Моя награда

      "Дурацкий сон", - сквозь дрёму подумал Чонин и повернулся на правый бок. Солнце уже клонилось к земле. Звон часов пронёсся над площадью и вспугнул белых голубей. Они разлетелись в разные стороны: одни устроились на крыше таверны, другие взлетели на открытую площадку колокольни. "Пожалуй, стоит сегодня выпить какао". Опустив ноги в шерсть мягкого бежевого ковра, юноша прогнал остатки ночного кошмара.       Те ужасные события остались в мрачном и далёком прошлом и целых три года не беспокоили молодого авантюриста. Теперь у него другая жизнь, другие чаяния и заботы. Впрочем, своим нынешним положением и свободой он обязан чёртовому Доу. Чонин скривился, вспоминая о том, сколько ненависти испытывал к этому человеку. Или, лучше сказать, животному. Но он всё ещё был ему нужен, и только поэтому юноша до сих пор поддерживал с ним связь и иногда подкидывал деньги.       Горячая ванна — вот, что нужно после пробуждения. И она была готова. Чонин уже привык останавливаться в этой гостинице: никто не тревожил его без повода, никто не врывался. Вчера... или это было сегодня. Дни и ночи для Чонина поменялись местами. Три капли масла сандалового дерева придавали изысканность окружающему аромату. Ни больше, ни меньше. Юноша наслаждался теплом и спокойствием, переливал воду из ладони в ладонь, потом смотрел, как капли стекают по загорелому гладкому локтю, кисти.       Облачившись в тёплый мягкий халат, Чонин прошествовал обратно в спальню. Распахнув двери широкого резного гардероба, он пробежался пальцами по шёлку рубашек, делая очередной незначительный выбор. "Бордовая? Неплохо". Он небрежно набросил сорочку на ещё слегка влажное тело. Следом тёмно-серые кюлоты и в тон им камзол, расшитый серебряной нитью. На жабо он лишь бросил пренебрежительный взгляд, остановившись на шейном платке, белом, как первый снег. Он усмехнулся, закрепляя серебряную брошь, подаренную Лили. "Безвкусно". Различным видам туфель он предпочитал чёрные начищенные до блеска высокие сапоги. Они ждали его возле двери.       Полностью облачившись в вечерний костюм, юноша подошёл к зеркалу в резной раме, висящему на стене возле гардероба. В его чёрных глазах отразились последние лучи заходящего солнца. Откупорив бутылочку из тёмного стекла, Чонин выпил её залпом. Содержимое тут же едва не вырвалось обратно, но парень сдержался. К этому мерзкому солёному вкусу он до сих пор не привык. Глотая отвратительную жидкость, он вновь и вновь воскрешал в памяти образ Хёнджина. Гладкое идеальное лицо, острые скулы. Так много прямых линий, узкий лоб и одна тонкая, едва заметная морщинка. Когда хён хмурился, она пробегала меж широких светлых бровей цвета спелого ореха. Чёлка закрывала широко расставленные щелевидные глаза, в которых отражалась карамельная река. Прямой широкий нос. На нём была маленькая, практически незаметная горбинка — найти её можно было лишь прикоснувшись. Полные губы цвета распустившейся весенней розы, узкий подбородок и изящная шея.       Наконец распахнув глаза, Чонин увидел уже не своё отражение. Он коснулся гладкой щеки. Своей щеки, но казалось, будто её коснулись длинные пальцы хёна. Указательным он очертил линию скул и мягко улыбнулся.       - Хён, - выдохнул Чонин, - я вновь позаимствую твоё лицо.       Поправив выбившийся из причёски алый локон, юноша отметил, что сегодня его волосы стали ещё более насыщенного цвета. Да и заметно длиннее. Пора было наведаться к цирюльнику, но так не хотелось идти туда при свете дня.       - Тебе идёт этот цвет, - прошептал Чонин, глядя на отражение в зеркале.       Оборотное зелье теперь было неотъемлемой частью его жизни, а платой за изменение облика стала постоянная желудочная боль. Чонин почти ничего не мог есть, не испытывая жжение внутри. Ничего солёного или острого, тем более сладкого. Потому в определённых кругах он слыл большим привередой. Сегодня он должен был посетить маскарад, устроенный Лили́. Можно было и не есть.       Карета остановилась возле кирпичного особняка, увитого плющом. Множество фонарей приветствовало гостей, и это раздражало Чонина. Он предпочёл бы провести время при свечах, но темой маскарада стали драгоценные камни. Поистине фантазия Лили́ была безграничной и безудержной. Не хотелось ее расстраивать. К тому же это мероприятие играло Чонину на руку.       Он надел маску и вышел из кареты. Лакей приветствовал его при входе едва заметным кивком. Чонин показал карточку с изображением рубина. Разве он мог выбрать что-то иное? Именно эти камни принесли ему богатство.       Лили встречала гостей в центре зала, где были выставлены украшения. Сей маскарад был одним из многих благотворительных вечеров, которые она устраивала. Если бы Чонин как и прежде был воришкой, то попав сюда, он бы стал сказочно богат.       - Господин Я́кут!       Чонин и не пытался скрыться за маской. К тому же, окружающие слишком хорошо, как им казалось, знали молодого фаворита леди Мано́. Юношу окружили коллекционеры; всем было интересно, в какую сумму он оценит представленные экземпляры.       Обычно с целью продажи нормальные люди устраивали аукционы или торги, но только не Лили́. Ей хотелось праздника, феерии. И никакие доводы на неё не действовали.       - Джини! - она вспорхнула со своего импровизированного трона, лёгкая, невесомая, окружённая воздушным платьем из чёрного шёлка. - Без тебя... - палец Чонина, прижатый к её нежным персиковым губкам, заставил девушку оборвать фразу.       Конечно, столь интимный жест был правильно понят окружающими. Три года назад леди Лили́ Мано́ овдовела и получила в распоряжение наследство супруга. Их ребёнок умер спустя три месяца после кончины графа Мано́. С тех пор леди Лили́ всегда появлялась на людях в чёрном платье. Вот только скорбящей она никогда не выглядела: устраивала шумные вечеринки, балы, литературные приёмы и даже охоту. Примерно в тоже время рядом с ней появился молодой амбициозный коммерсант Джин Я́кут.       Для общества он до сих пор оставался загадкой. За столь короткое время он успел заработать репутацию эксперта по оценке драгоценных камней, а также неплохого торговца. О его происхождении ходило немало слухов. Сам он утверждал открыто, что является внебрачным ребёнком одной высокопоставленной персоны. Доказательством этого служил приличный капитал, который он приумножил благодаря помощи леди Мано́.       Некоторые личности пытались выведать его прошлое, нанимали сыщиков и даже тёмных магов. Но происхождение Джина Я́кута так и не было раскрыто. Из этого рождалось другое предположение: что он иноземный колдун. Одно время представители церкви пытались это выяснить, но все попытки пресеклись вышестоящими чинами. Поговаривали, что Я́кут является грехом кого-то из Первосвященников.       Чонин был доволен таким отношением к своей скромной персоне. Все нужные ему люди сами слетались на сполохи слухов и попадали в сети мстителя. Все эти три года он искал ниточки, способные рассказать о том, как и почему погибли его братья.

***

      В родной город ему удалось вернуться лишь спустя два месяца после похищения и суда, полтора из которых он провёл в заключении. Доу выполнил свою часть сделки и вывез Чонина из долины в сундуке для рубинов. Две недели они скрывались на севере, продавая камни торговцам с чёрного рынка. Юноша взял себе лишь тридцать процентов от суммы, но и этих денег ему хватило бы на сытую жизнь.       Однако он бы чувствовал себя последней сволочью, если бы остался в тепле и достатке. Зимний холод надолго обосновался в Хэлдсворте, выросшем из простой деревеньки до размеров города. Снег здесь не шёл, но сухой холодный ветер был даже хуже. В домах на тихих улочках топились печи, поэтому в воздухе всегда витал запах гари, угля и сгоревших остатков пищи. Народ в городе жил бедный. За место на свалке нужно было платить, поэтому жители предпочитали сжигать отходы.       Чонин боялся разоблачения. На ближайшей почтовой станции он нанял карету, чтобы въехать в город, не привлекая внимания. Сам же натёр лицо смесью кореньев, которая вызывала жгучее раздражение. Смотреть на него было страшно: кожа покраснела, стала шелушиться, щёки опухли. Никому из стражников даже не пришло в голову присматриваться к больному торговцу.       Карету и возничего он оставил на постоялом дворе, сам же под покровом ночи отправился в таверну старого Грю. На тихой улочке на окраине города он нашёл только присыпанные песком головешки. Пожар, видимо, был огромным, раз соседний магазин и жилой дом почернели от копоти. Чонин боялся зайти в лавку по соседству, боялся, что узнают его голос и сдадут стражникам. Он пытался придумать способ собрать информацию. Его разрывало на части от желания помчаться за город, в старый дом ведьмы, распахнуть скрипящую дверь и прокричать о том, что он жив и свободен. Вот только что-то в его сердце сжималось.       