегодня повесят — это просто способ скоротать время. В центре помоста за аккуратно выструганной тумбой стоял мужчина в чёрном дорогом плаще. И пусть сознание едва теплилось в юноше, он мог отличить дешёвую ткань, купленную у ростовщика, от настоящего сокровища.       - Суд рассмотрел, - мужчина развернул лист пергамента, чтобы взглянуть на имя осуждённого, - все свидетельства по делу чёрных колдунов и вынес окончательный приговор.       "Каких чёрных колдунов? О чём он говорит?"       Чонин мотал головой, стоя на коленях. Уцелевшей рукой он схватился за столбик ограждения, к которому его бросили.       - Посланник церкви провёл исследование и выяснил, что этот юноша не обладает магической силой. Так ли это? - судья обратился к человеку в синем плаще.       Чонин повернул голову, чтобы посмотреть на лицо того, кто разрушил его жизнь. Он стоял в двух метрах от осуждённого. Невысокого роста. Одного с Чонином возраста или, быть может, чуть старше. В глаза бросились белоснежные волосы, собранные в небольшой хвост. На рукаве его плаща был вышит символ церкви.       - Я провёл необходимые исследования и могу сказать точно, что юноша не обладает магическими способностями.       - Благодарю, посланник. Суд обвиняет Чон Ина в многочисленных кражах, в том числе, в краже городской казны. Суд принял во внимание возраст обвиняемого, которому только исполнилось пятнадцать. Поэтому заменяет повешенье каторжными работами на руднике сроком десять лет, - тяжёлый молоток опустился на подставку, и приговор вступил в силу.       Они даже не знали его настоящего имени.       Ян Чонин был сыном деревенского кузнеца, а не бродягой без рода и племени. Его мама ткала ковры. И в доме их всегда было шумно. Мальчик всё ещё помнил стук тяжёлого молота и жар от печи. Хёны часто крутились возле кузницы. Его отец разрешал им раздувать угли мехами, а Чан даже выковал одну подкову. Будь мир чуточку добрее и справедливее, он тоже был бы сейчас кузнецом. Днём они с отцом вместе трудились бы в деревне, а вечером мама ждала бы их дома, угощала кашей и пирогом.       Но в ту ночь их приграничную деревню сожгли кочевники с запада. Чан и Минхо успели выскочить из своих домов и бросились спасать малышей. Со всех ног они бежали к лесу. Минхо нёс на спине Сынмина, который не переставал плакать, а Бин схватился за край куртки Чана и так и бежал за ним. Чан после вернулся в деревню, но быстро понял, что никого не осталось в живых. Он хотел похоронить родителей, но в лесу снова раздался рог кочевников. Оставалось только спрятаться в овраге.       Впятером они провели в лесу несколько дней, питаясь листьями и желудями. Сперва боялись развести костёр, чтобы не привлекать к себе внимание, но проведя одну ночь, уснув на голой земле, они замёрзли, хоть и прижимались друг к другу. Потом Чан подстрелил в лесу зайца и принёс его к болоту, чтобы разделать и зажарить. Но стоило Сынмину увидеть освежёванную тушку, он заплакал от страха. Сколько тогда потребовалось Чану терпения, чтобы объяснить малышу, что это необходимо и что зайчик — это их еда. И такова жизнь.       "Такова жизнь... Одни являются охотниками, другие — добычей", - думал Чонин, бросая взгляд на человека в синем плаще.