***
Дракон, лежавший в глубине ледяной пещеры, напугал Ббокари. Птенец тут же превратился в феникса и стал размахивать крыльями, но Джиннирет даже не думал просыпаться. — Что нам делать? Чонин прошёл мимо Феликса, старавшегося держаться на расстоянии. Если то, что было перед ними, могло изрыгать пламя, находиться рядом — всё равно что обрекать себя на гибель. А глупый лис сразу ринулся к хвостатому питомцу. Он должен был разбудить фамильяр, пока ещё была возможность. Он надеялся, что сможет призвать хоть капельку своего огня. И тогда… — Получилось! — радовался Чанбин, отпрыгивая в сторону. Приложив ладонь к чёрной гладкой чешуе, Чонин смог зажечь на саламандре огненный покров. Издав лязгающий чих, рептилия выпустила поток жаркого пламени. Оставалось лишь отогнать его к ледяному кубу. Этим уже занялся лучший охотник на больших ящериц. Чанбин голыми руками схватился за хвост, являющийся самой холодной частью и с рёвом потащил фамильяр из пещеры. Джиннирет пытался укусить его, хотел отбросить хвост, но Феликс поставил на его основание алхимическую печать. Едва успел коснуться чешуи, на которой уже появился разрыв. Рептилия упиралась ровно до того момента, пока не увидела хозяина внутри куба. Саламандра прыгнула, благо Бин уже не держал её, и стала облизывать лёд, надеясь дотянуться до Хёнджина. Парень улыбнулся, он явно был рад видеть питомца. Потом он что-то прошептал, огонь вспыхнул на спине фамильяра, а широкий хвост замахнулся и ударил камеру. — Хорошая работа! — даже голоса этих двух братьев были похожи, только Чонин говорил более звонко, задорно, а Джин мягко. Чонин с Феликсом вновь занялись передачей энергии, чтобы поддержать замёрзшего, ослабленного хёна. Джин некоторое время только смотрел на младшенького, затем рука его потянулась к синим волосам и спадающей на нос чёлке. Этот жест, полный любви и ласки, больно кольнул сердце Ликса, и Джин как будто почувствовал это. Другой рукой он коснулся белых прядей экзорциста, потом до плеча, укрытого тёмным плащом. Он трепал обоих волшебников, будто они были щеночками, и как будто почёсывал. Феликс не мог остаться равнодушным. Он заплакал. Впервые его желание исполнилось так быстро. Он думал, что будет ненавидеть этого Я́кута, а оказалось, что Хван Хёнджин совершенно другой человек. Его взгляд и мягкая улыбка не принадлежали тому холодному расчётливому воплощению порока, коим был Джин Я́кут, которого ему довелось видеть. Значило ли это, что им был сам Чонин? Что это была его истинная сущность?Сердце брата
14 июня 2022 г. в 07:15
— Я не знаю так много о магии, как ты. Я просто слышал то, о чём говорили хёны. Чан предполагал, что ты связан с землей. Так же, как и твои родители. Не знаю, поможет тебе это или нет. В конце концов, мы находимся глубоко под землей. Если создатели этой башни хотели убрать отсюда любую магию, то у них ничего не выйдет. Природа и есть сама магия. Я думаю, что если ты подумаешь об этом, то сможешь найти выход. Я в это верю.
Факел мелькнул в стороне от стоящей над мелкими белыми камнями воды. Река эта текла настолько медленно, что это было незаметно для глаз. Лишь Чонин слышал журчание бегущих потоков.
— Там впереди есть проход. Вопрос лишь в том, верная эта дорога или…
Но кто же хотел, чтобы случилось это «или». Если другого пути не было, значит, можно считать, что эта гора станет их общей могилой. Исследователи подошли к камню, на котором сидели два брата. Все ждали решения Чонина. «Чего я боюсь больше всего? Не пещерных монстров или голодной смерти. Я боюсь посмотреть хёнам в глаза там, на Небесах. Или в Аду? Хах. Куда бы мы ни попали, я всё равно буду держать ответ перед ними. Если я не уберегу тех, кто мне дорог, разве смогу я упокоиться с миром?»
— Тогда выдвигаемся. Раз это единственная дорога, то нам по ней и идти.
В сырой пещере все чувствовали себя неуютно, но нужно двигаться вперёд. Там, за пятью поворотами ещё был маленький шанс на спасение.
Преодолев это расстояние, путники, наконец, увидели свет, и радостно помчались ему навстречу. Белый снег слепил глаза. Бин пришёл в себя первым. Оглядев пространство вокруг, он подумал, что оказался в сказке: чистейшие голубые льдины, словно зеркала, отражали причудливых посетителей, над головой простиралось прекрасное небо. Прошли ещё одни сутки. Внизу время ощущалось иначе; парни не заметили, что провели в пути столько времени.
