Моя награда

      Феликс выполнил задание и составил отчёт. Сидя в трапезной, освещаемой огарком свечи, юноша описывал подробно всё, что случилось на озере. Но, когда дело дошло до двух колдунов, которых он отпустил, юноша отложил перо. Что он должен был доложить? Что сам лично проигнорировал свой долг? Или что-то вроде "они хорошие и не причинили людям вреда, поэтому я пожалел их"?       Наверное, тогда он впервые понял, что боится наказания за преступление. Раньше он не думал о том, почему люди совершают грехи и не стремятся покаяться, прячутся в тени и дрожат от страха. А теперь он и сам на своей шкуре почувствовал это. И страшился он не столько отлучения, сколько того, что охоту откроют и на него тоже. Объявят отступником и сожгут. Ему грезилось, что статус экзорциста даёт защиту, что, раз он верен Богу, верен заповедям, то свой первородный грех он искупит при жизни. Но чем старше Ликс становился, чем больше крови появлялось на его руках, тем более глупыми казались такие рассуждения. А после предательства Седьмого принца он понял, что всегда ходил по краю бездны, и жизнь его ничего не стоит.       Решение, которое он принял, не шло в разрез с его совестью, а потому ничуть не тяготило сердце. Впервые он чувствовал, что поступает правильно, утаивая правду. К тому же юноша никак не мог отделаться от мысли, что эти двое знакомы ему. Экзорцист старался вспомнить все случаи столкновения с колдунами, но ни в одном из тех событий не было двух молодых людей.       Кроме принца Электриона в окружении Феликса не было людей одного с ним возраста. Послушников, поступающих на обучение в собор, не подпускали близко. Самому же Ликсу запрещалось выходить куда-либо, кроме архива, если того не требовало задание. Встретить колдунов на озере оказалось редкой удачей. Тогда юноша подумал, что в этом мире он не единственный, кто с рождения несёт грех волшебства.       Ему хотелось разузнать о них больше, но он боялся, что наставник заинтересуется этим, и тогда раскроется обман. Однако желание это становилось крепче и сильнее с каждым днём. Феликс старался как можно больше слушать. Другие экзорцисты часто болтали о том, какое задание выполняли, хоть это и было запрещено.       Всё совпало в один пасмурный осенний день. Электрион призвал его к себе и приказал отправляться в Хэлдсворт. В официальном письме говорилось, что он должен провести исследование и предоставить доказательства применения колдовства - стандартная процедура. Феликса смутило то, что задание ему выдал Седьмой принц лично, но попытка приоткрыть завесу тайны закончилась очередным избиением.       Ликс выяснил, что в захудалый городок на юге он отправляется не один. Отряд из десяти экзорцистов покинул собор ещё на рассвете. Ни с кем из них он не был знаком, потому что все они служили в охране архиепископа. Тайна пробудила и без того беспокойное любопытство, и юный посланник уже не мог себя остановить.       Он мчался в Хэлсворд без остановки, лишь меняя лошадей на почтовых станциях. В отличие от обычных людей, он мог позволить себе не спать несколько дней, не есть, подпитывая себя энергией амулетов. Только бы успеть! Если бы тогда он мог использовать Ббокари, то несомненно смог бы предупредить братьев, но юноша потерял целый день на переправе. Дожди, прошедшие в той местности, подняли уровень воды в реке; берег размыло, и, пока лодочники не починили транспорт, никто не мог перебраться на другую сторону. Экзорцистов поблизости не было, потому Феликсу казалось, что он обогнал их. Но это было не так.       