«Гермиона!
Зайди в мой кабинет к 22:30. Используй пароль — лакричные палочки.
Альбус Дамблдор».
С одной стороны, послание было похоже на его собственное. Да и мало ли зачем директор хотел переговорить с Гермионой? В конце концов, она была старостой, членом Ордена, насколько он знал. С другой, существовал целый ряд нюансов, которые ну просто бросались подростку в глаза. Во-первых, эта фамильярность. Директор всегда, сколько помнил Гарри, называл по имени его самого, но к друзьям обычно обращался мистер и мисс. Во-вторых, если в случае с посланием Гарри то можно было — пусть с натяжкой — назвать настоятельной просьбой, то его подруге было дано прямое указание, что следовало делать. В-третьих, совершенно не свойственная Дамблдору конкретика: тот почти никогда не указывал точное время, когда ждал кого-то, и свои дурацкие пароли предпочитал передавать загадками. Гарри понимал, что ничего пока не понимает. Однако все это его очень беспокоило. Возникало искушение спросить у Снейпа. В конце концов, у того было больше опыта как в общении с директором, так и в выведывании нужной информации. Но профессор ясно дал понять: в первые дни его беспокоить не следовало. Если только случится что-то уж совсем из ряда вон. Гарри не знал, насколько «изрядавонной» была данная ситуация, но решил пока пробовать разобраться в ней сам. Смертельной опасности вроде никому ещё не грозило. Убрав послание подруги, подросток скривился. Они с Мастером зелий рассматривали и возможность вызова Гарри директором, и то, как следовало ему себя при этом вести. Но он все равно не желал никуда идти. Гриффиндорец хотел лишь, чтобы его оставили в покое. Неужели он так много просил? Вздохнув, подросток вышел из-за доспехов и, минуя редких студентов в коридорах, отправился-таки в директорский кабинет. Лучше покончить со всем сразу. В конце концов, он не сможет прятаться от Дамблдора целый учебный год. Горгулья в ответ на пароль смерила Гарри привычно надменным взглядом и отъехала в сторону, открывая проход. Гриффиндорец неохотно вошёл внутрь и ступил на движущуюся лестницу, ожидая, пока та не доставит его к двери, затем постучал. — Входи, Гарри, — раздалось изнутри спустя несколько секунд. Подросток толкнул дверь и шагнул внутрь, невольно оглядывая кабинет, который он видел в последний раз разрушенным. Помещение практически восстановило свой прежний вид. За исключением того, что некоторых предметов не хватало. «Очевидно, не подлежали восстановлению», — подумал Гарри с некоторым злорадством. — Добрый вечер, профессор Дамблдор, — поздоровался гриффиндорец. Вежливо и старательно нейтрально. Снейп советовал не пытаться изображать приязнь. Гарри не был для этого достаточно хорошим актером, а очевидная попытка притворства вызвала бы только лишние вопросы и подозрения у директора. Но вот на то, чтоб быть обиженным, подросток имел полное право, даже без учёта того, что они со Снейпом выяснили за то время, что жили вместе. — Добрый, мой мальчик. Садись, пожалуйста. Прежде всего позволь мне выразить, как я рад, что с тобой все в порядке. Гарри сел, а директор устало улыбнулся, и подросток помимо воли обратил внимание, насколько старее тот выглядит по сравнению с их встречей в июле, когда он понадобился директору в качестве приманки для Слизнорта. Ну и для того, чтоб разрешил использовать штаб, конечно. Гарри даже стало интересно — это в общем лето у директора в последующем не задалось, или события на Тисовой и его исчезновение так на Дамблдора повлияли? В ответ на слова директора гриффиндорец только кивнул. Он не знал, что на это можно ответить. — Чаю? — предложил старик. Гарри покачал головой. — Я ведь только с ужина, профессор. Больше он ничего говорить не стал, ожидая, что ему скажет Дамблдор. Старик, очевидно, поняв, что подросток не слишком-то расположен к дружескому разговору, в порядке исключения решил перейти сразу к делу: — Где ты был все это время, Гарри? Гарри помолчал, прислушиваясь к тому, что магия клятвы позволит ему сказать. Альбус Дамблдор, похоже, счёл это за упрямство. — Мальчик мой, ты ведь понимаешь, что все тебя искали, волновались? — продолжил тот, поглядев на ученика с укором. Гарри судорожно сжал сложенные на коленях руки. Отросшие с последней стрижки ногти впились в ладони. Опять — черт побери! — это «волновались»! — Сейчас, когда Волдеморт действует открыто, очень важно, чтобы ты все время находился под защитой. — И я находился под защитой, — кивнул Гарри, без опаски глядя на директора. Тот знал теперь, что от легилименции разум гриффиндорца защищён. Об этом, вероятно, его тоже спросят позже. — Под чьей, Гарри? — Разве это важно, профессор? Я жив, здоров и снова в школе, — поднял брови подросток, глядя на Дамблдора с почти искренним любопытством. — Конечно, это важно, мой мальчик! — в голосе директора снисходительность теперь боролось с возмущением. Ну да, обычно Гарри сразу отвечал на его вопросы. — Ты понимаешь, насколько значимой фигурой являешься в этой войне? Сколько людей хотело бы использовать тебя в своих корыстных интересах? Гриффиндорец вдавил ногти в ладони сильнее, болью сдерживая растекающуюся внутри злость и благодаря всех великих волшебников и Снейпа за Умиротворяющий бальзам, еще гуляющий по венам. О да, он понимал это! Смотрел прямо сейчас на одного из этих людей… — Я просто волнуюсь за тебя, Гарри… — сказал между тем Дамблдор настолько искренне, что подростку почти захотелось не то обиженно расплакаться, не то вцепиться в седую бороду старика и вырвать клок побольше, чтобы почувствовал хоть отдаленно что-то похожее на боль, которую причиняет ему своими словами и действиями. Подросток прикрыл глаза и шумно выдохнул через рот, надеясь, что выглядит скорее расстроенно, чем зло. — Я все равно не могу сказать вам, сэр, — произнес он ровно. — Не смог бы, даже если очень захотел. — Почему же, мальчик мой? — спросил директор напряженно. — Потому что дал клятву, — честно ответил гриффиндорец. Снейп не запрещал об этом говорить, наоборот — советовал. В конце концов, клятва была удобной отговоркой даже для тех вопросов, которые под нее не попадали. — Гарри… — обеспокоенно проговорил директор, качая седой головой. На самом деле почти испуганно. — Гарри, ты понимаешь, насколько это опасно? Тебе не стоило делать этого одному. Неточная формулировка, слово, которое можно интерпретировать и так, и этак… Клятва может очень сильно навредить, на самом деле испортить человеку жизнь, Гарри. Малопорядочный волшебник вовсе же способен текст ее составить так, что получит в лице поклявшегося ему вечного раба. Это очень, очень опрометчиво с твоей стороны, мальчик. Подросток пожал плечами, чувствуя, как сильнее и сильнее наливается изнутри злостью. Он надеялся, что все не закончится, как на Тисовой или в мансарде у Снейпа. Все же сейчас Гарри питал к директору куда меньше теплых чувств, чем в начале лета, когда впервые разнес этот кабинет. Гриффиндорец не был уверен, что в этот раз выброс обойдет старика стороной. Двух мертвецов меньше чем за два месяца не простят даже Спасителю. Внутренне подросток поежился от своих не самых добрых мыслей. Попытался успокоиться. Мысль о наказании помогла с этим, на удивление, лучше, чем мысль о мертвом Дамблдоре. Гарри не знал, влияние ли это Снейпа или Марва, или он сам по себе был не таким хорошим, как ему нравилось думать. — Ну, все уже сделано, — сказал гриффиндорец, отводя взгляд на насест, где обычно сидел директорский феникс. Там никого не было. — Фоукс выполняет для меня одно поручение, — сказал старик, проследив за взглядом подростка. Он немного напряженно улыбнулся. Затем вернулся к тому, что они обсуждали. — Ты уверен, что с тобой все в порядке, Гарри? Почему тебя заставили дать клятву? На этот вопрос у гриффиндорца был заготовлен ответ: — Потому что, хотя этого человека волнует моя безопасность, он не хочет иметь ничего общего с этой войной. Это было правдой. Хотя и вырванной из контекста. Снейп действительно с удовольствием послал бы к черту войну, если бы не с десяток разных «но». — И со мной все в порядке, профессор, — продолжил гриффиндорец. — Обо мне хорошо заботились, не обижали. «Не то, чего вы хотели, да, сэр?» — промелькнула в голове злая мысль. Дамблдор все еще выглядел обеспокоенным. Но, возможно, именно то, о чем подросток подумал, его и тревожило. — Я рад, если это так, Гарри, — вздохнул директор. «Правда?» — подумал гриффиндорец, ни на йоту этому не поверив. Дамблдор встал и медленно отошел к окну, заложив руки за спину. Солнце уже зашло, и, хотя небо все еще расцвечивало закатное зарево, подросток знал, что сумерки не давали ничего разглядеть на земле. Так что, если очки директора не позволяли только ему видеть в темноте… зачем это было? Старик не хотел смотреть Гарри в лицо, когда поднимет следующую тему? Или, напротив, не желал, чтобы гриффиндорец определил, о чем директор думает, взглянув в его собственное? Определенно каникулы со Снейпом не прошли даром, если Гарри пытался сейчас анализировать такие вещи. Подросток позволил себе улыбнуться уголком губ, несмотря на сковывающее по рукам и ногам напряжение. Напряжение оттого, что он вполне предполагал, какие еще темы мог затронуть в их разговоре Дамблдор. — Скажи, Гарри, что произошло в доме твоих родственников? Отчего пала защита? — ровно спросил директор, затем добавил (и в голосе его послышались виноватые нотки): — Я подозреваю, это лето для тебя оказалось хуже предыдущих… Гарри впился ногтями в ладони так, что кожу под ними засаднило. Гриффиндорец догадывался, что там выступила кровь. Хотя подросток ожидал, о чем спросит старый маг, легче это слышать не стало. — Мой дядя напал на меня, — ответил Гарри немного хрипло. Директор молчал, и младший волшебник понял, что тот ожидает продолжения. В прошлом году он бы заговорил. В этом понимал: в такую игру можно было, вообще-то, играть вдвоем. Когда молчание затянулось, Дамблдор спросил: — Что он сделал, мой мальчик? — в голосе его не было нетерпения, но Гарри каким-то иным образом ощутил его недовольство. Возможно, это было тем, о чем говорил Мастер зелий. — Какая разница, профессор? — немного истерично воскликнул Гарри. Он не видел смысла скрывать свое отношение к произошедшему. Скорее было бы даже подозрительно, заговори он вдруг об этом спокойно. Дамблдор повернул свою седую голову набок, но все-таки не стал оборачиваться к ученику. — Гарри, ты ведь понимаешь, что человек погиб? — в голосе профессора послышалось осуждение. Подросток поджал губы. Если директор собирался давить на его чувство вины, его ждало разочарование. Единственная вина, которую в некотором роде испытывал гриффиндорец по отношению к сложившейся ситуации, это то, что никакой вины на самом деле за собой не чувствовал. Не то чтобы Дамблдору следовало бы об этом знать. — Понимаю, профессор, — как можно более ровным тоном ответил он поэтому. — У этого могут быть последствия, Гарри. Это ты тоже должен понять. Гриффиндорец нахмурился, глядя в спину директора. Он знал от Снейпа, что старый маг ещё на первом после его побега собрании Ордена выдвинул вообще-то верное предположение о том, что гриффиндорский герой убил своего дядю. Также подросток знал, что Министерство об этих предположениях директора не имело ни малейшего представления. Потому, если представление такое у кого-то там вдруг появятся, Гарри понимал, кто будет за это в ответе. И сейчас ему было интересно: директор просто пытается профилактически его сейчас запугать или, почувствовав, что поводья героя провисают, откровенно угрожал? Второе было крайне нежелательно. Снейп справедливо предупредил, что вступать в открытый конфликт с директором им обоим было рано. Поэтому, хотя обиду и подростковое желание независимости показать Дамблдору следовало, перебарщивать с этим было нельзя. — Но профессор! Я не делал этого специально! — воскликнул подросток, давая волю той нервозности, что испытывал. — Я вообще этого не контролировал! Он напал, и моя магия среагировала, отбросив его в стену… Под конец голос Гарри затих. Это и было, и не было игрой. Он действительно испытывал все те эмоции, что показывал сейчас директору. Он не был настолько хорош в актерстве, чтобы их сыграть. Вот только раньше гриффиндорец сказал бы такое и так, лишь сорвавшись. Не контролируя, что говорит. Сейчас подросток нервничал и злился, но от срыва был далек. Зато в доме у Снейпа он научился тому, что собственные слабости не всегда следовало скрывать. В случае Мастера зелий, правда, большая их часть вышла на свет без желания на то самого Гарри, но хуже от этого ему не стало, напротив — с профессором теперь было комфортней, потому что самые темные его тайны мужчина уже знал. Они не могли испортить складывающиеся у них отношения. С Дамблдором ситуация была иной. Гриффиндорец директору не доверял. Более того — он его опасался. Но, очевидно, после всех перипетий к шестому курсу в Гарри, наконец, проснулся его внутренний слизеринец. А может быть, слизеринство передавалось воздушно-капельным путем. Как бы то ни было, подросток решил, что стоит говорить и показывать старику правду тогда, когда это должно было пойти ему лично на пользу. — Но Гарри, ты ведь не ребенок, — сказал директор ровным тоном, по которому у гриффиндорца не получилось определить отношение Дамблдора к ситуации. — Я понимаю, почему ты сорвался в июне. В конце концов, в ту ночь ты потерял своего близкого человека. Но что твой дядя мог сделать такого, что заставило твою магию вдруг взорваться? Вы ведь прожили под одной крышей почти 15 лет… Директор наконец повернулся к нему и уставился на подростка проницательным взглядом поверх очков-половинок. Да… Прожили. На самом деле было удивительно, что все произошло только этим летом. Почему Гарри позволил себе столько вытерпеть от рук урода Вернона? — Я не хочу об этом говорить! — твердо сказал гриффиндорец, нахмурившись, и отвел глаза. «Черт вас подери, директор! — сердито подумал он. — Воспользуйтесь вашей неуемной фантазией! Не так уж много есть вещей, которые большой жирный взрослый может попытаться сделать с ребенком, настолько страшных, что магия решит размазать его по стенке!» — Он пытался тебя избить, Гарри? — продолжил настаивать на ответе Дамблдор. Подросток недоверчиво уставился на старшего волшебника. Серьезно? Директор приставил следить за ним чертову сквибку. И та за столько лет не поняла, что его периодически бьют? Потому что вряд ли Дамблдор был настолько глупым, чтобы предположить, будто срыв вызвало рядовое событие. Он вообще не имел понятия, насколько плохо жилось Гарри дома у тети? Гриффиндорец затруднялся сказать, раздражало его это открытие или вызывало облегчение. — Я. Не. Хочу. Об этом. Говорить! — раздельно повторил подросток, глядя директору в глаза. Тот некоторое время рассматривал его лицо. Неизвестно, что там увидел для себя старый волшебник, но в итоге медленно кивнул. — Хорошо, мой мальчик, — сказал Дамблдор со вздохом. — Я не буду больше об этом расспрашивать. Очевидно, твоя магия увидела необходимость защитить тебя от чего-то. Это естественно, пусть и привело к трагедии. Старик помолчал. Затем продолжил. — Я знаю, что ты не желал смерти своему дяде, — на этом месте в речи директора гриффиндорец едва подавил в себе желание фыркнуть. «Вы бы удивились, Дамблдор!» — подумал он. Не то чтобы обычно это было всерьез. — И что произошедшее, вероятно, испугало тебя. Настолько, что ты решил убежать. Может, ужаснувшись тому, что натворил, может, опасаясь наказания за это. Я не судья тебе, мальчик. Но Гарри, есть кое-что, что мне важно понять и чего я пока не понимаю — почему пала защита твоей матери. Ты уже убегал из дома ранее. И даже если ты навредил своему дяде, защита была завязана на Петунии, а ее, как я знаю, тогда не было дома. Она не могла тебя выгнать. Подросток уже размышлял над этим ранее и решил ответить директору честно: — Я думаю, это случилось потому, что я решил никогда больше туда не возвращаться. Директор нахмурился. — Гарри, ты ведь понимал, как важно было сохранить защиту твоей матери. Она могла бы оберегать тебя от Волдеморта еще целый год. — Что же, вы полагаете, мне стоило делать, профессор? — позволил себе вспылить гриффиндорец. Он не чувствовал такого сильного запала, скорее недоумение. Но это выглядело, на взгляд подростка, естественно. — Остаться в одном доме с мертвым дядей? Дождаться тетю, а потом вызванную ею полицию? Хорошо бы я был защищен от Волдеморта и его Пожирателей в камере предварительного заключения! И я не знал, что мои мысли приведут к тому, что кровная защита будет разрушена… Последние слова Гарри проговорил уже спокойнее. — Я понимаю, — кивнул директор. — Но Гарри, тебе следовало связаться со мной, как только ты оказался в безопасности и, очевидно, рядом с другим волшебником. В первые дни защиту твоей матери легко было бы возобновить. Подросток уставился перед собой и медленно заговорил: — Э-э… Я просто уточню, ладно, профессор? Я устал с дороги, и, может быть, что-то понимаю не так… Но вы хотели… правда, на полном серьезе хотели?.. чтобы я вернулся в дом женщины, чьего мужа моя магия решила размазать об стенку за не самые благовидные в отношении меня намерения, и мы просто… что?.. делали бы вид, что ничего не произошло? Директор вздохнул. — Дома твоей тети больше нет. Он сгорел. Ты об этом знаешь? — дождавшись кивка от все еще смотревшего в пространство перед собой гриффиндорца, директор продолжил: — Но да, я хотел бы именно этого. С Петунией можно было бы договориться, объяснить, в крайнем случае, как-то на нее воздействовать — я не горжусь собой, предполагая этот вариант, но это война, Гарри. Не всегда есть возможность действовать честно и хорошо. В данном случае твоя безопасность важнее. — Я был в безопасности этим летом. Меня не нашли ни вы, ни Пожиратели, — ровно заметил подросток, повернувшись, наконец, к Дамблдору. — Летом — да. Но защита твоей матери не заканчивалась на этом. Думаешь, феноменальное везение, позволявшее тебе каждый год выходить живым из таких ситуаций, где иной взрослый волшебник распрощался бы с жизнью, взялось из ниоткуда? Гриффиндорец недоверчиво нахмурился. — Любовь Лили защищала тебя и во время учебного года. Она не могла уберечь тебя от всего. Даже самая сильная магия не способна на это. Но она давала тебе шанс. Гарри, — старик внимательно посмотрел ему в глаза. — Волдеморт старше, умнее и опытнее тебя. Ты действительно думаешь, что у ребенка — даже такого особенного, замечательного мальчика, как ты — получалось бы выходить из столкновений с ним живым и невредимым год за годом, не находись он под защитой сильной Светлой магии? Ну, это звучало правдоподобно. Подросток не мог этого не признать, за исключением того, что точно знал: защита его матери к Светлой магии не имела ни малейшего отношения. Антагонистическое разве что. Гарри хотелось бы посоветоваться со Снейпом на этот счет. Но было в словах Дамблдора то, что гриффиндорец не мог не прокомментировать прямо сейчас. — Я знаю это — что Волдеморт старше, сильнее и опытнее. Понимаю, — подросток позволил скользнуть в голос обиде, которую действительно по отношению к этому всему испытывал. — Чего я не понимаю, так это того, почему вы, зная, что мне предстоит с ним рано или поздно сразиться, ничему меня не учили, професор. Почему? Дамблдор отвел взгляд, скользнул им по портретам предыдущих директоров, сейчас в основном спящих. Лицо его стало грустным. — Потому же, почему не рассказывал тебе о пророчестве, Гарри. Я говорил тебе уже это в конце учебного года и повторю сегодня. Я хотел, чтобы у тебя было обычное детство. Может быть, не самое счастливое, но обычное. Как у любого другого ребенка, без гнета Пророчества и необходимости сражаться с величайшим Темным волшебником последних пары столетий. Подросток снова стиснул кулаки, впиваясь ногтями в очевидно продавленные ранки на ладони, и постарался, чтобы ни одна лишняя эмоция не отразилась на его лице. Вряд ли, конечно, получилось. В окклюменции он был все еще дерьмо, пусть и не такое, как в прошлом году, теперь, когда Снейп объяснил подробно методики очищения сознания. Если сказанное сейчас директором было правдой, это было так глупо… — Я учел ошибки, мой мальчик. В этом году у нас будут с тобой уроки, особые уроки, — старик многозначительно выделил голосом предпоследнее слово. — Но позже. В ближайшие пару недель у меня будет много дел. Хотя и нам с тобой предстоит кое-чем заняться. — Чем? — Я не просто так заговорил с тобой о материнской защите, мой мальчик, и о том, что она давала тебе. Не для того, чтобы пристыдить. Ты будешь рад узнать, что твои тетя и кузен живы и находятся в добром здравии. Они живут сейчас у мисс Марджори Дурсль, сестры твоего дяди. — Я… рад, — не очень уверенно проговорил Гарри. Он всем своим существом чуял, что ни к чему хорошему для него директор сейчас не ведет. — Кровную защиту все еще можно наложить на дом, в котором проживает Петуния. Конечно, это потребует куда больших усилий, чем если бы… — Нет, — перебил его подросток. — Гарри, послушай, это нужно… — Нет! — повторил гриффиндорец громче и тверже. — Нет, профессор, я не собираюсь встречаться ни с тетей Петунией, ни, тем более, с Мардж. Последнее имя подросток проговорил с омерзением. Мардж он ненавидел лишь немного меньше Вернона. Возможно, та никогда не участвовала в тех сеансах, которые ее брат называл «изгнанием зла», но морально была не лучше жирного ублюдка. И она знала. Обо всем знала… — Даже если это необходимо для того, чтобы мамина кровь продолжила меня оберегать, — уже тише добавил Гарри. — Проживу как-нибудь год и без своего ненормального везения. — Но Гарри… — Послушайте, профессор, я устал, — снова перебил подросток. Конечно, это было невежливо, но, хотя Умиротворяющий бальзам на него все еще действовал, этот разговор вытягивал из гриффиндорца моральные силы. Гарри боялся, что даже зелье не поможет, если он действительно на директора разозлится. Поэтому подросток хотел уйти. Дамблдор выглядел недовольным, но все же вздохнул и кивнул. — Мы вернемся к этому разговору позже, Гарри. Подозреваю, что тебе и правда хотелось бы отдохнуть с дороги, — старик вернулся к столу и сел на свое кресло. Он коротко улыбнулся своему юному собеседнику. — Что ж, иди. Доброй ночи, мой мальчик. — Доброй ночи, профессор, — подросток кивнул, вставая, и направился к выходу, но, уже взявшись за металлическую ручку, остановился. — Профессор, я не знаю пароля от гостиной. — О, конечно, Гарри! — Дамблдор улыбнулся шире своей привычной задорной улыбкой. — Прости старика, запамятовал! Honorem leones. — Спасибо, профессор, — ответил подросток, выходя за дверь и уже там закатывая раздраженно глаза. Ну конечно, запамятовал. Заставить Гарри стоять под дверью, угадывая пароль или ожидая, пока кто-нибудь выйдет, — это же так весело…***
К портрету Полной Дамы Гарри подошел почти успокоившимся, но морально вымотанным. После двух недель общения почти исключительно со Снейпом и его домовиком подростку казалось, будто его из уютного теплого бассейна, какие он видел в сериалах тети Петунии, швырнули вдруг в Черное озеро со всеми его обитателями. Слишком много людей вокруг и общения на одного бедного маленького Гарри. Гриффиндорец хмыкнул. Нет, он рад был увидеться с Ремусом, поболтать с друзьями, узнать, что те его не бросали (Рон точно, с Гермионой еще предстояло разобраться), но теперь Гарри мог признаться себе, что устал. Он не врал об этом директору. Прямо сейчас подростку хотелось, минуя гостинную с ее заинтересованными взглядами и попытками завести разговор, оказаться в спальне мальчиков за задернутым заколдованным пологом, где никто не тронул бы его до утра. Увы, в Хогвартсе аппарировать было нельзя, да гриффиндорец и не умел. А еще у него был один вопрос, который он хотел прояснить по возможности прямо сейчас. Рука нащупала в кармане записку, адресованную директором подруге Гарри. Подросток опустил глаза на пергамент, слегка испачканный сочащейся из прорезанных ногтями полулуний на ладони кровью, и несколько секунд бездумно на него смотрел. Гриффиндорцу все это жутко не нравилось. Может быть, пару лет назад ему и пришлась бы по вкусу очередная игра в детектива, но теперь он откровенно боялся того, что, в конце концов, может обнаружить. Последние сделанные открытия не располагали к оптимизму в этом отношении. А еще это было связано с Гермионой. Гермиону он любил и не мог не волноваться о том, что произошедшее с подругой может ей как-то навредить. — О! Еще один из моих львов, — пропела Толстая дама, когда Гарри подошел почти вплотную. — Ты припозднился, маленький гриффиндорец. — Вообще-то мне 16, — поднял брови подросток. — Да-да, мальчик, а сколько мне, я тебе не ска-жу-у, — женщина на картине осанисто выпрямилась и вскинула в воздух пухлый указательный палец. — Потому что леди о таком не говорят. Особенно с мужчинами. Даже с такими маленькими, как ты. Полная Дама окинула Гарри придирчивым взглядом. Гриффиндорец только фыркнул, отказываясь обижаться на портрет. Он вдруг задался вопросом: существовали ли в волшебном мире просто нарисованные люди, или же все люди, которых он видел на картинах, действительно когда-то были живыми? — Honorem leones, — озвучил подросток пароль. — О, ладно! Это правильно, — картина с женщиной отъехала в сторону, и Гарри вошел в гостиную, напоминающую в этот момент кишащий пчелами улей. Только вместо черного с золотым шел красный. Ученики наверстывали упущенную летом возможность пообщаться с сокурсниками. Отовсюду слышались экспрессивные выкрики, смех. Впрочем, местами можно было застать и серьезные, тревожные беседы. На вошедшего Избранного устремилось сразу множество глаз, отчего подросток почувствовал себя очень неуютно. Его желание спрятаться в спальне в этот момент, кажется, достигло максимума. Гарри выдохнул, беря себя в руки. Ему нужно было поговорить… попытаться поговорить с Гермионой. Та сидела в дальнем конце комнаты в кресле у камина, читала, кажется, ту же книгу, что перед ужином, и была одной из немногих, кто на приход героя не обратил ни малейшего внимания. Рон, игравший в этот момент в шахматы с Дином Томасом, приветственно махнул рукой. Гарри улыбнулся и кивнул в ответ. Как и еще нескольким сокурсникам, решившим его поприветствовать, прежде, чем, избегая оказываться к кому-то слишком близко, направился через гостиную к подруге. Рассеянно отвечая на вопросы некоторых софакультетников о лете и Том-кого-нельзя-называть, Гарри почти подобрался к Гермионе, когда в его запястье вдруг вцепились чьи-то тонкие пальчики. Подросток не дернулся только потому, что схватившая его рука была маленькой и, очевидно, женской. Он обернулся, напрягшись всем телом, и встретился глазами с девочкой на полголовы ниже себя — фигуристой, чуть смугловатой, с черными кудряшками немного ниже плеч. Гриффиндорец видел ее раньше, конечно, но имени не знал, потому что они не общались. — Привет, Гарри, — заговорила девочка, к его недоумению, с каким-то непонятным придыханием. — Э-э, привет… — подросток выжидающе уставился на софакультетницу, не пытаясь угадать ее имя. Он осторожно потянул руку на себя, но та, очевидно, не поняла намека, продолжив сжимать наманикюренными пальчиками его запястье. — Я Ромильда, Ромильда Вэйн, — девочка белозубо улыбнулась. Гарри кивнул. Очевидно, ему представляться не было необходимости. — Ты что-то хотела, Ромильда? — спросил он, стараясь, чтобы в голосе не проступили ни нервозность, ни раздражение. — И отпусти, пожалуйста, мою руку. Я не люблю, когда меня хватают. — Ой! — брюнетка широко распахнула глаза и отдернула руки, почти молитвенно сжав их у груди. Подросток проследил глазами за движением и подумал, что младшей гриффиндорке следовало бы застегнуть кофту на блузке или же выбирать материал для нее поплотнее: сквозь тонкую ткань слишком отчетливо просвечивал кричаще-красный бюстгалтер. — Прости-прости! Я хотела спросить, не хотел бы ты посидеть с нами? Девочка кивнула на стайку своих, очевидно, сокурсниц, заинтересованно следящих за их беседой. Поймав взгляд Гарри, ученицы захихикали и зашептались, заставив подростка нахмуриться. — Мы были бы не против поболтать с тобой. Я очень… — Извини, Ромильда, но нет, — прервал щебетание брюнетки Гарри. Он определенно не хотел приближаться ни к ней, ни к ее компании ближе, чем на несколько метров. Особенно если все они говорили так же странно, как и Ромильда. — Я собирался поговорить с подругой. Девочка бросила быстрый взгляд в сторону, где сидела Гермиона, и надула и так пухлые губы: — Грейнджер все равно читает. Когда Грейнджер читает, ее и за волосы от этих глупых книжек не оттащишь. И смена имиджа не помогла… — Я думаю, для меня она сделает исключение, — как можно спокойнее ответил Гарри. Иногда все же занимавшаяся его воспитанием Петуния накрепко вбила ему в голову: обижать девочек — плохо. Даже если иногда хотелось. — О! Ну… Ладно, — расстроенно пробормотала Вэйн, опустив голову. Затем осторожно взглянула на него из-под длинных крашенных ресниц и с какой-то непонятной ему надеждой улыбнулась. — Я пойду тогда. Поговорим позже, хорошо? Подросток пожал плечами и повернулся к Гермионе, которая больше не читала. Вместо этого девушка весело смотрела на него. Подойдя к подруге и заняв соседнее кресло, Гарри вопросительно поднял брови: — Что? Девушка улыбнулась: — Ты понимаешь, что она так просто не отстанет? — Они никогда просто не отстают, — закатил глаза гриффиндорец. — Всем хочется пообщаться с «героем», пока он не попал в очередную опалу. Гермиона весело фыркнула, закрыла книгу и отложила на столик рядом. Откинувшись на спинку кресла и опустив свои тонкие руки на подлокотники, девушка смерила друга привычно снисходительным взглядом. — Гарри, она не пообщаться с тобой хочет. Подросток посмотрел на нее непонимающе: — Вообще-то именно пообщаться. Она, во всяком случае, сказала именно это. Теперь глаза закатила Гермиона. — Гарри, ты такой наивный временами, что я с трудом верю, что тебе уже 16! — И что же ей по-твоему надо, Гермиона? — спросил гриффиндорец с нотками раздражения в голосе. Не то чтобы он особо сомневался в выводах своей подруги. Просто не любил чувствовать себя глупым. Да и волнения дня сказывались на добродушии Избранного не лучшим образом. Девушка вздохнула: — Вэйн влюблена, Гарри, — заметив, как недоверчиво взметнулись брови друга, гриффиндорка продолжила: — Она хотела бы с тобой встречаться. И не она одна. После того, как в газетах напечатали о возрождении Волдеморта и ты снова стал героем, очень многие захотят обратить на себя твое внимание. В этом смысле. Так что будь осторожен, принимая от кого-либо напитки или сладости. При чем тут напитки или сладости, Гарри понял не сразу, немного испуганный открытой подругой перспективой. Только влюбленных дурочек рядом ему и не хватало для полного счастья. Особенно если каждая станет хватать его, как Ромильда. Гриффиндорец поежился. Затем, вернувшись мыслями к словам подруги, вопросительно посмотрел на нее. — Любовные зелья, Гарри, — пояснила девушка снисходительно. — Блядь, — пробормотал шестикурсник, заставив Гермиону удивленно распахнуть глаза. А, ну да, он при ней почти никогда не ругался. — Прости, Герми. Подруга прищурилась. — Гермиона, — быстро исправился подросток. Он слышал, конечно про любовные зелья, но не думал, что их особенно легко достать. А еще… — Это вообще законно? — Официально правилами Хогвартса использование любых любовных зелий на территории школы строжайше запрещено, — не задумываясь, ответила Гермиона. Затем нахмурилась. — Фактически же — за то время, что мы с тобой учимся в школе, было обнаружено как минимум 4 случая удачного применения приворотных и около 10 случаев отравлений некачественно сваренными зельями. Никого не исключили. — Откуда ты это знаешь? — удивленно спросил гриффиндорец, у которого от этого рассказа тревожно засосало под ложечкой, пока он не вспомнил о невидимом для остальных кольце наследника на пальце. — Слухами земля полнится, Гарри, — улыбнулась Гермиона. — Процентов 80, конечно, из того, о чем болтают люди — откровенная чушь, но если умеешь работать с информацией и вычленять главное, умение слушать бывает полезно. Подросток весело фыркнул. — Да, я знаю, что в основном много говорю, — вновь закатила глаза девушка. — И не слышу ничего вокруг, если чем-то увлечена. В остальное время мне слушать никто не мешает. Гриффиндорка чуть задрала подбородок и вызывающе вздернула бровь, призывая друга что-нибудь на это возразить. Гарри только покачал головой с улыбкой. Затем взгляд его упал на зажатый в руке пергамент, и подросток разом посерьезнел. Ему приятно было поболтать с подругой, но все же он подошел к ней с конкретной целью… — Гермиона, — заговорил шестикурсник. — Ты забыла в зале… Гарри поднял голову, чтобы видеть реакцию подруги на свои слова, и невольно шатнулся назад, врезаясь лопатками в мягкую спинку. Девушка, что секунду назад расслабленно сидела в кресле в полутора метрах от него, резво вскочила на ноги и, метнувшись вперед, выдрала из его не препятствующей этому ладони директорское послание. Пергамент был мгновенно смят и с каким-то испуганным ожесточением брошен в огонь. — Там… — начал Гарри, глядя на как-то слишком уж дико смотрящую на пожирающее записку пламя подругу. Больше добавить ничего не сумел, потому что та вдруг оказалась у него на коленях, крепко прижимая узкую ладошку к губам друга. Знакомые ореховые глаза в нескольких дюймах от его собственных смотрели серьезно и непривычно мрачно. — Ты не станешь продолжать, — настойчиво заговорила гриффиндорка. Гарри медленно кивнул, не зная, чье сердце сейчас бьется быстрее: его — от этого неожиданного и слишком интенсивного, чтобы можно было остаться спокойным, контакта, или Гермионы, в чьи бока рефлекторно вцепились его руки. Очевидно, что девушка сильно боялась. Чего? Что случилось бы, если бы гриффиндорец закончил фразу? Гермиона опустила ладонь с губ на плечо Гарри, но сама не отодвинулась. — Ты не будешь читать мне ничего из того, что написал директор, — продолжила девушка тем же твердым, не подразумевающим возражений тоном. Гарри снова кивнул. — Ты также не станешь мне говорить, если он попросит передать что-то устно. Шестикурсник напряженно кивнул еще раз. Подруга еще несколько секунд удерживала его взгляд, затем обмякла, уткнувшись лицом Гарри в плечо, и пробормотала: — Хорошо. Голос звучал слегка приглушенно из складок школьной мантии. Гриффиндорец без особого неприятия переместил одну руку на талию девушки, второй погладил по мягким черным волосам. Сердце его теперь билось ускоренно не от испуга, вызванного резким посторонним прикосновением, а от мыслей и предположений о том, в какое такое дерьмо могла все же вляпаться его смелая подруга, чтобы так странно для себя реагировать на что-либо. — Гермиона, ты просила ни о чем не спрашивать, но… — Гарри почувствовал, как напряглась под его руками гриффиндорка. — Может быть, я все-таки могу чем-то помочь. Некоторое время девушка молчала, но тело ее постепенно расслабилось. Гриффиндорец уже подумал, что Гермиона не ответит, когда та все же заговорила, не поднимая головы: — Расскажи про то, что я тебе сказала, Рону, Джинни и, пожалуй, еще Невиллу. