Понедельник, 3 апреля
1:04
Одри уставилась на себя в зеркало туалетного столика Донны, перед которым неподвижно сидела с тех пор, как вышла из ванны двадцать минут назад. Она была так измучена, но получила строгий приказ не спать больше часа за раз. Вместо этого Одри сосредоточилась на лице, которое смотрело на нее в ответ. Лицо, к которому ей придется привыкнуть на некоторое время, так скоро после того, как она уже привыкла к тому, что у нее было раньше, со всеми его царапинами и синяками, раскрашенными и подчеркнутыми событиями последних шести часов.
Не прошло и шести часов, – сказала она себе, вздыхая и прикасаясь кончиками пальцев к отметинам на коже.
Отек над ее правым глазом резко уменьшился после лечения в больнице. Доктор Хейворд наложил два шва-бабочки на рану, чтобы свести ее края вместе, и закрепил стерильную квадратную повязку поверх. Из-под ее углов она могла видеть поврежденные кровеносные сосуды, багряно-красные пятна, скрывавшие рану под ними. Она знала, что останется шрам, но не осмелилась заглянуть под повязку, чтобы увидеть, как он будет выглядеть, будет ли чистым и прямым или неровным и уродливым, разделит ли он ее бровь пополам или останется выше или ниже. Все, что она могла чувствовать, – это боль. Ей казалось, что одна сторона ее головы была раздавлена целиком, и это никак не могло помочь в определении точного местоположения.
Если я посмотрю на него, то вспомню, как он у меня появился, – подумала она про себя.
Я не хочу вспоминать об этом...
Все болело. От раскалывающейся головы до резкой боли от ожогов из-за трения на лодыжках – те представляли из себя мешанину из синяков и царапин, от чего каждое движение напоминало пытку. Даже дышать было больно.
Отмечая беспорядок отметин и синяков на своем лице, она заметила немного засохшей крови и грязи на краю ноздри. Паника охватила ее, она потерла это место сначала кончиком пальца, затем манжетой рукава, а когда то не ушло, она пригляделась и поняла, что с самого начала там ничего не было. Это была тень от света лампы, отраженная в зеркале.
Она сломалась.
– О, Одри, – проворковала Донна позади нее, и Одри вздрогнула то боли, когда ее тело напряглось.
– Я в порядке, – прошептала она сквозь стиснутые зубы.
– Нет.
Она повернулась к Донне, изображая улыбку, но та продлилась всего полсекунды, прежде чем снова потекли слезы.
– Можно подумать, что травма от мощного взрыва будет худшим, что может случиться с кем-то, но честно? – Одри пожала плечами, когда ее слезы хлынули на ресницы. Она начала немного ненавидеть себя, за каждую секунду, что обнажалась ее слабость. – То, что случилось сегодня вечером, было...
Донна нежно обняла Одри за плечи, пока та плакала.
– По-настоящему ужасно то, что чем дольше я сижу здесь, вдали от него, тем больше чувствую, что должна ему помочь, – сказала Одри.
Донна отстранилась:
– Одри! Нет, ты не можешь. Он чуть не убил тебя!
– Это был не он, Донна.
На лице Донны ясно читалось замешательство:
– О чем, черт возьми, ты говоришь?!
В конечном итоге, Одри объяснила все это – как его личность была разделена, что было два Дейла, и Хороший Дейл оказался в ловушке, а Дейл, который существовал в реальном мире, был Плохим Дейлом, злой версией самого себя. Она рассказала о снах и о том, как теперь ей стало интересно, пытался ли Хороший Дейл поговорить с ней с другой стороны, и как ужасно она себя чувствовала, что не поняла этого до этой ночи. Одри не предлагала никаких объяснений, никаких теорий; она старалась придерживаться фактов, которые знала. Временами ее фразы были настолько бессвязными, что она не могла собрать их воедино, а иногда она слышала, что говорит, и едва могла поверить, что произносит подобное. Одри бы не стала винить Донну, если та вышла бы из комнаты, позвала своего отца и умоляла его провести психологическую оценку Одри прямо здесь и сейчас.
Вместо этого Донна слушала, сначала с ощутимым страхом – шок отразился в ее глазах и отвисла челюсть, – но в конце концов она наклонилась вперед, рассматривая Одри и историю, которую та рассказала, с открытым любопытством.
Когда Одри закончила, Донна долго молчала, прежде чем заговорить.