В городе был ещё один человек, который мог бы ему помочь помимо старины Грю. Любовница Хёнджина. Однажды Чонин заносил ей какой-то свёрток, и они очень даже мило поболтали за чаем. Правда, мальчик тогда больше краснел, глядя на показавшиеся из-под домашнего халата белоснежные лодыжки.       И вот теперь он бродил вокруг чёрного металлического забора, за которым располагался уснувший особняк. Глухой ночью никто не открыл бы ворота, а если бы Чонин стал кричать, то сбежалась бы стража. Оставалось только сесть на землю, опереться о холодный металл, прожигающий кости, и смотреть в ясное фиолетовое небо.       В долине он такого неба не видел — там оно всегда было затянуто тучами или дымом от костров. Где-то в квартале бедняков ворчала собака. В стороне, наверное, через домов десять, двое подвыпивших балбесов играли в карты. Эти звуки отчётливее всего раздавались в голове Чонина.       Выбравшись в город, он едва не потерял рассудок. Столько запахов и звуков сразу обрушилось на него, будто голодные волки на ягнёнка. Гул, звон и накатывающая тошнота раздирали его на части. Если бы тогда рядом с ним практически круглые сутки не находился Доу, Чонин точно покончил бы с собой или, напоровшись на первого стражника, испортил все планы. Доу никак не должен был узнать о его способностях. Ни за что! Оставалось сжаться в комок и делать вид, что сильно напившись на радостях, малыш страдал похмельем. Алкоголь нисколько не притуплял восприятие, но в таком состоянии его хотя бы никто не трогал.       Постепенно Чонин стал привыкать. Он старался сосредоточится на чём-то одном. Например, на звоне пивных кружек, доносившихся из зала таверны, где они остановились. Или на запахе жаренного мяса, шкворчащего на сковороде. Лучше было выбирать что-то едва различимое. Это Чонин понял немного позже. И чем больше он старался вычленить тот самый звук или запах, тем более серым и выцветшим становились остальные, и вскоре они стали напоминать жужжание надоедливой мухи. Сложнее было выдержать вопли пьяного Доу, особенно когда он кричал что-то Чонину в самое ухо. В такие моменты парень хотел воспользоваться ножом и прирезать компаньона.       Утром ворота особняка открылись.       - Чего тебе? - спросил привратник, приняв парня за посыльного.       - Леди Лили́... Я от Джина, - произнёс Чонин.       - Жди тут, - седой мужчина кивнул и впустил юношу. - Госпожа скоро спустится.       Это "скоро" наступило ещё через два часа, потому что никто из слуг не решался будить спящую госпожу. Хотя сидеть в доме было намного приятнее, чем на улице. В нём пахло горячими булочками и чаем из лепестков вишни.       Чонин смотрел на своё отражение в блестящей поверхности чёрного гранитного стола: отёк спал, а вот красные пятна еще остались. Он подумал, что Лили́ может не узнать его, и стал придумывать какие-то бредовые идеи.       Она тихо спустилась по лестнице, чтобы не отвлекать задумавшегося юношу, вспорхнула с последней ступеньки и приземлилась рядом с кожаным белым креслом. Конечно, Чонин её слышал и тут же встал, чтобы поклониться.       - Ты ведь Чонин? - голос её заметно дрожал.       До сих пор юноша слышал мало звуков, который издавали бы женщины. Он мог чётко сказать, чьё сердце бьётся рядом: взрослого, ребёнка, мужчины или женщины. Но вот предугадать чувства... Волнение, страх, радость — все эти эмоции разом одолевали хрупкую хозяйку особняка.       - Вы помните меня, леди Лили́? - он поднял глаза и встретился со взглядом, наполненным слезами.       Её тонкие бледные руки обвились вокруг его шеи. Сквозь тонкую ткань домашнего шёлкового платья юноша чувствовал каждый изгиб её тела. И если бы его лицо не было покрыто красными пятнами, все увидели бы, как оно пылало от смущения.       - Джини так внезапно исчез, - её голос был похож на звон колокольчиков, и теперь он дрожал, будто обдуваемый ветром цветок. - Я места себе не находила.       Противный комок подступил к горлу. Чонин не мог сказать ей правду. Он решил соврать. К тому же сейчас только Лили́ могла ему помочь.       - У брата неприятности, - глаза цвета осенней листвы округлились, губы приоткрылись, чтобы задать вопрос, который девушка так и не смогла озвучить. - Но я не могу рассказывать об этом. Брат просил отдать ему ту вещь.       Лили́ отпрянула и задумалась. На самом деле, Чонин не знал, что мог оставить брат у любовницы, коих было немало. Но Лили́ Хёнджин, наверное, всё же любил.