Саммерс встретил его в здании суда и выдал портрет мальчишки, которого обвиняли как в воровстве, так и в колдовстве. Восточные черты сразу же врезались в память. Ликс всем своим естеством протестовал против исполнения этого приказа. Он осведомился о другой группе экзорцистов и с ужасом узнал, что они уже начали действовать. Наместник обмолвился, что уже давно страдает от деятельности этой банды и мечтает поскорее увидеть их в пламени костра.       Феликс решил выследить мальчишку. Оставался ещё шанс, что он всего лишь мелкий воришка и отделается за воровство каторжными работами. Особого труда это не составило. Экзорцист скрутил его, преодолев слабое сопротивление. Будь он колдуном, непременно показал бы свою силу.       Посланник приволок добычу в здание суда. Использовав кристаллы, он погрузил Чон Ина в глубокий сон, дабы он не почувствовал вмешательства. Уколов бледную тонкую кожу шилом, экзорцист получил доступ к крови. Он благодарил Бога за то, что никто в тот момент не видел его радостной улыбки. Исследование показало, что подросток никогда не применял магические способности. Юношу лишь смутило то, что по всем остальным параметрам мальчишка подходил идеально. Его магический потенциал был столь высок, что его несомненно обвинили бы в колдовстве, будь на месте дознавателя кто-то другой.       Ликс проник в воспоминания и увидел там знакомых колдунов. Он смог увидеть множество счастливых моментов, в том числе и тот день, когда они невредимыми вернулись домой.       Надежда ещё теплилась в сердце юноши. Он спросил у городской стражи, нет ли за городом избушки, затерянной в лесу. Ему указали путь к домику ведьмы. Вот только отправиться он туда не успел. Через ворота прошествовали несколько всадников. Их чёрные одежды с вышитым символом церкви невозможно было спутать.       По размытой дороге медленно катилась телега, наполненная телами. Колёса месили дорожную грязь, подскакивали, наталкиваясь на мелкие камни. Юноша мельком глянул на дно деревянной повозки. Сверху лежал мальчишка, по животу которого растекалось кровавое пятно, неестественно вывернутая рука и бледность делали его похожим на мертвеца. Под ним, будто подушка, опутанный цепью, был тот самый колдун. Третий же парень был избит настолько, что его лицо было трудно различить. Его затолкали на самый край, и рука, покрытая синяками, едва не волочилась по земле.       На миг в сапфировых глазах экзорциста блеснул ужас. Феликс проследил за процессией, продвигающейся к воротам городской тюрьмы. Теперь даже страх разоблачения не мог его остановить.       Юноша мчался под дождём со всех ног. Сунув Саммерсу под нос пропуск с печатью Седьмого принца, он сказал, что имеет секретное задание допросить колдунов лично или убедиться в том, что они мертвы. И поручение это не должно быть озвучено перед служителями собора. Градоначальник мялся целую минуту, но потом всё же рассудил, что в его положении нельзя переходить дорогу отпрыску императора. Выдав страже письменное распоряжение, он дозволил Ликсу проникнуть в тюрьму, секретным переходом соединенную со зданием суда.       Оставив провожатых у входа, юноша приблизился к камерам, на которые уже поставили печати - вряд ли бы они охраняли так мертвецов. Но жуткий запах крови, заполнявший подвал, заставлял Феликса торопиться. Наконец, свет факела упал на бледную, словно снег, руку, обвивающую безвольно толстый прут клетки.       Юноша приблизился к колдуну, он вновь испытал страх. Что если он коснётся уже холодной мёртвой кожи? Что если он опоздал и ничего не сможет сделать?       - Кто здесь? - слабый тихий голос вернул экзорцисту уверенность.       Упав на колени, он заключил тонкие пальцы в свои ладони. Видение перенесло волшебника в то время, когда сам он лежал в колыбели. Мама пела колыбельную, замешивая тесто для пирога. Её низкий грубоватый голос мог звучать так нежно и мелодично. Минхо, пришедший навестить маленького Ликса, незаметно для себя, задремал, а его тонкие ручки так и продолжили сжимать бортик кроватки.       - Хён!        Феликс никогда не плакал на людях, никому не мог показать свою слабость. Никто бы его не пожалел, даже Наставник всякий раз пресекал его слёзы. Теперь же капли сами катились одна за другой, падая на сцепленные пальцы.       - Хён, я спасу тебя! - экзорцист намеревался разбить заклинание, снять оковы с целителя и вызволить его, но Минхо покачал головой. - Почему?       - Потому что всё должно случиться по-другому, Ликси, - он с трудом поднял руку, закованную в кандалы, и протянул её к лицу юноши. - Ты наконец-то нашёл путь домой, - он погладил нежную кожу, покрытую солёными каплями.       - Хён! Хён, я ведь ничего не помню. Совсем ничего. Я только увидел и...       - Ничего не поделаешь, малыш. Мы не выбираем, кем нам родиться, - шум заставил экзорциста встрепенуться, его коллеги прорывались внутрь. - Тебя не должны увидеть, кроха.       - Хён!       - Прошу тебя, защити Чонина, - просил Минхо. - Умоляю, не дай ему погибнуть.       Снаружи вновь раздался шум: стражники не смогли сдержать других послушников, и нужно было скорее спрятаться за потайной дверью.       - Я всё исполню, - Феликс отпрянул от решётки и скрылся во тьме.       Экзорцистам не удалось его увидеть, так миссия не оказалась под угрозой. И утром посланник церкви уже давал в суде показания: "... Духовная энергия средняя. Магический потенциал средний. Что соответствует его возрасту и образу жизни. Магическая сила не обнаружена..."

***

      Теперь же, спустя три года, Чонин, наконец, знал правду. Всё это время сердце его питалось ненавистью, он жил ради мести. Но кому он хотел мстить? Своему брату, возлюбленному ребёнку его хёнов, человеку, который лгал в суде, чтобы скрыть его же, Чонина, истинную сущность. Всё правильно. Это доказывало слова парней о том, что он истинный колдун.       - Я не мог сказать тебе, - обратился к нему Феликс, глаза его вновь покраснели, душу переполняли тяжёлые воспоминания. - Если бы сказал, что видел Минхо-хёна и не спас его, ты бы никогда меня не простил.       Чонин смотрел на его трясущиеся плечи, на сжимающиеся пальцы, пробегающие по костяшкам, на искусанные губы и понимал, что сам был в таком же положении. Он сам боялся во всём признаться Хёнджину, боялся, что от него отвернётся самый близкий человек. А кто был для Феликса этим человеком?       "Это ты. Не Чан, не Минхо, которых он помнит лишь благодаря чужим воспоминаниям. Это ты, юноша, с которым он спал в обнимку. Это ты, человек, которого он выхаживал в лесной избушке. Это ты, Ян Чонин! Ты, ради кого он отвернулся от церкви, потеряв шанс на спасение. И с ним тебе спускаться в бездну".       - Глупый, - руки сами потянулись к стройному стану, - всё уже позади.       Он сжимал его в объятиях, слышал стук сердца, полного сожалений и раскаяния. Он сжимал его и надеялся, что это он простит его за похищение и презрение. Вновь почувствовав запах рисовых пирожных так близко, Чонин подумал, что всё было очевидно с самого начала. Даже в такой мелочи он видел защиту Минхо-хёна. А может, и кого-то более далёкого, более мудрого.       Тихое фырчание Чанбина заставило младшего расцепить объятия, но руки Феликса он не отпустил. Колдун усадил компаньона возле кровати, а сам сел ближе к Хёнджину. Он не мог видеть лёгкую улыбку, тронувшую губы Джина.       - Но ведь мы ещё не всё рассказали Чонину, - четвёртый брат долго собирался с мыслями. - О том дне. Джин-хён тоже должен это знать, и... - он растягивал слова, чтобы выгадать ещё немного времени, дать мыслям сформулироваться в более приемлемые слова.       - Я расскажу, - вступил Минхо.       Пусть это выглядело так, будто младший уступает слово старшему, но на самом деле Минхо спас его от эмоций, от новой душевной боли. Несмотря на то, что все слова крутились в голове, Чанбин не произнёс их, а значит, они не стали ещё сильнее.       - Хён, - Чонин посмотрел на Минхо, - ты ведь знаешь, где сейчас Хан-хён и Чан-хён.       Глаза младших вновь были прикованы к лицу целителя, по которому пробежала чёрная тень. Раньше никто из них не видел настоящего гнева второго брата. Но наваждение прошло и сменилось тяжким вздохом.       - Ты вырос, Чонин-а, а я этого даже и не заметил. Ты ещё помнишь, как просил Банчана подарить тебе фамильяр в феврале?       - Помню, - ворох картин тут же вспыхнул в памяти тёмным отсветом костра.       - И как потом плакал, ведь бурдюк не превратился ни в животное, ни в игрушку, и даже не засветился. Ты не поверил нам, что это фамильяр. Да мы и сами не верили в это. Но ты его не выбросил.       - Как я мог его выбросить? - отвечал Чонин, стараясь не показывать, как дрожал его голос. - Это же был подарок.       - Но ведь теперь его нет с тобой.       Юноша рассказал о том, что с ним случилось после ареста, про каторгу, про Чармера, про то, как он сжёг в пламени костра то, что было ему так дорого. И как мучался сомнениями. Однако, про те долгих три года он умолчал. Братья тактично не настаивали. Зато теперь каждый из них понимал, через что пришлось пройти их младшему, чтобы вернуть их из заключения. Чонин не забыл рассказать о том, что на протяжении всего путешествия к башням Феликс был с ним, что это он вселил в него надежду, он стал его путеводной звездой.       - Чёртов старикашка! - воскликнул Чанбин. - Поделом ему. Насоздавал всяких башен и ещё надеялся на то, что ему это боком не выйдет!       - Тише, хён! Не стоит так громко выражать свои мысли, - одёрнул его Сынмин.       - А я согласен с Чанбином. Этот Чармер получил по заслугам. Зря на его пути появился Чонин-и. Так бы этот козёл продолжал мучаться угрызениями совести.       - Джин-хён! - теперь пришла очередь младшего вступиться за своего пушистого знакомого, но аристократ лишь пожал плечами, показывая, что от своего мнения не отступится. - Хо-хён, ты можешь сказать мне, где Чан-хён взял эти фамильяры?       - Мы с ним возвращались в деревню. Тогда Сынмин очень невовремя заболел, а корни колокольчика в большом количестве можно было найти только в горах. Отец часто говорил, что эти маленькие цветы — самое лучшее в мире лекарство, потому что нет болезней, которые он не мог бы излечить. Чан не пустил меня одного в путешествие. На том месте выросла новая деревня.       - Беженцы с запада? - с тревогой спросил Бин.       - Похоже на то. Мы не подходили близко. Вы, наверное, не помните, но была вторая тропинка, огибающая лес. Я остался на поле, чтобы выкопать побольше корней, а Банчан куда-то ушёл. Вернулся он уже с большим мешком. В ту ночь он рассказал мне тайну, которую хранил много лет. Я надеюсь, что он простит меня за то, что я раскрою её вам.       Парни слушали внимательно, затаив дыхание. Чонин мрачнел всё больше. Он и так проклинал судьбу, которая обрекла их на скитания и голод. Он винил себя в том, что его хёны бросили все силы на то, чтобы вырастить его, выкормить и одеть. Услышав слова Минхо, он хотел бы тут же забыть о них, закрыть глаза и уши.       - И вы знали об этом? - обратился он к братьям, в глазах его пылали синие отблески. - Вы знали и молчали!       Старшие перекинулись взглядами.       - И даже ты, - обратился колдун к Сынмину. - Я никогда не мог и шагу ступить, ты всё докладывал хёнам. Разболтал даже о подарке на день рождения. И ты молчал?       - Хённим взял с меня слово, - Сынмин сидел, втянув шею, точно черепаха, глазами он искал защиту в лице Чанбина. - Он сказал, что не отдаст мне фамильяр, пока я не буду уверен. Ты думаешь, что я согласился, потому что он просил? Ты думаешь, что я сделал это, не подумав? Ты дурак, Ян Чонин! Я тоже хотел тебя защищать! Тебя и хёнов!       Эмоции переполняли Щеночка. Он пулей вылетел из комнаты и помчался куда-то вглубь особняка, проклиная тупого лучшего друга. Колдун всё слышал. Как он мог не замечать его воплей и слёз. Но и его собственная душа разрывалась на части. Колдовство, фамильяры, алхимия — они ступили на этот путь только ради того, чтобы защитить его, ребёнка из пророчества, сделанного дедушкой Банчана тридцать лет назад.       - Мы бы рассказали тебе, если бы сила проснулась раньше, - оправдывался Минхо.       - И все в деревне знали об этом?       - О содержании пророчества знали только родители Банчана и твои, но о колдовстве... Каждый был как-то причастен. В нашей деревне жили те, кого спасли люди из подполья. Отец и мать лечили их раны, глава Банён обеспечивал защиту. В глуши на границе они спасались от экзорцистов и торговцев информацией. Да и как они могли не знать. Ты родился...       - И зацвели вишни, - закончил за него Чанбин. - Теперь я вспомнил, что в тот день встретил на улице дядю Ли. Пожалуй, мне стоит уйти пораньше.       За его официальным и немного отчуждённым тоном скрывались непролитые слезы, которые он сдерживал для мрачного тёмного уголка, в котором планировал спрятаться и подумать над тем, как жить дальше.       В комнате остались только четверо. За окном уже светало. Чонин хотел разогнать всех по кроваткам, но Минхо настоял на том, что должен рассказать кое-что ещё.       - Хён, ты уверен, что это не может подождать до завтра? Ликс уже носом клюёт.       - Я не сплю. Нет-нет, - прозевал Птенец, уютно устроившись возле коленей хёна.       - Это касается вас двоих в большей степени, - настаивал старший. А затем, немного помедлив, продолжил: - Тем, кто забрал Банчана, был Хан.       Из рук Хёнджина выпала салфетка, которую он стянул в столовой, чтобы сидеть и теребить. Если бы то была восточная ваза с цветами, она разлетелась бы вдребезги, как и хрупкое сердце хёна.       - Хочешь сказать... - неуверенно начал Чонин, - что Хан-хён во всём этом замешан? - Минхо кивнул.       - В тот день, - голос Джина был ещё более тихим, чем обычно, - он попросил встретить его у магазина фейерверков. Я пришёл туда к назначенному времени. Я помню лишь то, что вся улица покрылась льдом, который я не мог разрушить. Этот лёд сковал сперва ноги, а потом добрался до сердца. Я не видел там Хана, но из нас всех лишь ему подвластна стихия льда. Значит, он отлучался из дому?       - Нет. Он ушёл уже после того, как нас арестовали.       - Хо-хён, ты ведь знал это тем утром? - взгляд Минхо стал резким, он словно только сейчас очнулся от своего забытия. - Ты же управляешь водой и с её помощью можешь увидеть будущее. Утром ты протянул ему кружку. А Хан-хён налил тебе чай с чабрецом.       Феликс смотрел в тёмные глаза хёна, в которых зарождался гнев. Он быстро отполз в сторону, потому что побоялся прикоснуться и считать мысли, это грозило новым сном длиной в неделю.       - Быть может, я не знаю причину, по которой ты вынужден был это скрыть. Может, я чего-то не понимаю. Но, хён, как ты мог всё это допустить? - теперь уже Чонин не выдержал и покинул комнату, не дожидаясь ответа.       Минхо с силой сжал одеяло, которым был укрыт. Костяшки его пальцев побледнели. Потом он в бессилии отпустил материю. Хёнджин поднялся на ноги и потянул за собой сопротивляющегося Феликса. Он остановился в дверях и спросил:       - Это он ранил Сынмина?       Глядя перед собой, второй хён утвердительно кивнул.