Моя награда

      Они спустились в подвал, где располагались камеры. Чонин не помнил этого места. Его приволокли сюда, пока он был без сознания, утаскивали тоже. Тем значимей для него был этот спуск. Узнать всё, каждую деталь, каждую мелочь. Сегодня юноша поставил на кон всё, лишь бы получить нужную информацию. Нервы натянуты до предела. В ушах раздавался только стук подошв сапог экзорциста. Шаг за шагом, бом-бом. Так же размеренно, как часы на башне отсчитывали время, посланник церкви приближался к своей жертве.       Бикс, привязанный к табурету за руки и за ноги, вертел головой в поисках источника звука. Рот ему заткнули какой-то вонючей тряпкой, чтобы не слышать противного писклявого крика. Капилляры в глазах старика лопнули, и теперь казалось, что вот-вот хлынут алые реки.       Чонин занял место возле стены и приготовился делать заметки. Он слышал, что экзорцист приказал выделить помещение длиной и шириной не меньше, чем в двадцать шагов. Чонин встал ближе к выходу, в самой дальней точке, предполагая, что в эпицентре будет происходить ритуал.       - Приступим?       В ответ Феликс лишь кивнул, прикрыв глаза. Облачённый во всё черное, с белоснежными волосами, собранными в хвост, он походил на демона больше, чем сам Дьявол. В полутьме подвала Чонин мог лучше рассмотреть молодого посланника. Даже его бледные, едва заметные веснушки, покрывающие тонкий нос. Это добавляло очарования, подчёркнутого синими глазами. Такой цвет трудно было встретить в каком-нибудь городишке вроде Хэлдсворта. Не зря Первосвященники спрятали его в соборе и оберегали от посягательств.       Секунды ожидания и томления превращались в мучительные часы. Чонин боялся упустить малейшее движение, наклон головы или произнесённый шёпотом звук — было важно абсолютно всё. Перед ним не объект восхищения, а самый опасный враг. Его невероятная сила до сих пор оставалась загадкой.       Из рукава чёрного камзола на руку Феликса выпало шило. Довольно необычное оружие. Чонин знал, что есть люди, использующие его для убийства, они чаще нападали на улице, где к жертве можно было подкрасться незаметно. Экзорцист ударил острием Бикса в область плеча. Рукав ростовщика был оборван ещё при аресте, так что это место было открытым. Удар пришёлся точно в плечевую вену. Юноша с замиранием сердца следил за дальнейшими манипуляциями.       Из раны показалась капелька тёмной крови. Феликс надел на правую руку кожаную перчатку. До этого он нигде не появлялся в них, и это было слишком странно. "Неужели не хочет марать руки", - пронеслось у Чонина в голове. Но выводы пока делать рано. Экзорцист подцепил указательным пальцем несколько капель. Бикс трясся от страха. Если бы Чонин не был так восприимчив к звукам, он бы даже не обратил внимание на это землетрясение. Табурет под мужчиной ходил ходуном, даже мыши со страху и те разбежались. Кажется, в углу притаилась одна только крыса, и то, наверное, глухая.       Феликс поднёс руку к своему носу. В тот момент Чонин отчётливо слышал, как шевелятся его губы — экзорцист читал заклинание. Юноша уже довольно много знал о различных видах магии, но ещё никогда не сталкивался с заклинаниями. Одни утверждали, что это самообман, и вся сила хранится в колдуне; другие, что это древний язык и знают его только избранные; третьи считали, что это обычные слова, но произнесённые наоборот.       Затем экзорцист прикрыл глаза и слизал капли крови с кожаной поверхности. Завораживающее зрелище! Тут же под его ногами вспыхнул алый круг, испещрённый белыми алхимическими символами. Чонин отлично понимал их значение, иначе не мог бы варить зелья и не разобрал бы записей Хана. Сомнения кружились в сознании юноши: он желал дождаться окончания ритуала, чтобы во всём удостовериться.       Поле едва доходило до мысов чёрных сапог, и Чонин благодарил судьбу за правильный расчет. Стой он сейчас внутри поля, то экзорцист бы понял, кто подставил Бикса.       Постепенно магический круг начал выцветать, символы перемещались по орбите и исчезали во рту Феликса. Сам же экзорцист находился в состоянии подобном трансу, едва заметно раскачивался из стороны в сторону. Чонин понимал, что скоро его сладкая добыча придёт в себя и вынесет вердикт. В кармане у него лежало сонное зелье, и юноша в любую минуту готов был его применить.       