Голова Чонина кружилась, он старался не смотреть на яркие, отражающиеся от любой поверхности, блики. Феликс шёл поодаль, наблюдая за компаньоном. Он был готов в любую минуту вновь подхватить измотанного лиса. Юноша уже хотел предложить ему обернуться зверьком, когда раздался голос Сынмина, кристально чистый и пронзительный:
— Нашёл!
Парни тут же сбежались на зов. Среди высящихся льдин, в идеально ровном кубе сидел человек. Чанбин подумал, что это прекрасный принц, которого усыпила злая колдунья.
— Хён! — Чонин припал к тончайшей грани, которая даже не дрогнула, выстояла под атаками горячих слёз.
— Дай-ка, сейчас я разобью эту штуковину! — Бин едва не запустил Твекки, но Сынмин успел его установить. — Что ты делаешь?
— Он, скорее всего, тоже волшебный.
Феликс уже подошёл к кубу, чтобы определить его природу и степень опасности, но Чонин его задержал:
— Не читай его воспоминания. Пока не читай, — поправил он себя.
— Что случилось?
— Я боюсь, что ты тоже сильно ослаб. Ты можешь не проснуться в течение часа. Попробуем…
— Хорошо. Я не буду прикасаться, только посмотрю.
Они все несколько раз обошли камеру со всех сторон. Чонин точно понимал, что сделана она не из минералов, в этом и была вся проблема. Самый настоящий лёд без магии огня разрушить просто невозможно. Его пламя не вернулось, а хёны не обладали такими возможностями.
Феликс, наконец, смог увидеть настоящего Джина Я́кута. Точнее, это был Хван Хёнджин — внебрачный сын графа Форсайта, бывшего наместника Лостпэф.
«Удивительно похож на Чонина. Такие же вытянутые глаза, бледная кожа. В воспоминаниях различия ощущались сильнее, а теперь, когда они одного возраста… Точно родные братья. Даже если бы он не пил оборотное зелье, мог сойти за него в незнакомой среде».
— Если я правильно предполагаю, у господина Хвана сила огня. Его бы не запечатали во льду, будь это иначе.
— Даже если это так, я не могу колдовать, — Чонин вновь впал в уныние.
Это приключение, пожалуй, было самым трудным в его жизни. Несмотря на то, что его окружали единомышленники, уверенности колдун не чувствовал. Снова и снова препятствия, нескончаемые трудности. Если, составляя план мести, он просчитал всё до мелочей и у него были эти три года, то сейчас, в критический момент, опускались руки.
— Сила волшебника в его сердце, в его душе, — Чонин обернулся, чтобы посмотреть в сапфировые глаза. — Тебе следует заглянуть внутрь себя. Даже если ты не сможешь использовать огонь, то он может. Хёнджин — твой любимый хён. Я ведь прав? А значит, ты сможешь достучаться до него и разбудить. Как бы ни были сильны чары экзорцистов, они всего лишь люди.
— Ты говоришь так, будто всё про меня знаешь, — колдун был немного смущён такими словами Ликса.
— Я тоже проводил расследование, — уклончиво ответил экзорцист, отходя на шаг назад. — Я верю, что только ты сможешь это сделать. Поэтому, Чонин… — он выдержал паузу, встречаясь с прямым взглядом юноши. Не отводя глаз, он продолжил, — Постарайся.
Колдун вдруг вспомнил о том, что на самом деле Ликс не такая уж и невинная птичка. Он был, есть и будет опасным противником. Его боялись не из-за внешнего вида, не из-за слухов, а из-за прямого прожигающего взгляда, за возможность заглядывать в душу. Он мог делать это не только посредством поцелуя или через кровь. Это его особая способность — видеть магию в других людях. Иные экзорцисты очень часто ошибались, принимая за волшебников обычных людей. Эти ошибки стоили сотен человеческих жизней. Однако Феликс никогда не промахивался. «Так почему же ты меня посчитал человеком? Кто лжёт? Ты или Чанбин? Я запутался».
Чонин остался один возле ледяного куба. Хён был прямо здесь, стоило лишь протянуть руку. Сынмин тоже находился под действием сонного заклятия; понадобилась ночь, чтобы оно спало и прекратило воздействовать на его разум. А если на Хёджина наложили другие чары, то эффект их предсказать слишком трудно.
Волшебник видел на бледных щеках узоры тонкого инея и боялся, что не сможет пробудить хёна, не сможет его спасти. Но, по крайней мере, юноша был уверен, что хён жив, ведь его сила нужна кому-то извне.