– Бедный агент Купер, – прошептала она. – Если он там в ловушке, и никто не знает...
– Ну,
я знаю, – сказала Одри, и ее голос прозвучал злее, чем она рассчитывала. Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. – Мне жаль, Донна. Просто... Не знаю, что я должна делать.
– Ты сообщила в полицию?
Одри кивнула:
– Они, должно быть, думают, что я сошла с ума. Но я не знала, что еще делать. Как мне ему помочь, если я не знаю, что делать? – Она вздохнула. – Я правда просто очень хочу помочь и...
– Возможно, это не твоя
очередь помогать, – сказала Донна. – Пусть этим занимается шериф Трумэн. Это его работа, верно? – Она успокаивающе погладила руку Одри. – Тебе следует остаться здесь и отдохнуть. Вернуть себе силы. В конце концов, у тебя сотрясение мозга, и это был травмирующий опыт, и...
Одри покачала головой:
– Но агент Купер связался со
мной, Донна. Он сделал это по какой-то причине. – Она посмотрела на свои руки. – Почему я? – спросила Одри, снова глядя на Донну. – Ради него, я обязана выяснить это, понимаешь? Он спас мне жизнь. Заставил меня почувствовать себя важной и любимой, когда никто другой этого не сделал. И теперь, когда он ушел, теперь, когда он в беде, я не могу просто бросить его, ведь так? – Она провела рукой по щекам, когда потекли слезы. – Полиция просто собирается запереть его за это. Но я говорю тебе, это был не он! Так как же я могу теперь повернуться к нему спиной?
Донна была молчалива, задумчива.
– Ты права, – сказала она наконец.
– Правда?
Донна кивнула:
– Я знаю, каково это потерять того, кого любишь, из-за сил, которые тебе неподвластны. Так я потеряла Лору. В каком-то смысле это заставило Джеймса тоже уйти, – Донна остановилась, когда собственные эмоции затуманили ее голос. Она сглотнула, горло болезненно дернулось вверх и вниз, при сдерживании слез. – Если тебе нужно это сделать, Одри, я помогу, чем смогу.
Не в силах ответить, Одри просто наклонилась вперед, обнимая Донну, не обращая внимания на боль она всхлипнула:
– Донна Хейворд, ты просто лучший человек.
Донна ответила на объятие с легким смешком:
– Я не знаю об этом, Одри. Я просто... Хочу, чтобы из всего этого ужаса вышло что-то хорошее.
Одри отстранилась и вытерла слезы с глаз.
– Я тоже, – призналась она. – Очевидно, я также хочу, чтобы агент Купер... – Одри подавила всхлип, села и закрыла глаза. – Я просто хочу, чтобы он был в безопасности. Хочу, чтобы все были в безопасности.
Донна подняла руку, чтобы пригладить завитки все еще влажных волос Одри:
– Что нам делать? Что
я могу сделать?
Одри вздохнула:
– Я должна вернуться в участок завтра утром и закончить свое заявление, – сказала она.
– Я пойду с тобой, если хочешь, – сказала Донна, сжимая руку Одри в своей. – Я поведу.
– Правда?
Донна кивнула:
– Я не хочу, чтобы тебе пришлось проходить все это в одиночку.
Одри давно не чувствовала себя такой уверенной, но это сдерживалось усталостью, с которой она боролась. Ее улыбка дрогнула из-за глубокого зевка. Донна цокнула языком.
– Думаю, ты, наверное, могла бы лечь спать прямо сейчас, – сказала она, вставая и расправляя свою кровать вместо раскладушки, на которой спала Одри. – Залезай. Я разбужу тебя через час.
– Сегодня учебный день, Донна, – сказала Одри. – Тебе тоже нужно поспать.
Донна покачала головой:
– Все в порядке. Мне все равно нужно дочитать эту книгу для урока английского.
Одри посмотрела на мягкие розовые фланелевые простыни и стеганое одеяло. Ей ужасно хотелось спать.
– Всего сорок пять минут.
– Это все, что тебе позволено, – пошутила Донна, помогая Одри подняться на ноги и подводя ее к кровати. – Я тебя разбужу. Не волнуйся.