Наконец, всё закончилось. Тихо потрескивали огоньки свечей, шипело масло в светильниках. Крыса уже давно испугалась и убежала, поэтому в подвале оставались только двое. Чонин считал каждый тяжёлый вдох Феликса. Он ждал тот момент, когда ритм сердца выровняется, когда экзорцист наберёт воздуха в лёгкие. Тук-ту-тук! Тук-тук. Тук.       Сжимая крышечку флакончика, юноша напряг каждую мышцу. В его душе всё так же боролись два чувства: страх и любопытство. Он почему-то вспомнил о том, что так он чувствовал себя, впервые попав в дом ведьмы. Ожидание чего-то грандиозного и очень значимого.       - Я готов вынести заключение, - вымолвил Феликс, его голос стал тихим, грудным, на грани с рычанием.       Чонин не понимал, почему разжал руку, почему не кинул в противника зелье. Он стоял в оцепенении, поглощённый завораживающим голосом. Внутри рождалось возбуждение. Но юноша не понимал, откуда оно. Что заставляет его чувствовать трепет? И ожидание развязки, кульминации, удовлетворения заставило его покачнутся. Он едва не упал! "Какие же чары использует этот гад?!"       - Я внимательно слушаю, - Чонин облизал пересохшие губы.       - Этот мужчина не является волшебником.       Сердце Чонина гулко застучало, и он не знал, как его усмирить. "Что же такое было записано? Что? В чём сила"?       - Но он использовал оборотное зелье неоднократно. Лекарство тоже сделал не он.       Чонин колебался, он хотел спросить, не знает ли Феликс имя истинного преступника, но побоялся выдать себя раньше времени.       - Я записал. Ещё что-то требуется для протокола? - он едва мог сдерживать рвущиеся наружу эмоции, сжимал левый кулак, чтобы хоть немного снять напряжение.       - Я напишу подробный доклад позже. А нам тут больше нечего делать.       Теперь дыхание Феликса стало ровным, он уже отошёл от транса. Взглянув на лицо Бикса в последний раз, экзорцист закрыл его вытаращенные остекленевшие глаза. Всё-таки не дожил ростовщик до заслуженного наказания — его сердце остановилось раньше от ужаса. Конечно, такая смерть не могла удовлетворить Чонина, но он посчитал, что на данный момент этого достаточно.       Феликс ждал, что Я́кут развернётся, чтобы покинуть подвал и подняться наверх, но как мог Чонин повернуться к нему спиной?       - Прошу, - Феликс протянул руку, показывая на выход.       - Только после Вас, - Чонин поклонился, выказывая уважение перед лицом посланника.       Повисла пауза, напряжение нарастало ещё сильнее. Феликс решил сдаться и последовал к двери. Когда он поравнялся с Чонином, то заметил:       - Мне кажется, я встречал Вас раньше, господин Я́кут.       - Всё может быть, господин посланник. Я много путешествую по стране, - почти беззаботно ответил Чонин, вглядываясь в тонкие вены, скрытые под шейным платком. - Вы бывали в Смурри? Там на центральной площади, возле собора, продают восхитительные рисовые пирожные.       Феликс замер, поставив ногу на скрипучую пятую ступеньку лестницы. Чонин приготовился атаковать: "Так он вспомнил? Наверняка! У меня слишком мало времени. Я слышу четвёрку коней, а значит, Седьмой принц вот-вот будет тут". В самый последний момент, когда Феликс повернул голову, юноша не вытащил руку с флакончиком из кармана. В свете полусгоревшей свечи, оставленной в навесном канделябре, он увидел широкую мечтательную улыбку. Словно стрела, она поразила мстителя. Он не мог поверить в то, что экзорцист умеет улыбаться, как самый обычный человек. Редкая чёлка немного прикрыла его синие, точно ночные воды озера, глаза. И Чонин готов был биться об заклад, что на покрасневших щеках отчётливо выступали веснушки. Это был красивый юноша. Не убийца и дознаватель, не сановник церкви, не мерзкий палач, а такой же одинокий человек, как и Чонин.       - Вам тоже они понравились? - осторожно спросил Феликс, будто дитя.       Тогда Чонин, наконец, распознал его таинственный запах.       Это было настолько очевидно, что стало смешно. Если бы он мог, то провалился бы на месте, чтобы скрыть смущение. Он столько раз чувствовал его в детстве. На каждый из череды дней рождений. С красной фасолью. Или, если год выдавался голодным, пустые. Тёплые и такие аккуратные рисовые пирожные. Иногда казалось, что Минхо готовил их из воздуха. Неделю подряд они могли оставаться без ужина, а в обед хватало только на маленькие мисочки похлёбки, но на день рождения во главе угла стояло самое прекрасное в мире лакомство.       Ли Феликс был буквально соткан из него, пропитан с головы до пяток. И казалось, что сладкой была сама его кровь.