Кристалл аметиста обнажил алхимическое кружево. Это не было похоже на все известные Чонину круги, раньше он ничего подобного не видел. В чертежах Чармера тоже не упоминалось о конструкции такого рода. «Только ловушки и упомянул, противный старик!» — возмущался юноша. Отыскать нужный символ — не легче, чем перебрать всё сено в поисках иголки. А без этого Ббокари не сможет разрушить куб.
Чонин безуспешно пытался прочитать символы на ледяной камере. В конце концов, он опустился на пол, чтобы немного передохнуть. Его глаза сильно слезились от яркого света, он давно так не напрягал зрение. Поэтому юноша не заметил, как погрузился в сон.
Ему приснился давний кошмар. Сколько раз он посещал его за эти три года, с того самого первого дня, когда колдун применил оборотное зелье и предстал перед Лили́. Много раз юноша оправдывал себя: «У меня не было выбора. Я нашёл только этот единственный путь. Я не мог оставить её одну. Я не мог сказать ей, что тебя нет. Я хотел, чтобы любимый тобой человек был счастлив». Но ведь всё это только слова. Чонин боялся взглянуть брату в глаза и во всём сознаться.
Все события, точно картинки, пронеслись в его сознании. Их первый с Лили́ поцелуй. Она так долго плакала. Её ребёнок умер, часть её сердца лежала с ним в могиле. Чонин тогда подумал, что это мог быть ребёнок хёна. Если бы между ними не начался роман, возможно, Лили́ не выкарабкалась бы из пучины отчаяния.
Юноша не хотел признаваться, но теперь деваться было некуда. Он влюбился в эту невероятную женщину, похожую на весну. Его чувства к ней не были фальшивой маской. Оттого сердце разрывалось, мучимое стыдом. Чонин разорвал с ней отношения не только потому, что хотел уберечь от пересудов и расследований. Он понимал, что если останется рядом с ней, то уже не сможет отказаться.
Он оказался в пустоте, вокруг продолжали летать кадры его бурного романа, его бессовестного падения. Среди этого хаоса появился Хёнджин. Гулкие громкие шаги заставили Чонина встрепенуться. Первым порывом было желание сбежать. Хён приближался, и сердце билось всё сильнее. Но юноша остался. Он уже не маленький ребёнок, он должен отвечать за свои поступки. И это хён должен решить, какую кару он понесёт за своё преступное желание.
Глаза Хёнджина пылали гневом, чёрные, точно мгла. Сквозь тонкую кожу проглядывали желваки. Чонин никогда не видел его таким. Тонкая рука, заканчивающаяся широкой ладонью, медленно поднималась. Через мгновение она со звоном ударила юношу по щеке.
Чонин очнулся, когда почувствовал, что кто-то трясёт его, словно куклу, набитую соломой. Это был Чанбин. Он кричал так, будто стучал в широкий медный колокол.
— Хён! Хёнджин очнулся! Слышишь? Да просыпайся ты уже!
Чонин не мог в это поверить. Он вскочил на ноги и тогда столкнулся с взглядом чёрных манящих глаз. Его Джин-хён плакал, сжимая кулаки, которыми безуспешно пытался разбить клетку. Его губы шептали беззвучно:
— Какой же ты дурак!
— Хён! Ты жив! — заголосили братья.
Времени на слёзы не было. Воздуха внутри хватило бы лишь на несколько минут. Хёнджин прошептал: «Найдите Джиннирета. Разбудите его. Но будьте осторожны — он сразу начнёт атаковать».
— Это его фамильяр, — подсказал Чанбин.
Феликс тут же попросил Ббокари найти собрата и помчался вслед за птицей, Чонин ринулся за ним, прихватив с собой сильного хёна. Сынмин остался, чтобы охранять Хёнджина. Он как мог обнял ледяной куб, чтобы хоть как-то поддержать брата.
— Я так рад тебя видеть!
Для Сынмина Хёнджин был тем самым хёном, которого можно было доставать. По натуре своей Щеночек был очень приставучим: он любил быть в центре внимания. Но когда в их семье стало на двух человек больше, за внимание пришлось бороться. Но этот хён его быстро раскусил: он специально подшучивал над ним, подтрунивал, вызывая на словесные баталии.
Раньше они всегда на чердаке спали втроём. Чонин очень часто не мог заснуть из-за того, что Сынмин и Хёнджин болтали обо всём на свете. Тогда Лисёнок кидал в них подушку и начинался настоящий бой, а потом Чан поднимался к ним и раздавал тумаки.
Юноша чуть отстранился от ледяного куба. Хён стоял напротив него и касался ладонями его ладоней, только с другой стороны ловушки. Губы Джина шевелились очень быстро, он говорил брату что-то важное, но тот не понимал ни слова, только плакал, прижимаясь щекой к рукам хёна.