Одри забралась внутрь, и Донна натянула на нее одеяло. Свернувшись под ним клубочком, ее руки нашли карманы халата. Она сунула руку внутрь, спрятав холодные пальцы в пространство с флисовой подкладкой, сомкнув пальцы вокруг предмета, примостившегося в нижней части. Кольцо, с которым она проснулась в больнице, больше не пугало ее. Вовсе нет; теперь оно успокаивало ее, его присутствие было утешением. Она все равно не наденет его, но и от себя не отпустит, ни за что.
Маленький человечек дал его тебе. Он знает, где агент Купер. Он знает, как его найти...
Одри несколько раз повертела кольцо в пальцах и помолилась, чтобы этой ночью ей приснился сон. Через несколько секунд Одри почувствовала тягу ко сну, и не прошло и минуты, как она крепко заснула.
***
–
иревд тюавыркто ьвобюл и хартС.
Одри оглядела красную комнату в поисках источника голоса –
другого голоса, совершенно не принадлежащего человечку, –
но обнаружила, что та совершенно пуста. Она молчала, навострив уши, прислушиваясь к огромному пространству.
–
иревд тюавыркто ьвобюл и хартС.
–
Я не знаю, что это значит, –
прошептала она. –
Какие двери?
–
оге ьшибюл ыТ?
–
Его? –
спросила она. –
Агента Купера?
–
иревд тюавыркто ьвобюл и хартС, –
продолжал голос.
Одри рванулась вперед:
–
О чем вы говорите?
Прежде чем Одри продолжила говорить, комната вокруг нее начала исчезать, погружаясь в темноту...
***
Понедельник, 3 апреля
9:29
Шериф Трумэн сидел на краю веранды Хейвордов; рядом с ним Одри Хорн куталась в тяжелую парку. Ее маленькие ножки были засунуты в пару мокасин, зашнурованных вокруг икр, а руки – с облупившимся лаком на ногтях, с красными, потрескавшимися и шелушащимися кутикулами – обхватили керамическую кружку, наполненную кофе.
У Трумэна был большой опыт работы с такими деликатными ситуациями, как эта. То была обязательная подготовка, когда он впервые стал офицером. С тех пор он так же побывал еще в нескольких местах, поскольку требования к работе и изменения в устройстве страны вынуждали сотрудников правоохранительных органов приспосабливаться ко времени. Добавьте к этому его многолетний опыт работы, и он чувствовал себя более чем способным быть чутким и профессиональным даже перед лицом самых ужасных ситуаций.
Последние шесть недель подвергли его проверке на прочность, но теперь, наблюдая, как Одри Хорн переживает последствия своего мучительного испытания, он понял, что, к сожалению, оказался не в своей стихии. Казалось, не хватало слов, чтобы утешить, и даже если бы они были, он не был полностью уверен, что знал, что именно сказать. Трумэн чувствовал, что даже его физическое присутствие было чем-то вроде пугающей помехи комфорту Одри; он оставил широкое пространство между собой и тем местом, где она сидела, стараясь быть как можно меньше в своем большом пальто и ботинках. Она была похожа на маленькую девочку, играющую в переодевания.
На самом деле, он подозревал, что это было слишком подходящее описание для нее.
Шериф прочистил горло, чувствуя себя неловко из-за тишины, которая повисла вокруг них, но и не желая говорить больше, чтобы нарушить молчание. Одри напряглась и села немного прямее.
– Наверное, все еще не могу согреться, – сказала она ему с невеселым смехом, обхватив чашку руками и уткнувшись носом в пар, поднимающийся из ее центра.
– А кроме этого?
Одри кивнула:
– Я в порядке, – сказала она, пожимая плечами. – Не знаю. Как ты должен себя чувствовать после чего-то подобного?
– Я полагаю, потрясенным, – предположил он. – Испуганным.
Взгляд Одри и за тысячу миль сказал о многом. Она отпила кофе из чашки.
– Ты спала?
– По часу, – сказала она. – Приказы доктора.
– Правильно.
Одри ударила носком сапога мох на дереве под ногами.
– Я постоянно попадаю в неприятности, не так ли? И вы продолжаете врываться, чтобы спасти меня. Сначала у Одноглазого Джека, а теперь здесь...
Трумэн был искренне ошеломлен.
– Я не...
– Да, – ответила Одри, повернувшись и впервые с тех пор, как он пришел, посмотрела ему прямо в лицо. Лоскутное одеяло из синяков на ее лице было напоминанием о том, через что она прошла. Напоминанием о том, как ей повезло, что она вообще спаслась, отделавшись только этими травмами, а не с чем-то намного хуже. Но она чуть улыбнулась, и как будто выглянуло солнце. – Спасибо вам, – сказала она ему.
Это моя работа, чуть не сказал он. Но он знал, что это выходит далеко за рамки простой работы. Все, что касалось этого, со всех сторон, теперь было личным. Одержимый лучший друг; женщина, выросшая под его присмотром, подверглась жестокому нападению; город в руинах.
Он больше не знал, что делать. Шериф был в растерянности, полностью и окончательно. Поэтому вместо того, чтобы заговорить, он просто кивнул, склонив голову, чтобы скрыть эмоции, отразившиеся на его лице.
Она повернулась обратно ко двору.
– Агент Купер тоже спас меня, по-своему, – прошептала она с очередным тихим смешком, который сошел на нет почти сразу же, как слетел с ее губ. Она уставилась на траву и холмы за ней. – Как он? – спросила Одри.
Трумэн посмотрел на свои ботинки.
– Я буду честен с тобой, Одри... Не очень хорошо.
Она вздохнула и сделала еще глоток кофе.
– Я хочу помочь, – сказала Одри, но прежде, чем он успел ей ответить, она пустилась в перечисление пунктов стандартного списка очень веских причин, по которым ей не следует вмешиваться. – Знаю, что я всего лишь старшеклассница, это полицейское дело, и да, агент Купер причинил мне боль, но он этого
не делал, не
совсем, и...
Трумэн поднял руку.
– На самом деле, Одри, если хочешь знать, то я пришел к тебе сегодня утром не просто ради светского визита.
Одри повернулась, чтобы посмотреть на него, ее бровь вопросительно приподнялась.
– В участке находится человек, который помог нам найти вас прошлой ночью, – продолжил Трумэн. – Мы думаем, что он знает, где Купер, и знает, как того вытащить. Он думает, что ты можешь помочь.
– Как? – спросила она. – Просто скажите мне, как, где и когда...
Она не переставала говорить, но Трумэн больше не вслушивался в слова. Вместо этого он внимательно наблюдал за ней, пораженный тем, чему стал свидетелем. Если она и боялась, то хорошо это скрывала. Казалось, что с ее стороны не было никаких колебаний. Через двенадцать часов спустя после мучений от его рук, Одри предложила себя, чтобы помочь агенту Куперу; не было ни вопросов, ни обвинений. Никакого осуждения. Она знала, что он одержим; знала, что он где-то застрял без надежды выбраться самостоятельно. Она знала – точно и слишком хорошо – на что он был способен в таком состоянии. И все же Одри произнесла те слова, на которые он рассчитывал, и одновременно надеялся, что никогда не услышит из ее уст.
Она хотела помочь.
Наблюдая за ней, Трумэн услышал ее голос в своей голове –
И вы продолжаете врываться, чтобы спасти меня, – и задался вопросом, было ли это необходимо. В глубине души он знал, что Одри Хорн больше никогда не понадобится спасать. Маленькая Одри Хорн – ребенок, который упал с велосипеда и поцарапал колено в возрасте 6 лет и пришел с плачем к нему, как к молодому помощнику шерифа, чтобы тот полечил его; девочка, которую он однажды повел за мороженым в возрасте 10 лет после того, как она упаковала все свои вещи в клетчатую сумочку, чтобы убежать из дома, но вместо этого слуга отца отвез ее в департамент шерифа; подросток, который четыре года назад сидел один на свадьбе Дуги Милфорда с бантом в волосах, и ему не с кем было танцевать, пока шериф не подошел и не предложил научить ее вальсировать, – повзрослела. Она стала мудрой, более способной, чем думало большинство людей, и движимой неукротимым упорством; в конце концов, она была Хорном по крови, дочерью своего отца до мозга костей.
Одри обладала всеми этими качествами, и теперь, вдобавок ко всему, она влюбилась в агента ФБР, человека, который сейчас нуждался в ее помощи больше, чем когда-либо. Если бы Трумэн знал женщин – а ему казалось, что он знал, – то предположил бы, что она была готова сделать все необходимое, чтобы спасти жизнь Купера.
Настала его очередь смотреть на простор ухоженной травы за домом Хейвордов. Затем шериф вытащил блокнот из внутреннего кармана и щелкнул концом ручки, прикрепленной к обложке.
– Одри, почему бы тебе не рассказать мне об этих снах, что тебе снились...
