***
Позже... Одри спала, но не так, как раньше. Она выбрала сон, наконец-то овладев своими способностями. Это был спокойный, но жизненно важный сон, а не безучастный. Агент Купер продолжал дежурить у ее постели даже после того, как часы посещения больницы должны были закончиться, потому что ни у кого не хватило духу сказать ему уходить. Точно так же шериф Трумэн и агент Розенфилд задержались надолго, и когда часы приближались к полуночи, трое мужчин, затаив дыхание, неподвижно сидели в конце длинного больничного коридора, пили несвежий кофе и молились, чтобы их разговор был незаметен для женщины, спящей среди них. – Сейчас это забавно, – прошептал Трумэн с улыбкой, – но четыре часа назад мы были готовы нанять марширующий оркестр Университета Гонзага, чтобы тот прошел здесь, если бы это смогло разбудить ее. А теперь посмотри на нас, пытающихся убедиться, что она может спать без помех. Купер тяжело вздохнул и заглянул в свою кофейную чашку, давно уже пустую. – Хочешь пополнить запасы? – предложил Альберт, допивая то, что осталось в его чашке, и встал, позвякивая карманом, полным монет. – Я угощаю. Купер кивнул и передал свою чашку Альберту. – Спасибо, Альберт. Трумэн взглянул на часы и увидел, как минутная стрелка пересекла отметку полуночи. В ближайшее время ему нужно будет отправиться домой. Он поднял руку. – Мне не надо, – сказал он. Губы Альберта изогнулись в улыбке. – Кто тебя спрашивал? – сказал он, повернувшись и выйдя из комнаты. Трумэн только ухмыльнулся. Он провел рукой по лицу. – Я не знаю, как ты можешь выпить еще одну чашку кофе в такой час. – Я пока не хочу засыпать, – признался он, бросив взгляд на Одри. – Нет, если она собирается проснуться. Не хочу, чтобы она думала, что одна. Трумэн наклонился вперед и положил локти на колени. Ему не нужно было приглядываться слишком пристально, чтобы увидеть темные пятна под нижними ресницами Купера. Чтобы понять, что Купер не спит по-настоящему и глубоко. Волосы на висках преждевременно поседели за время, проведенное в Вигваме. Его кожа была цвета пепла. Он выглядел изможденным, осунувшимся и намного, намного старше, чем свидетельствовал бы его настоящий возраст. – Ты спал в кресле рядом с кроватью Одри всю последнюю неделю, Куп, и это заметно. Тебе тоже нужно выспаться. – Я не могу уснуть, – сказал он. – Когда я закрываю глаза, я... Трумэн опустил взгляд в свою пустую кофейную чашку и покрутил еще оставшуюся каплю кофе по внутреннему краю. – Все еще ничего не можешь вспомнить? Купер пожал плечами. – Обрывки. В основном изображения. Ничего такого, чему я мог бы дать название или каким-либо образом связать. – Он сглотнул, но долгое время ничего не говорил. – Я помню все, что произошло в Вигваме. Каждое мгновение. Это так же ясно, как хрусталь. Мне казалось, что я там был годами. Всю жизнь. На мой взгляд, я был там годами. А теперь я снова выхожу и становлюсь на неделю старше, вот и все. Одна неделя... – Десять дней, один час, четырнадцать минут, – сказал шериф Трумэн. Купер выглядел удивленным тем, что шериф так тщательно отслеживал время его отсутствия, но эти эмоции снова были поглощены чувством вины и глубокой скорбью, которые опустили уголки его глаз. – О, Гарри, я не знаю. Десять дней... – Купер откинулся на спинку стула и провел рукой по волосам. – Почему я ничего из этого не могу вспомнить? Неужели я действительно делал все это? Как? – он посмотрел на свои руки, разбитый горем и усталостью. – Как я мог сделать все это? – Это не ты их делал, Куп, вот как, – сказал Трумэн. – Точно так же, как это не Лиланд делал все это с Лорой или с Мэдди. Агент ФБР покачал головой. – Это не имеет значения. Он был в моем теле, когда делал это. Во всех смыслах... – Нет, – Трумэн был непреклонен. – Здесь нет никаких во всех смыслах, Дейл! Купер поднял на него взгляд, и Трумэн понял, что, возможно, это был первый раз, когда он назвал своего друга по имени, обращаясь к нему так почти за два месяца, что они знали друг друга. Если это и напугало агента Купера, то это точно до чертиков напугало шерифа Трумэна. Одри, все еще подключенная к медленно, размеренно пищащему кардиомонитору, пошевелилась на кровати позади них. Купер вскочил на ноги, растеряв все следы прежней усталости и став человеком действия, которого Трумэн так хорошо знал. Он подошел к постели Одри и осторожно взял ее забинтованную руку в свою, ожидая, когда она полностью проснется. Трумэн пробормотал ругательство себе под нос, проклиная свой характер за то, что разбудил ее. Но она не проснулась; ее шевеления прекратились, и она со вздохом погрузилась в глубокий сон; угол наклона плеч Купера смягчился, когда он снова опустился в кресло рядом с ее кроватью. – Это все из-за меня, – сказал он. – Не кори себя из-за этого. Но Купера это не смутило. – Ты не понимаешь. Это было долгое путешествие для меня. Теперь я понимаю это – когда я был мальчиком, кое-что случилось... Кое-что с моей матерью... — Он вздохнул. – Думаю, что все это время, все эти годы вели меня к этому месту, и я не могу не задаться вопросом, подталкивал ли меня Боб или Вигвам. И если бы я просто сопротивлялся, если бы был сильнее, ничего этого бы не случилось. Трумэн скривил лицо. – Я не понимаю. Ты думаешь... Боб привел тебя сюда? Купер сначала кивнул, но потом покачал головой и пожал плечами. – Разве это невозможно? – Да, но также как и инопланетяне, и морские существа, и... – Трумэн покачал головой. – Нет необходимости каяться за это, Куп. – Гарри, я убил... – начал он, подавившись словом, когда оно заполнило его рот. – Кто-то должен заплатить за эти преступления. Кто это будет? Трумэн сравнялся со своим другом. – Ни один судья в этом штате не осудит тебя за то, что здесь произошло, – сказал он. – В твоем душевном состоянии, учитывая, через что ты прошел, с твоей образцовой службой, и с свидетелями, которые могли бы подтвердить твое положение в этом сообществе, – Трумэн остановил себя, прежде чем снова начал кричать. Вздохнув, он продолжил. – Юридический термин – временное помешательство, Куп, и на это есть причина. Гордон и Альберт передали твое дело прокурору США. Я всю неделю разговаривал с адвокатами и судьями. Никто не будет стремится к сверх тому, что они уже сделали. Они знают, что не смогли бы победить. – Но разве Джуди Хендриксон не заслуживает справедливости? – спросил Купер. – Ее сестра? Семья? Этот город? – Да, – кивнул Трумэн. – Но они не добьются этого, осудив честного агента ФБР, который оказался одержим самим дьяволом, Купер. Это не правосудие. Это возмездие. Месть. Это не то, для чего была создана система закона и порядка, которую мы поклялись соблюдать. – Трумэн вздохнул и встал, зевая при этом. – Все здесь знают, что жило в тех лесах. Мы все это чувствовали. Мы все знаем, кто на самом деле был ответственен... Купер вздохнул, посмотрел на Одри и очень долго молчал, наблюдая, как она спит. Он провел руками по бинтам, покрывавшим ее. – Я мог бы с этим жить, хотя, – пропел он. – Если это то, что город Твин Пикс и штат Вашингтон требуют от меня – фунт моей плоти, – я бы отдал. Сам бы вырезал. Я бы отдал все, лишь бы знать, что она может – даже потенциально, однажды – простить меня за то, что я сделал... В этот момент Трумэн не знал, что чувствовать. Печаль, конечно, по поводу жизней, безвозвратно измененных этим ужасным поворотом событий; гнев тоже по тем же причинам. Но также в нем поднялась горькая зависть. Зависть к тому, что так ясно находилось перед ним – любовь настолько сильная, что даже силы чистого зла не смогли разорвать ее на части – и к тому факту, что Трумэн не был уверен, что у него когда-нибудь снова будет такая любовь на руках. Та, что была у Дейла Купера, полностью окруженного ею и совершенно не замечающего этого. Трумэн сделал шаг вперед, собираясь выступить в защиту Одри, когда Альберт удивил их обоих, объявив о своем возвращении в комнату резким рычанием низкого голоса. – Ты абсолютный дурак, Дейл Купер, и я скажу тебе почему, – сказал он. Агент держал в руке две чашки кофе и вытянул указательный палец от края чашки в правой руке, чтобы указать на Одри. – Та девушка там? Она рискнула всем, всем, что еще могла предложить ей ее юная жизнь, чтобы броситься неизвестно куда, чтобы спасти тебя. Никто не должен был спрашивать ее. Она даже не задумалась. И просто сделала это. Не знаю, что это значит, но я думаю, что подобное довольно важный показатель того, что она простила тебя давным-давно. И ты дурак, если утверждаешь, что не понял этого. Купер с легкостью принял выговор: он выпрямился, снова расправил плечи и посмотрел на Альберта взглядом агента ФБР, обращающегося к своему начальнику, а не как человек, который недавно был пойман в ловушку отчаяния и ненависти к себе. – Я уже видел этот взгляд раньше, – сказал Альберт, намекая на события и разговоры, давно прошедшие между двумя коллегами. – Я знаю, о чем ты думаешь. Но Кэролайн Эрл не была Одри Хорн. Это не та же самая ситуация. Она... – он продолжал тыкать пальцем в сторону Одри. – Она никуда не денется. Не без адской борьбы. Какое-то мгновение Купер молчал. – Я не заслуживаю ее, – сказал он наконец. – Тогда постарайся, – ответил Альберт, не теряя ни капли своей ярости. – Каждый чертов день тебе нужно просыпаться и стремиться заслужить ее. Быть мужчиной, которого, как она знает, стоило спасти. Все, что меньше этого, – трусость. И я клянусь тебе, Куп, если ты уйдешь от нее сейчас, после того, что она сделала... Купер покачал головой. – Я не собираюсь этого делать, Альберт. – Хорошо, – кивнул Альберт, поводя плечами и прочищая горло. – Это все, что я хотел услышать. Пей свой кофе. – Он протянул руку и предложил Куперу чашку, поэтому молодой агент встал, чтобы взять ее. Трумэн ухмыльнулся и покачал головой, наклоняясь, чтобы поднять свою шляпу. – Я валюсь с ног, ребята. Мне пора ложиться спать. – Посмотрите на этого работягу, – протянул Альберт. Трумэн надел шляпу на голову. – Ну, завтра кто-то должен быть шерифом. – Позволь мне проводить тебя, – сказал Альберт, поворачиваясь обратно к Куперу. – Когда я вернусь, может быть, мы сможем обсудить некоторые варианты того, как ты можешь прекратить все это самобичевание и заняться делом, ну, знаешь, жить сейчас, когда у тебя есть второй шанс на это... Трумэн пожелал Куперу спокойной ночи и вышел из тускло освещенной комнаты; относительная яркость больничного коридора обожгла его сетчатку. – У вас двоих довольно богатое прошлое, не так ли? – спросил Трумэн, когда его глаза привыкли к свету. – Ну, за два месяца ты пережил с ним больше, чем я за столько лет, – ответил Альберт, пожав плечами. – По этой логике я полагаю, что вы двое должны быть самыми лучшими закадычными приятелями во всем мире. – Я думаю, что эта честь принадлежит кому-то другому, – сказал Трумэн, подходя к лифту и нажимая кнопку. – Ага, – покачал головой Альберт. – Я видел несколько тяжелых случаев, но это уже чересчур. – Он засунул руки в карманы. – Как будто она повесила луну, а он поместил звезды на небо, и каждый из них не может смириться с тем, что сделал другой... Трумэн восхитился внезапной переменой в поведении Альберта. – Я бы подумал, что из всех людей ты будешь против этого. Ну знаешь... Что они вместе. – Обычно так бы и было. Но тогда моего коллегу не похитил бы Князь Тьмы и увез его в свое жилище посреди вашего леса, шериф Трумэн, – сказал он. – Думаю, все это изменило мое представление о том, что является морально приемлемым. – Ты не шутишь, – сказал Трумэн. Жужжание лифта становилось все громче по мере того, как кабина приближалась к этажу, и над металлическими дверями погас свет, когда они тихо открылись. Гарри шагнул вперед и вышел на открывшееся пространство. Он протянул руку, чтобы придержать дверь. – Он не помнит ничего из того, что здесь произошло. Только обрывки. Помимо того, что мы ему сказали, он понятия не имеет, что он сделал... Или что она сделала. Альберт кивнул. – Я думаю, что он знает больше, чем мы, о способностях Одри Хорн, и это то, что имеет значение. Вот почему он так боится. – Боится чего? – спросил Трумэн. – Одри? – Того, что она нужна ему так сильно, – поправил Альберт, пристально глядя на шерифа. – Ты когда-нибудь пробовал удержать ураган в своих объятиях? Я не заслуживаю ее, – сказал Купер. Трумэн издал тихий смешок. Все это начало обретать смысл. – Может быть, тогда никто из нас не заслуживает ее. Альберт пожал плечами. – Это не тебе или мне говорить. – Он вздохнул. – Иди домой. Отдохни немного. Я позвоню, если что-нибудь случится. Трумэн кивнул, затем отпустил дверь и нажал кнопку главного этажа. – Спокойной ночи, Альберт. – Спокойной ночи, Гарри, – сказал Альберт, когда двери закрылись и лифт начал спускаться.***
Среда, 12 апреля 9:46 Он стоял на пороге ее больничной палаты, наблюдая, как она нежно расчесывает волосы. Одри сидела на кровати и утренний солнечный свет проникал в окно и растекался по ее коленям. Она еще не заметила его, и Купер был этому рад. Ему предоставилось небольшое пространство для наблюдения, и он именно это и сделал – наблюдал, как она подняла руку и провела щеткой по мягким кудрям, развевающимся вокруг ее головы, видел, как она сгибала и поджимала пальцы ног под одеялом, прикрывавшим их, слушал звук ее мелодичных песен про себя когда она закрыла глаза от солнечного тепла. Для стороннего наблюдателя она выглядела как Белоснежка, пробудившаяся ото сна. Тот, кто не знал, не смог бы догадаться, что у нее были порезы и синяки, она подвергалась нападениям из земных и потусторонних источников; что на ее лице были повязки и тело было избито всего неделю назад. Она выглядела расслабленной, спокойной, не тронутой силами зла, которые жили на задворках. Купер же знал лучше. И вина за все это образовала яму в его желудке. Но Альберт был прав: он должен был заслужить ее. Это девушка, которая спасла тебе жизнь, – подумал он про себя, наблюдая за ней. Он прислонился головой и плечом к дверному косяку. Вот кому ты всем обязан. По-другому и быть не могло. Тут Одри заметила его, легкое движение привлекло ее периферийное внимание. Она отложила щетку. Какое-то время никто из них не двигался. Затем он сделал шаг в комнату, спрашивая разрешения легким наклоном головы; она кивнула, приветствуя его улыбкой. Купер пересек комнату с трепетом, нерешительностью, стараясь делать движения мягкими и медленными на случай, если напугает ее. Одри смотрела на него с широко раскрытыми глазами, изучая его лицо. Но потом она улыбнулась, и все стало хорошо. Он еще не дошел до края ее кровати, когда она высунула ноги из-под одеяла и дотянулась до пола босыми пальцами ног. Когда она оттолкнулась от кровати и встала на ноги, то оказалась меньше чем в футе от него. – Привет, – прошептала Одри. Ее голос был скрипучим и хриплым, у нее все еще заживала трахея, после повреждения демоническими руками. Но это было всецело ее, и ему нравилось, как это звучит. Он улыбнулся ей: – Привет, – вздохнул он. – Это ты? Он кивнул. – Это я. Одри протянула забинтованную руку к его лицу, и он наклонился к этому прикосновению. Она дотронулась кончиками пальцев к нему, проведя ими по серебристой полоске на виске с цоканьем и сочувственным наклоном головы. Он наслаждался ощущением пальцев на своей коже, дрожью, пробежавшей по телу, и когда она встала на цыпочки и обняла его за плечи, он последовал ее примеру. Впервые с тех пор, как покинули Вигвам, они крепко прижались друг к другу так близко, ближе, чем когда-либо прежде. Одри плакала, уткнувшись в плечо его пиджака; Купер не стыдился собственных слез, что смешивались с прядями волос, которые касались ее шеи. Она подтянулась еще выше, положив руку ему на затылок. Он прижал ладонь к ее пояснице и приподнял к себе, прижимая ее тело к своему, пока не убедился, что она едва стоит на полу; только самые кончики пальцев доставали. Покачиваясь там, они цеплялись друг за друга, как будто от этого зависела сама жизнь. – Я не знала, вернешься ли ты когда-нибудь, – прошептала она, ее голос был полон эмоций. – Я тоже, – признался он. – Но вот ты здесь. – Благодаря тебе. Она отстранилась, и он осторожно опустил ее, пока Одри не оказалась перед ним. Ее руки оставались рядом с его лицом, и она вытерла следы слез с его щеки, прежде чем снова приподняться на цыпочки, чтобы поцеловать в губы. Купер, потрясенный, отстранился. – Что такое? – спросила она. – Одри, – предупредил он. – После всего... Всего, что случилось, всего, что я сделал... Ты... – О, Дейл, – упрекнула она. – Ты не сможешь так легко от меня избавиться. – Нет, я имею в виду... Ну, да, но... Я бы не стал винить тебя, если бы ты колебалась. – Я думаю, что ты хочешь знать то же самое, что и я. – Что именно? – он спросил. Она улыбнулась. – Ты любишь меня? Она спрашивала его сейчас. Это не был гипотетический или риторический вопрос. Это на самом деле была Одри, которая действительно спрашивала. И в ее голосе был страх; он слышал, как тот переплетался с ее словами, и ему было ужасно, что она должна была спросить. Но, конечно, он никогда не говорил ей об этом до того, как все произошло, и он не помнил заявлений, сделанных после всего этого. Так что сейчас, казалось, было самое подходящее время рассказать о чувстве, что доминировало в его сознании казалось всю жизнь, пока он был в заключении, в течение тех десяти дней, что его действительно не было. – Боже, да, – выдохнул он. – Я люблю тебя, Одри Хорн. Я люблю тебя больше, чем ты можешь себе представить. И если ты позволишь мне... – Да, – сказала она. – Если ты тоже меня примешь. Я буду любить тебя до самой смерти, Специальный агент. Вот и все. Это было все, что ему нужно было услышать. Чувство вины могло подождать, на много дней, проведенных с психотерапевтами, дней, потраченных на поиск души, и дней, проведенных в абсолютном ничегонеделании, но с хорошей женщиной рядом с ним. Он не знал, что сделал, чтобы заслужить ее сегодня, но собирался принять то, что она предложила, зная, что это лучшее, что она могла ему дать. И когда он поцеловал ее – когда он поцеловал ее – он мог сказать это по тому, как ее губы приоткрылись для него, по тому, как она наклонила голову так, что их губы встретились, по тому, как она жадно наслаждалась моментом и давала ему знать об этом тихими звуками, которые издавала в глубине своего горла... Он знал, что это было более чем нормально. Что это был первый шаг на совершенно новом пути. Он никогда не бросит ее. Никогда не оставит. До тех пор, пока она позволит ему идти рядом с ней, он будет идти. Всегда вперед. И этого для него было более чем достаточно.