***
Прежде, чем отправиться в Малфой Мэнор, Северус потратил пару минут, чтобы перенестись камином в свои хогвартские апартаменты и забрать для Поттера список заданий на лето. Он всегда держал такой у себя, чтобы контролировать выполнение заданного своими слизеринцами в начале года. Еще одно каминное перемещение и несколько аппараций спустя он стоял в странно безлюдной гостиной дома Малфоев, рассеянно оглядываясь по сторонам. Обычно в эти дни Малфой Мэнор напоминал проходной двор. Лорд активизировался после разоблачения в Министерстве, и теперь большинство его последователей, начиная с приближенных и заканчивая распоследним жалким новобранцем, регулярно бегали на аудиенцию к Милорду, отчитываясь о выполненных или проваленных заданиях. Мужчина ощутил, как у него засосало под ложечкой от дурного предчувствия. И все же от него пришлось отмахнуться. Потому что метка на руке, в любом случае, не оставляла Мастеру зелий особого выбора в действиях. Хозяин позвал. Он должен был прийти. Выдохнув, Северус направился к кабинету, в котором Лорд принимал посетителей вне собраний. Он прошел примерно полпути, когда услышал сбоку шорох. Мужчина резко обернулся. Палочка заскочила в ладонь. Но его тут же схватили за запястье и, резко дернув, затянули в нишу за гобеленом с каким-то сражением. Почувствовав, как его прижимает к стене другой волшебник, зельевар уже собрался применить беспалочковое обездвиживающее, когда разными органами чувств воспринял сразу несколько вещей: тело нападающего ощущалось знакомым, в отсвете магического огня из коридора мелькнула прядь светлых волос, а в нос ударили легко узнаваемые ароматы чего-то цитрусового, бергамота и розмарина — духи Люциуса. Мастер зелий мгновенно успокоился и немного расслабился. Махнув рукой с палочкой, которую Малфой уже отпустил, в сторону полога, Северус оградил его от подслушивания и добавил заклинание, не позволяющее никому увидеть пробивающийся из ниши свет. Затем зажег на кончике Люмос, на мгновение зажмурившись, поднял так, чтобы тот освещал их лица, и вопросительно вскинул бровь. — Я думал, мы закончили играть в такие игры лет 17 назад, Люци, аккурат перед вашей свадьбой с Нарциссой, — усмехнулся зельевар, не обращая ни малейшего внимания на странно беспокойное лицо Лорда Малфоя. Скорее, даже благодаря ему. Если что-то так проняло обычно невозмутимого Люциуса, это должно было быть чем-то серьезным. Что било по нервам и так предчувствующего неприятности Северуса и заставляло нести чушь. Здесь, в относительной безопасности Муффлиато, с человеком, которому — насколько это было возможно в их ситуации — доверял. Потому что, едва покинув темную тесную нишу, волшебник уже не сможет позволить себе слабости. Любой слабости. Если не хотел умереть. Он, в принципе, уже догадывался, что могло произойти, и чувствовал, как ускоряется в страхе его сердцебиение. — И все же ты, кажется, рад меня видеть. — чуть нервно хмыкнул Снейп, опуская взгляд вниз, где ему в нижнюю левую часть живота упиралось что-то твердое. — Или это зелья у тебя в кармане? — Ха-ха, Северус, — произнес блондин без малейшего юмора в голосе. Он закрыл глаза, выдохнул и достал из кармана два пузырька. — У Лорда ЭТИ дни. А еще я видел, как с ним говорила Белла. Вот как. Значит, в своей догадке он оказался прав. К сожалению. Как бы все ни недоумевали над странностью положения Петтигрю среди Пожирателей Смерти, правда заключалась в том, что положение Северуса тоже отличалось от других рядом никому не понятных особенностей. Мужчина и сам этого не понимал вплоть до самого возрождения Темного Лорда, когда узнал наконец о его происхождении. С самого его посвящения Милорд всегда выделял Северуса, что служило причиной зависти остальных приближенных, в частности, конечно, Беллатрикс. Темный Лорд прощал Снейпу большую дерзость. Ему практически не приходилось участвовать в пытках и набегах, потому что Волдеморт понимал, что ученому это неинтересно. Его первый хозяин даже давал ему частные уроки, чего удостаивались немногие и никогда в таком количестве. Снейп точно знал, что был и остается единственным из Пожирателей, умеющих, как и Лорд, летать без метлы… Но у этого расположения была и обратная, неприглядная сторона. Когда Северус принимал метку, уже многие отмечали, что за прошедшее десятилетие Волдеморт стал более жестоким, а его цели приобрели значительную радикальность. Списывалось это, однако в те дни на то, что добиться своего политическим путем Темному Лорду не удалось, а война никому не добавляет мягкости. Мастер зелий был первым или, во всяком случае, одним из первых, кто заметил, что их предводитель был попросту неадекватен. Ему пришлось ощутить это на себе. Учитель из Волдеморта вышел хороший. Не особенно терпеливый, требовательный, но объяснял материал он как сам Мерлин. В обычные дни неудачи Северуса сопровождались уничижительными тирадами, навевающими юному зельевару мысли о том, что ему следовало бы удавиться от собственной ничтожности, и угрозами прервать его обучение, если не будет стараться. Тем не менее, каждый раз все это сопровождалось — пусть и раздраженно — объяснением его ошибок и того, как их исправить. Однако бывали и другие дни. Темные. Страшные. Со временем Мастер зелий стал называть их ЭТИ дни. Когда Волдеморту по-настоящему сносило крышу. Когда его злость и раздражительность увеличивалась на порядок. Когда он подозревал всех и вся в измене или тайных мотивах собственных действий. И когда ему хотелось чужих боли и крови. На самом деле, Северус не сразу придал всему этому значение. Когда на очередном занятии вместо обличительной речи и разбора ошибок в него впервые прилетел Круциатус, зельевар решил, что у Темного Лорда просто выдался плохой день, а он слишком часто ошибался. В конце концов, это не было совсем уж неслыханным: Волдеморт уже в то время наказывал так своих последователей за неудачи. Но, когда подобное начало происходить регулярно, однократное Круцио сменилось серией, и к нему стали добавляться новые проклятия под аккомпанемент неясных молодому Пожирателю обвинений, отрицать истину стало трудно: Волдеморт сошел с ума. К октябрю 81-го года каждый частный вызов Лорда наводил на Северуса почти животный страх. От панических атак зельевара спасало лишь то, что к тому времени он прочно сидел на успокоительных зельях — привычка, от которой мужчина с трудом избавился после поражения Лорда. С пытками можно смириться, и Снейп смирился, потому что альтернативой была только смерть. Но к ним нельзя было привыкнуть. Человеческий организм приспосабливался со временем к жаре, к холоду, к голоду, к громким звукам, недостатку кислорода и токсическим веществам, но никогда к боли. Боль не исчезала со временем, не становилась терпимее. Снейп был человеком. И, как любой человек, он боялся боли. Мужчина не верил тем, кто утверждал, что не боится. Он был склонен думать, что они просто никогда ее по-настоящему не испытывали, и искренне желал идиотам пребывать в своем заблуждении как можно дольше. После своего возрождения летом 95-го Волдеморт стал ещё более неадекватен и еще более склонен к перепадам настроения. Поэтому, как бы Северус ни ненавидел Петтигрю, он был благодарен всем богам, святым и даже нечистой силе за него сейчас. Потому что Крыса, вероятно, сам того не желая, потеснил его на месте любимой антистресс-игрушки Темного Лорда. Насмешки Пожирателей на этот счет были малой платой за то, что с момента возрождения Мастер зелий попадал под горячую руку Милорда лишь дважды. Свидетелем последствий первого и, наверно, самого жестокого за все то время, что Мастер зелий носил свою метку, «воспитательного сеанса» от Волдеморта и оказался вынужденно сиятельный Лорд. Потому как встать и уйти на своих двоих Северус в этот день не смог. Он к окончанию вспышки Милорда вообще больше напоминал выпотрошенного инфернала, чем живого Мастера зелий, и, очнувшись через три дня в гостевой комнате Малфой Мэнора под облегченным взглядом очень бледного и непривычно помятого Люциуса, Снейп был вынужден поделиться с другом тем, что до этого происходило за закрытыми дверями между ним и Волдемортом. С тех пор аристократ очень нервно реагировал каждый раз, когда Темный Лорд оставлял Северуса для приватного разговора. Не то чтобы это было особенно заметно. Но зельевар видел. В том, как каменело еще больше и так в основном безэмоциональное лицо Люциуса, в том, как сильно сжимались кулаки, выглядывающие из-под пожирательской мантии, в каком-то отчаянном выражении в глазах. Снейп понимал это чувство. Бессилие. Он сам часто испытывал его в этот год. И все же был благодарен за еще одного человека, которому было не все равно, дышит он еще или уже нет, не только из-за того, какую пользу Северус мог еще принести, а просто потому что привык за эти годы к его компании. Таких людей у зельевара было на пересчет. А еще после возрождения Северус наконец понял эту странную фиксированность Волдеморта на нем. Во всяком случае, думал, что понял. С сумасшедшими ничего нельзя было утверждать наверняка. Узнав о происхождении Темного Лорда, зельевар осознал, что фактически представляет собой все, чем был когда-то Том Реддл, разве что с меньшим уровнем магического потенциала и превалированием стремления к знаниям над жаждой власти. Снейп был не единственным полукровкой среди Пожирателей, но, безусловно, самым сильным и самым талантливым. И, вероятно, Милорд, более адекватной частью своего ума понимая их схожесть, решил подтянуть его ближе к своему уровню. Это было странно, на самом деле: власть Темный Лорд предпочитал ни с кем не делить. Но Северус предположил, что, может быть… только может быть, самому сильному и одному из самых умных магов их времени было просто скучно. В самом деле, преклонение и лизоблюдство со временем могли приесться даже самому жадному до власти волшебнику. А вести дискуссии о магии и молодому Снейпу-то с его всесторонней жаждой знаний удавалось с трудом. Что говорить о старшем Кэрроу, Крэббе, Гойле? Люциус в то время, хотя и знал гораздо больше зельевара о Родовой магии и некоторых других вещах, интересовался больше политикой, в которой Волдеморта волновал скорее результат, нежели способы его достижения. Поначалу, конечно, у Темного Лорда были старшие Пожиратели из тех, кто заканчивал школу еще в его времена и имел куда больший жизненный и магический опыт, нежели полукровка Северус, но всего лишь спустя год с момента получения юным зельеваром Темной метки Драконья оспа выкосила это поколение практически подчистую. Тогда же уроки Снейпа стали чаще. Тогда же спустя некоторое время начали временами приобретать характер экзекуции. Мастер зелий не мог сказать точно, что вызывало злость во время приступов его первого хозяина: то, что он похож на него недостаточно, или же то, что вообще на него чем-то похож. Потому что перемежающие друг друга высказывания вроде «ты мог бы стать куда сильнее, Северус-с» и «может быть лишь один Темный Лорд» скорее сбивали с толку, чем давали подсказку, как избежать очередной пытки. Теперь Мастер зелий не пытался все это анализировать, потому что понимал — никак. Никак, если Лорду приспичило выместить свою злость на нем. Только перетерпеть и ни в коем случае не соглашаться с обвинениями, не подвергать сомнению свою преданность — в этом случае будет больнее и однажды, возможно, летально. Учитывая, что Люциус сказал о Белле, мужчина подозревал, каким будет повод для сегодняшнего «воспитательного сеанса». Он тяжело вздохнул, чувствуя тошноту и предательскую слабость в коленях. Выходить из ниши абсолютно расхотелось. Волшебник знал, что выйдет, что отправится в гребаный кабинет гребаного Лорда и будет стоять перед ним с этим опостылевшим за годы лицом бесчувственного ублюдка, что не будет ни плакать, ни умолять… Нет, не потому, что не позволит гордость и не потому, что такой весь из себя ужасно смелый. Северус вполне мог бы наступить себе на горло, имейся в этом хоть какой-то смысл. Но, хотя Волдеморту обычно нравилось слушать мольбы пытаемых, вытаскивать из глубины души человеческую слабость, показывать своим жертвам, насколько они жалкие и недостойные, он никогда не выносил этого от Снейпа. Мастер зелий не был глупым. Сорвавшись несколько раз еще до падения Лорда в 81-м, он хорошо усвоил, что в его случае проявление слабости перед Милордом было скорее губительным. Так что он вытерпит все, что для него сегодня приготовил первый хозяин, и будет отрицать все, что наплела ему эта бешеная сука Лестрейндж. Потому что так нужно. Потому что это единственное, что зельевар мог сделать, чтобы выжить самому. Чтобы выжил мальчишка Поттер… Да, так нужно. Северус почувствовал, как сжимается рука на его плече, и понял, что на некоторое время выпал из действительности. Малфой напротив поджал губы и выдернул пробку первого зелья. — Пей! — безапелляционно скомандовал аристократ. В обычной ситуации Северус послал бы блондина за этот тон, но теперь лишь посмотрел на зелье, стараясь опознать в полумраке. — Успокоительное, — пояснил Люциус одновременно с тем, как Мастер зелий уловил знакомый запах. — И обезболивающее. Все твое. Снейп кивнул, забирая пузырек и опрокидывая в себя, как крепкий алкоголь. Люциус отобрал пустую емкость и вложил в слегка потную ладонь уже открытое обезболивающее. Северус повторил действие со вторым пузырьком, даже не поморщившись от гадкого вкуса, и откинулся затылком на стену. — Спасибо, Люци, — сказал он ровно. Успокоительное начинало действовать быстро. Аристократ не ответил, продолжая смотреть на него этим отчаянным бессильным взглядом. Зельевар хмыкнул и заговорил с нарочитым весельем: — Не бойся, Лорд, Мастера зелий на деревьях не растут — это даже Милорд с его сумасшествием понимает. Не то чтобы волшебник действительно был в этом уверен, но хотелось как-то успокоить блондина. — Так что убивать меня никто не будет, а остальное твой целитель залатает. Или с Бонамом свяжешься. Люциус растянул губы в презрительной усмешке. Обеспокоенных серых глаз она, впрочем, не достигла. — Вот еще! С чего мне бояться за какого-то полукровку? — О Мерлин! — немного нервно рассмеялся Снейп. — А еще пару дней назад ты называл меня завидной партией! На этот раз улыбка блондина была чуть более искренней, и лицо немного смягчилось. — Я был пьян, — негромко ответил он. — Для того, чтобы стать завидной партией, тебе сначала надо официально принять титул. И для этого пожить еще немного. На последних словах тон и взгляд аристократа стали строгими. «Сговорились», — подумал Снейп, хмыкнув. — Я постараюсь, Люц, — зельевар вздохнул. — Если буду совсем в мясо, предупреди отродье, но не тащи меня в Ллохэс. Даже под Муффлиато Северус не рискнул произносить в Мэноре фамилии Поттера. — Знаешь что, — неожиданно вспылил блондин, зло тыкнув зельевара пальцем в грудь. — Я бы притащил, чтобы твой драгоценный Поттер в полной мере осознал, на что ты идешь ради его избранной задницы! По-видимому, Люциус относительно конспирации придерживался мнения иного. Зельевар вздохнул. Конечно, он был уверен в своих заклинаниях, но… — Вот только у моего целителя нет допуска в твое обиталище, а общение с этим психом Бонамом плохо сказывается на моем пищеварении и цвете лица! — продолжил между тем раздраженно аристократ. Похоже, Люциус волновался сильнее, чем Снейпу показалось изначально. Он редко позволял себе подобные вспышки. — Люц, мне пора, — с нежеланием выдавил Снейп. Он все еще не хотел никуда идти, но пытка — это не то, к чему можно было подготовиться. Оттягивание момента тут не поможет, только растревожит еще больше. Тут следовало действовать, как говорят маглорожденные, будто пластырь сдираешь. Перетерпеть и постараться жить дальше. Если тебе позволят. Мужчина погасил Люмос, снял с полога заклинания и, дождавшись, пока блондин отступит, вышел в коридор. К кабинету он отправился, не оглядываясь. Даже тогда, когда сзади раздалось негромкое: — Умрешь сегодня, mon ami, я тебе этого не прощу. Он только слабо усмехнулся. В сегодняшнем «mon ami» не было той пьяной легкости, что несколько дней назад. Сегодня именование звучало почти серьезно. Люциус редко называл зельевара этими словами по-английски. Слова «мой друг» мало значили для изворотливого аристократа, привыкшего разбрасываться ими направо и налево, чтобы продвинуться по карьерной лестнице, заключить выгодную сделку, установить полезные связи… «Mon ami» же блондин уже много лет называл только Северуса, и Мастер зелий знал, что это следовало ценить как высочайшее заверение в дружбе. Он ценил. Перед кабинетом Темного Лорда волшебник все же остановился. Даже под сильным успокоительным он чувствовал, как ускоряется сердцебиение, становится чаще и поверхностней дыхание. Снейпу потребовались все его навыки окклюменции, чтобы как-то абстрагироваться от того, что должно было произойти. Отключить чувства и воспоминания совсем это не могло, но внешние признаки нарастающей паники мужчине подавить удалось. «Делай, что должно, и будь что будет, Северус», — повторил для себя Мастер зелий слова, за последний год ставшие для него едва не мантрой. И постучал…***
День Гарри проходил спокойно. Почти скучно. Хотя вскоре после ухода профессора немного кололо шрам. Это беспокоило, с учетом того, куда направился профессор, но сделать с этим подросток ничего не мог, а шрам отпустило буквально минут через 10. После замечания Леди Принц гриффиндорец всерьез решил заняться собственным образованием. Снова чувствовать себя идиотом, который не знает, как вести себя в той или иной ситуации, не хотелось, спасибо большое. Конечно, книги по этикету, которые он легко нашел в библиотеке Снейпа, были написаны нудно и показались абсолютно не интересными, но подросток с упорством разозленного гиппопотама выискивал в текстах конкретные указания на то, как в обществе волшебников вести себя необходимо и как совершенно нельзя. Так он выпал в прострацию на несколько минут, осознав тот простой факт, что буквально сам развязал неприкрытую вражду между собой и Малфоем. Тем, который Драко. Хотя Гарри знал, что отвергать чужую руку крайне невежливо, он раньше понятия не имел, что это, помимо того, что такое серьезное оскорбление, фактически могло разорвать все деловые отношения между их семьями. Тем неприятнее было это осознание, что, хотя и в довольно надменной манере и оскорбив при этом его первого друга, Малфеныш правда предлагал тогда помощь — фактически покровительство и наставничество всей своей семьи. Наверно, манера речи Гарри, стоптанные кроссовки, торчащие из-под мантии, и откровенно дешевые пластиковые очки привели тогда юного аристократа к озарению, к которому далеко не сразу пришли даже его друзья и которое до сих пор не посетило большую часть хогвартских учителей: Гарри Поттер понятия не имеет о магическом мире, Гарри Поттера воспитывали маглы — то ли не очень обеспеченные, то ли не слишком хорошие. Конечно, было наивно со стороны наследника Малфоя при подобной проницательности полагать, что будущий гриффиндорец каким-то образом разгадает истинное значение этого жеста. Но ему было 11, ради Мерлина! Впрочем, возможно, это было к лучшему, что Гарри отверг его предложение тогда. Он не представлял, как выкручивалось бы после возрождения Волдеморта белобрысое семейство, подружись они тогда с Драко. Да и покровительство Золотому Мальчику вряд ли можно было оправдать иначе, чем тем, что к нему втирались в доверие. Тогда Волди-Молди, вероятно, приказал им принести ему Гарри Поттера на блюдечке, пользуясь этим самым доверием. Как бы Лорд Малфой ни был недоволен нынешними действиями своего хозяина, гриффиндорец сомневался, что между безопасностью собственной семьи и жизнью чужого ребенка он выбрал бы последнее. Подросток сам никогда не хотел бы оказаться перед подобным выбором. Так, продираясь через скучные тексты по этикету и волшебным традициям, периодически краснея в тех моментах, которые объясняли глупые ошибки, которые он совершал, гриффиндорец скоротал время до обеда. За едой он думал над последней вещью, о которой прочитал. В одной из относительно старых книг упоминались наиболее оскорбительные для волшебников слова. Среди них, конечно же, и о «грязнокровках». О том, что это слово значило и откуда вообще взялось. Оно действительно апеллировало к крови волшебника, вот только было это не причиной, а следствием действий самого волшебника в магическом мире. С маглами маги не ладили давно. И не то чтобы на это не было причин. Когда в Европе зверствовала инквизиция и ведьмы вместе с оболганными маглянками регулярно горели на кострах, когда набожные крестьяне вырезали целые волшебные семьи, не могло не возникнуть взаимной ненависти. И после принятия Статута Секретности волшебники решили максимально дистанцироваться от маглов. Помня костры и вилы, волшебники в штыки воспринимали все, что происходило из мира простых людей. Маглов, наиболее часто встречаемых тогда волшебниками именно в лице разъяренных крестьян или горожан, не отличающихся особой чистоплотностью, называли «грязью». Отсюда и появилось выражение «грязнокровка». И да, чаще всего этим словом именовали маглорожденных волшебников, но не за сам факт происхождения, а за те предрассудки, которые они привносили в волшебный мир, или за попытки перекроить в нем что-то на магловский манер. Тогда предпочитали объяснять это все именно влиянием неволшебной крови на мага, потому назвать так, в принципе, могли и того, у кого маглы в родословной встречались 3-4 поколения назад, если волшебник пытался привнести в магическое сообщество что-то из сообщества неволшебного. В те времена это касалось любого новшества, без разницы, приносило ли оно вред или пользу. Чаще всего термин «грязнокровка» использовали именно тогда. Только к концу XVIII века, когда отгорел в Европе последний инквизиторский костер, ненависть волшебников к маглам сумела снизиться настолько, чтобы взглянуть на своих соседей по планете незамутненным взглядом и отметить, что те больше не необразованные крестьяне с вилами, что магловскому миру действительно есть, что привнести в мир магический. Тогда же термин «грязнокровка» в приличном обществе начали считать вульгарным, и хотя его продолжали использовать между собой и в личных оскорблениях, само значение слова претерпело некоторые изменения. Теперь «грязнокровками» не считали всех подряд, кто имел смелость и наглость привнести что-то новое в имеющиеся порядки. Теперь так оскорбляли исключительно тех, кто своими нововведениями попирал непреложные магические законы, традиции, чьи действия наносили вред магическим популяциям и магии в целом. Назвать кого-то «грязнокровкой», основываясь исключительно на происхождении, к началу XIX века стало считаться показателем глупости среди волшебников, и такое положение дел сохранялось вплоть до 30-х годов XX века, когда была написана книга. Конечно, в тексте не было описано всех этих нюансов, и звучал он гораздо скучнее, но тут Гарри снова мог сказать «спасибо» профессору Снейпу за разбавляющие сухое повествование комментарии. В самом конце статьи зельевар также объяснил, что в течение первой половины XX века на фоне двух мировых войн, затронувших и волшебников, наблюдался повторный подъем ненависти к маглам и маглорожденным, а также участилось использование слова «грязнокровка» именно в его первоначальном значении, хотя, по мнению профессора, все дело тут было в мозгах или факте их отсутствия, а не в крови. Почерк в книге был все еще не похож на тот летящий, что был у Мастера зелий в эти дни, и отчетливо прослеживалось некоторое презрение к маглам, так что Гарри решил, что эти пометки приходились на тот временной период, когда мужчина еще верил в идеи Волдеморта. На самом деле, комментарии профессора можно было встретить в двух третях книг, которые гриффиндорец читал, и он находил эту привычку довольно забавной, задаваясь вопросом, сохранилась ли она? Потому что в уже встретившихся ему книгах записи принадлежали именно молодому Снейпу. Что касается «грязнокровок», подросток попытался вспомнить, когда так стали называть его подругу. Выходило, что только на 2-м курсе. И то, лишь Малфой и во всем поддакивающая ему Паркинсон, к тому же нечасто. Постоянно это оскорбление стало звучать в адрес Гермионы лишь на 4-м курсе, когда она затеяла всю эту нелепицу с Г.А.В.Н.Э. И теперь Гарри понимал, почему. Ему не терпелось поделиться этой информацией с подругой, хотя он и был все еще обижен как на девушку, так и на Рона. Что было примечательно, гриффиндорец так и не нашел среди оскорблений ничего о «предателях крови». Так что поставил себе мысленную зарубку спросить у Снейпа. После обеда Гарри добрался, наконец, до книг более интересных. Хотя и смущающих, конечно. Гриффиндорец мало что знал о принципиальных отличиях волшебников и маглов. Так что неудивительно, что рассказ профессора на довольно-таки откровенную тему заинтриговал его. Воспоминание об этом, впрочем, заставило подростка густо покраснеть. Он до сих пор не мог понять, как решился вчера на все эти расспросы, особенно учитывая, что в контексте подразумевались сексуальные отношения его и Мастера зелий. Хотя за эти дни гриффиндорец вполне себе убедился, что профессор такой же человек, как и он, и даже размышлял о возможном партнере или партнерше Снейпа, Гарри никогда — от слова «совсем» — не представлял, что хотя бы гипотетически, исходя из чьего-то предположения, сексуальная жизнь Снейпа будет связана с ним. Впрочем, Леди Принц была не первой, кто выдвинул подобное предположение. Бонам тоже, пусть и в шутку, но со вполне красноречивой интонацией назвал его «мальчиком» профессора. Гарри не знал, как относиться к таким предположениям. Он не то чтобы испытывал отвращение, нет, профессор не вызывал у него подобных чувств. Он не мог испытывать отвращение к тому, кто столько сделал для него за эти дни, и с кем испытывал это иррациональное или, может, не слишком иррациональное ощущение безопасности. Уродом, как размышлял уже гриффиндорец до этого, Снейпа тоже не то чтобы можно было назвать. Просто это было странно. Ему было 16. Зельевар являлся его профессором и, вероятно, ровесником родителей. А еще Гарри недавно чуть не изнасиловал мужчина возраста Снейпа, и то, что он вообще был способен относительно спокойно размышлять сейчас о сексуальных отношениях со взрослым мужчиной, выбивало подростка из колеи. Впрочем, последнее, наверно, было хорошо. Подросток не хотел, чтобы произошедшее имело над ним какую-то власть. Ведь он почти смирился с тем, что его вроде как привлекает свой пол, перед тем, как уроду-Вернону ударило в голову вывести свои измывательства над ним на новый уровень. Если Гарри был прав в своих мыслях, он не хотел начать бояться мужчин только потому, что его дядя оказался извращенным садистичным ублюдком. И если подросток не боялся Снейпа после того, как тот фактически лапал его там же, где и дядя, возможно, не все было потеряно и с ровесниками. Успокоив себя этими мыслями и стараясь не углубляться в размышления конкретно о Снейпе, Гарри залез на мягкий подоконник с небольшой стопкой книг. В двух из них был написанный Мастером зелий указатель, остальные пришлось листать, но в общем ближе к ужину с парой перерывов на короткую разминку гриффиндорец был примерно в курсе, о чем вчера шла речь. Магический обмен, как оказалось, относился не только к сексу, но и к некоторым другим не связанным с ним процессам вроде совместного колдовства или донорства магии по медицинским показаниям. Просто именно в этой сфере деятельности магов обмен происходил чаще всего, так как начинался уже при 30%-ной магической совместимости. В остальных случаях он становился возможен лишь при 70%-ной. Магическая совместимость. Еще один непонятный для Гарри вчера термин. Оказывается, существовало и такое понятие. Оно отражало, насколько магия двух волшебников резонировала друг с другом, взаимодействуя и усиливая. А также служило показателем того, что какие бы отношения ни складывались между магами, они, вероятно, будут успешными: дружба, наставничество, опекунство, брак. На самом деле, чистокровные использовали процедуру определения степени магической совместимости или иначе — коэффициента резонирования для того, чтобы определить подходящую пару своим наследникам. Нигде не объяснялось, как магия влияла на личностные характеристики волшебников или как эти характеристики влияли на уровень резонирования. Это просто преподносилось как факт, но сложно было спорить со статистикой. Помимо этого, подросток нашел длинные статьи о совместном колдовстве совместимых магов, возможностях использования этого феномена в колдомедицине и влияние на магические способности потомков, но это Гарри читал уже по диагонали. Когда гриффиндорец спустился к ужину, профессора еще не было. Это оказалось тем тревожнее, что Фредди, накрывающий при Гарри на стол, тоже выглядел обеспокоенным. Они оба знали, к Кому направился сегодня Снейп. Ужин был вкусным, как всегда, но подростку просто-напросто кусок в горло не лез. Поел он только после замечания домовика о стараниях «мастера Северуса», которые пойдут насмарку. Тогда Гарри вздохнул и попросил у Фредди зелье от тошноты, зная, что на нервах его этим ужином скорее вывернет. После ужина гриффиндорец вспомнил о собственных ощущениях в шраме с утра и совсем забеспокоился. Опоздание Снейпа выглядело все более зловещим. Подросток залез в кресло, где зельевар сидел в тот раз с Малфоем, подтянул к себе ноги, положив на них подбородок, и уставился в камин. Медленно текли минуты. Минуты складывались в час, затем следующий. Гарри будто впал в подобие транса, постукивая пальцами правой руки по левой и гипнотизируя оранжевые языки пламени, ожидая, когда они позеленеют. Подросток почти жалел, что не видит больше глазами Волдеморта. Тогда бы он хотя бы знал, не убивает ли тот сейчас Снейпа, пока Гарри сидит тут в безопасности в его доме. От этих мыслей гриффиндорец почувствовал, как его все же тошнит. Нет, зелье профессора работало хорошо. Это была другая тошнота — когда морально чувствуешь себя так плохо, что становится плохо физически. А Гарри чувствовал себя плохо. Его поочередно накрывало страхом, что профессор так и не вернется, и иррациональным чувством вины, потому что… что он мог сделать? Сколько бы трусливых взрослых, которые попеременно восхваляли его и валяли в дерьме, ни норовили спрятаться за своим «героем», гриффиндорец понимал, что он Волдеморту не ровня. Сейчас не ровня. Возможно, когда-нибудь, но пока он просто плохо обученный подросток. Даже если бы он знал, как попасть в его резиденцию, что бы Гарри сделал, снова бросил Экспеллиармус? Впрочем, зная себя, подросток мог бы и попробовать. Он понимал всю глупость подобного поступка, но, как сказала однажды Гермиона, у него был комплекс спасения людей. И если он видел кого-то, кому мог помочь, или думал, что мог помочь, разумные доводы обычно вылетали у него из головы. Что бы высказал ему на это Снейп? Снейп не любил глупости. Чем больше проходило времени, тем больше на Гарри накатывала паника. Что, если профессор и правда не вернется? Что ему делать? Ему хотелось знать, видеть, что со Снейпом все в порядке. Что он хотя бы жив. Что гребаный Волди-Молди не убил своего зельевара. Что он с ним делает? Почему до сих пор не отпустил? — Вот прямо сейчас, где твои видения, чертов ты недодохлый ублюдок?! — зло выплюнул Гарри, представляя красные глаза Темного Лорда. — Как же ты меня задрал ими в прошлом году! Что тебе стоит послать одно сейчас? Гарри рыкнул, продолжая видеть перед глазами уродливое безносое лицо и всем сердцем желая понять, что змеемордый не убил Снейпа. А потом вдруг почувствовал себя так, как чувствовал на истории магии перед тем, как провалиться в посланное Волдемортом видение. И все же, это казалось немного другим. У подростка ничего не всплывало перед глазами, его просто будто бы тянуло куда-то. Гарри понимал, что Снейп его, вероятно, убьет за такой идиотский поступок, но он не хотел и не мог сопротивляться этому притяжению. В следующее мгновение гостиная Снейпа будто исчезла, и гриффиндорец очутился за столом в просторном, хорошо обставленном кабинете. В руках его с длинными паучьими немного синюшными пальцами была очень древняя книга вроде бы на греческом, а на коленях лежала голова Нагайны. На столе стоял стакан воды. Гарри с удивлением понял, что чувствовал довольство и почти что спокойствие. Впрочем, все быстро изменилось. Глаза гриффиндорца оторвались от книги, он с некоторым недоумением окинул помещение резким взглядом. Подросток понял, что его присутствие заметили, и, испугавшись, постарался сосредоточиться на одной-единственной мысли, чтобы Лорд не увидел остального. Он сосредоточился на своей злости на Волдеморта, на том, как хотел бы, чтобы его никогда не существовало, чтобы он просто взял и умер прямо сейчас. Гриффиндорец ощутил вспышку гнева и такой лютой ненависти, густо замешанной на страхе, что у него наверняка перехватило бы дыхание, ощущай он сейчас собственные легкие. Впрочем, в следующее мгновение так и произошло, потому что его вдруг резко выпихнули в свое тело и, если бы в его мозгу была дверь, то, вероятно, прямо сейчас ее бы захлопнули с такой силой, что посыпалась штукатурка. Так что теперь между судорожными вздохами Гарри тихо поскуливал от внезапной боли в голове, какой не ощущал с пятого курса, да и тогда крайне редко. — Фредди, — хрипло позвал подросток. Домовик появился прямо перед ним и с беспокойством оглядел с головы до ног. — Гостю хозяина плохо? — Да, Фредди, можешь принести мне что-нибудь от головной боли? — Гарри Поттер сделал что-то глупое? — прищурился эльф. — Да, Фредди, наверно. — Фредди расскажет хозяину. — Я сам ему расскажу, — обреченно сказал гриффиндорец. — Зелье принеси. Гарри действительно собирался рассказать о произошедшем. Это казалось слишком серьезным, чтобы утаивать от шпиона, и могло подвергнуть его опасности. Если было еще, кого подвергать…***
Камин вспыхнул зеленым вскоре после того, как наколдованный Гарри Темпус показал 22:56. Подросток вскочил с кресла, покачнувшись на затекших от долгого сидения ногах, но упрямо остался стоять, когда из огня почти вывалились две мужских фигуры. Прежде, чем гриффиндорец опознал пришельцев, палочка непроизвольно скользнула ему в руку, и, когда едва удержавшийся на ногах Люциус Малфой поднял на него лицо, указывала тому прямо между глаз. Аристократ вскинул брови, удобнее перехватывая за талию полубессознательное тело Снейпа: — И вам доброго вечера, мистер Поттер. — Лорд Малфой, — автоматически произнес Гарри, быстро отшагивая назад, чтобы дать мужчинам места. И тут же снова пошатнулся, кровообращение в ногах еще не восстановилось, только начиная покалывать мерзкими иголочками. — Что с профессором? Что случилось? Блондин, не отвечая, протащил Мастера зелий к креслу, которое тот называл «своим». Тот с трудом приоткрыл глаза и перевел мутный взгляд с Малфоя на гриффиндорца. Увидев последнего, Снейп устало вздохнул и снова прикрыл веки. — По-оттер, — протянул зельевар. — Какого хрена ты еще не спишь? Если и было странно слышать от своего профессора слово «хрен», Гарри это сейчас мало волновало. — Вы обещали вернуться к ужину! — воскликнул подросток. По скептическому выражению на лице аристократа гриффиндорец понял, что это, должно быть, звучит как претензия, и сдавленно произнес: — Простите, сэр. Я волновался… — Волновался, — хмыкнул Снейп, не открывая глаз, и с какой-то усталой веселостью добавил: — Ну не волнуйся, я дома. Гарри почувствовал раздражение. Не на профессора, на ситуацию. Он перевел требовательный взгляд на второго мужчину в комнате, который, выдохнув, уселся во второе кресло, и твердо спросил: — Что с ним случилось, Лорд Малфой? — Темный Лорд с ним случился, мистер Поттер! — раздраженно бросил аристократ. — Разве это не очевидно? — Это как раз очевидно, — тем же тоном ответил подросток, почти радуясь, что нашлось на ком можно было сорвать собственное раздражение, собственное волнение, собственный страх. — Что он с ним сделал? И не говорите, что пытал! Это я прекрасно вижу и без вас! Это была чистая правда. Хотя профессор и пребывал то ли в полубессознательном состоянии, то ли совсем без него, Гарри видел, как подергивались мышцы под кожей на лице и кистях рук — знакомое ему на собственном опыте последствие Круциатуса. Также он видел, что, хотя на мантии Мастера зелий отсутствовали следы крови, она вся была теперь изодрана, и в прорехах виднелись плотно стягивающие грудь, руки и бедра повязки. — Вам весь список огласить? — в некотором удивлении поднял брови аристократ. Вероятно, он не ожидал подобного проявления наглости от подростка. — Да, — твердо ответил гриффиндорец. — Что ж, извольте, раз уж так уверены, что вас это касается, мистер Поттер! — выплюнул разозленный Малфой. — Ваш профессор пробыл наедине с Милордом два часа, так что не возьмусь сказать обо всем, что с ним было сделано, только то, что обнаружил мой целитель. А это — многократно повторенное Круцио, Секо, Диффиндо, проклятие Огненной плети, Конфриго, Экспримендум Ларингс, Арденс Кутис… Мужчина плавным движением поднялся с кресла и скользящим шагом хищника направился к замершему в нескольких метрах от него бледному, сжимающему кулаки Гарри. — По лицу вашему вижу, Поттер, что не знаете последних. Так я вас просвещу… Пользуйтесь, пока Лорд Малфой добрый! Знание — сила, в конце концов. Мужчина наклонился к лицу гриффиндорца, и тот почувствовал, как его начинает потряхивать от этой нежелательной близости. Не отшатнулся подросток лишь потому, что понимал — в этом случае просто упадет. И доставлять придурку-Малфою удовольствие наблюдать за этим позором он не собирался. — Экспримендум Ларингс — медленно, но верно будет сдавливать вашу гортань до тех пор, пока через просвет не сможет просочиться ни единой капли кислорода. Вы будете пытаться вздохнуть, все больше паникуя, все меньше контролируя свои действия, и лишь когда почувствуете, как уплывает сознание, проклятие вас отпустит. Но не радуйтесь раньше времени, оно даст вам лишь полминуты на передышку, затем все повторится. И снова, и снова… Пока не надоест проклинающему, — аристократ говорил плавно, тягуче. Жутко. Возможно, повышать голос и требовать что-то от Малфоя-старшего было не лучшей идеей из тех, что когда-либо посещали дурную голову Гарри. Но ему необходимо было знать. Конечно, не проклятия, а оправится ли от них профессор. Но затыкать сейчас Лорда, наверно, тоже было не лучшей идеей. И все же гриффиндорцу очень хотелось, чтобы блондин отошел. Не кружил вокруг него, как акула вокруг добычи. — Что же делает Арденс Кутис, спросите вы? Или не спросите. Но я вам все равно расскажу. А оно заставит вашу кожу гореть. Как будто по ней водят факелом, прижигают каленым железом. В разных местах. Произвольных. И все это тоже длится и дли-ится, пока не надоест вашему мучителю… Подросток почувствовал, как горят его собственные шрамы под рубашкой, и закрыл глаза. Он знал, что аристократ не причинит ему никакого вреда, но все его слова, его близость и злость заставляли Гарри испытывать почти ужас. Он старался этого не показывать, но чувствовал, что уже мелко дрожит. — Хотите знать, почему Милорд был зол на Северуса сегодня? — Почему? — сумел выдавить из себя Гарри, не открывая глаз. — Из-за вашего спасения, мистер Поттер. Гриффиндорец почувствовал, как наливается свинцом что-то в животе. Когда он открыл глаза, они блестели. Ему чертовски надоело чувствовать себя виноватым. Но похоже, это было призванием Золотого Мальчика — втягивать людей в неприятности. В этот раз это был Снейп. Как до него Сириус. Как еще ранее Седрик. Благо, Снейп вернулся живым, но каждый ли раз профессору будет сопутствовать удача? Подросток смотрел в холодное лицо Малфоя, остановившегося перед ним, и чувствовал, что по щекам бегут горячие дорожки. Вот только теперь ему было все равно, что подумает об этом сиятельный Лорд. — Люц, — прервал их тихий, но твердый голос из кресла профессора. — Заткнись. Гарри с Малфоем оба обернулись, чтобы встретиться со злым, колючим взглядом очнувшегося Мастера зелий. Подросток едва подавил желание отшатнуться, запоздало поняв, что взгляд этот предназначен не ему, а блондину. — И отойди, — тем же тоном произнес Снейп, не сводя с аристократа глаз. Тот несколько мгновений соревновался в мрачности взглядов с зельеваром, но наконец, раздраженно выдохнув, отошел от Гарри, мгновенно почувствовавшего облегчение в отсутствии давящей ауры Лорда Малфоя. Остановившись перед креслом хозяина дома, он спросил совсем другим тоном — гриффиндорец мог бы назвать его обеспокоенным, если очень сильно прислушаться: — Устроиться помочь? Зельевар покачал головой и чуть теплее произнес: — Нет, спасибо, Люци. Дальше Фредди справится, — мужчина покосился на так и не сдвинувшегося с места Гарри, затем снова перевел взгляд на аристократа. — Сейчас тебе лучше уйти. Блондин чуть недоверчиво на это поднял брови. Голос Снейпа вновь приобрел твердость: — Я не шучу, Люци. И мы с тобой об этом еще поговорим. Блондин хмыкнул и теперь заинтересованно посмотрел между зельеваром и гриффиндорцем. — Ладно. Выздоравливай, Север. Доброй ночи, мистер Поттер, — мужчина кивнул подростку, как будто и не было этого идиотского запугивания пару минут назад, после чего бросил в камин пороха из шкатулки и исчез в языках зеленого пламени. Гарри несколько мгновений тупо смотрел в огонь, затем перевел все еще блестящие глаза на Снейпа и тихо произнес: — Простите. Профессор в кресле глубоко и устало вздохнул. — Поттер, подойди и сядь, — мужчина почти незаметным кивком указал на кресло напротив. Гарри деревянной походкой подошел к указанному месту и опустился на самый край. — Поттер, — после некоторой паузы произнес Мастер зелий. Голос его звучал немного хрипло. Было видно, что профессору тяжело говорить, и за это гриффиндорец тоже начал чувствовать себя виноватым. — Прямо сейчас ты забудешь все, что говорил тебе Люциус. Ну, кроме описания новых проклятий. Кто знает, что может вдруг пригодиться в будущем? Снейп попробовал усмехнуться, но закашлялся, и подросток едва подавил желание подскочить к нему. Все равно Гарри понятия не имел, чем помочь мужчине. — В том, что случилось между мной и Лордом, нет твоей вины. Никакой. — Но… — Милорд действительно использовал как предлог увиденное в парке Беллой, но независимо от того, сбежал ты или нет, меня бы сегодня пытали. Оправданием могла стать моя близость к Альбусу, недостаточность сведений, положение небесных сфер… Ты понимаешь? Гриффиндорец на мгновение утратил дар речи, а затем вскочил и заметался между креслами и камином. — Но это ужасно! — воскликнул он негодующе, остановившись и глядя в бледное лицо профессора, прикрывшего глаза от его мельтешения. — Это то, что ты получаешь, когда служишь безумцу, Поттер. — Черт возьми! И это того стоит? — спросил подросток, подойдя вплотную к креслу Мастера зелий, и наклонился вперед, уперевшись руками в подлокотники. Он прошелся взглядом по осунувшемуся лицу мужчины, подергивающимся под кожей мышцам, пересохшим губам и наконец пытливо заглянул в усталые черные глаза, которые зельевар открыл, едва почувствовав его рядом. Гораздо тише и неуверенней Гарри повторил вопрос. — Это стоит того? Сведения, которые вы добываете? Они действительно стоят того, что вам приходится терпеть? Профессор иронично вскинул брови, уголки его губ чуть приподнялись. Впрочем, жест этот, казалось, относился не к словам гриффиндорца, а к его положению. Осознав, что фактически нависает над Мастером зелий, Гарри покраснел и резко отпрянул. — Простите, — пробормотал он, возвращаясь на свое кресло. — Отвечая на твой вопрос, Поттер — я не знаю. Иногда да, иногда нет. Не то чтобы у меня имелся богатый выбор действий. На моей руке метка. У меня есть способ блокировать ее действие — я не сидел двенадцать лет без дела. Но мое зелье для этого довольно токсично, и я не стал бы его использовать без крайней на то нужды, надеясь, что Лорд сдохнет раньше, чем моя печень. Гарри кивнул, затем вскинул возмущенно голову: — Зачем тогда Малфой решил вывалить все это дерьмо? Профессор раздраженно закатил глаза: — Потому что он тоже волнуется. Подросток недоуменно уставился на Снейпа. Тот вздохнул: — Люциус — продукт идеального чистокровного воспитания. Все аристократы в той или иной степени — эмоциональные инвалиды, Поттер. Он не умеет выражать волнение так же открыто, как ты. Ему гораздо проще заставить других чувствовать себя так же плохо, как и он, найти виноватого. — Это подло, — нахмурился гриффиндорец. А потом вспомнил, что сам обрадовался возможности сорваться на Малфое, и покраснел. — Возможно, — не стал спорить Снейп, отметив его реакцию. — Профессор, — со вздохом позвал гриффиндорец. Ему было неловко вываливать это сейчас на явно вымотанного Снейпа, но информация казалась важной. Кто знает, чем аукнется потом его молчание? — Да, Поттер? — Я должен вам кое-что рассказать. Дело в том, что, пока вас не было… — Гарри старался говорить кратко, но ничего не упуская. Зельевару явно было не до вводных речей и не до вытягивания подробностей. Так что как бы подростку ни хотелось себя оправдать, он этого делать не стал. Гриффиндорец видел, как мужчина недовольно поджимает бледные губы, как руки его до побелевших костяшек сжимают подлокотники, и думал, что, каким бы замученным ни был сейчас Снейп, силы наорать на него он найдет. Обзовет безмозглым идиотом, лезущим, куда не нужно. И Гарри даже не стал бы с ним сейчас спорить. Потому что волшебник оказался бы прав. Но Мастер зелий лишь устало вздохнул, прикрыв глаза. Затем открыл и уставился на гриффиндорца: — Было слишком смело надеяться, что ты сможешь прожить целую неделю без приключений, да, Поттер? Гарри на выпад не среагировал. — Что теперь будет, профессор? — взволнованно спросил он вместо этого. — Ничего, ждать будем. Профессор снова прикрыл глаза и откинул голову на спинку. — Если Лорд увидел что-то обо мне, мы довольно скоро об этом узнаем, — мужчина приподнял руку с меткой и многозначительно покачал ей, прежде чем уронить ее обратно. — Он в эти дни не отличается терпением и особенно терпением к предателям, чтобы играть со мной в игры разума. Просто позовет и будет звать, пока не приду или не сойду с ума от боли, чего, как ты знаешь, не произойдет. — Он не отличается терпением, это да. Зато обожает театральные жесты, — обеспокоенно проговорил Гарри. — Что, если все же дотерпит до следующего вашего собрания, чтобы красиво вас перед всеми разоблачить? — Может случиться и такое. — Как вы можете так спокойно об этом говорить?! — возмутился подросток, вцепившись в подлокотники. — Поттер, — Мастер зелий открыл глаза и, встретившись с взволнованным взглядом гриффиндорца, серьезно сказал: — Я шпион ровно столько, сколько тебе сейчас лет. Я знал о том, что Лорд, вероятно, вернется в течение суток после того, как он пропал. Я подготовился к тому, что может меня при этом ждать, настолько, насколько это вообще возможно. Кроме того, если все действительно в точности, как ты рассказал, я не думаю, что Милорд вообще пытался к тебе в голову залезть. Гарри видел, что мужчине тяжело дается разговор, и больше не стал ни о чем расспрашивать. Уточнил только: — Я могу вам сейчас чем-то помочь? — Можешь, — усмехнулся мужчина. — Иди спать, Поттер. — Но… — попытался возразить подросток. — Иди спать, — повторил Мастер зелий. — Со всем, что мне нужно, может помочь Фредди. Гарри хотел бы поспорить. Ему не нравилось чувствовать себя бесполезным. Но он лишь со вздохом кивнул. — Спокойной ночи, профессор, — сказал он, прежде, чем отправиться наверх. — Спокойной, Поттер, — тихо донеслось сзади. Когда Гарри обернулся с лестницы, у кресла уже вовсю суетился Фредди. Профессор, поймав его взгляд, вдруг спросил: — Он правда испугался? Подросток кивнул, и зельевар довольно ухмыльнулся, вновь закрывая глаза. — Ну и пусть боится, ему полезно.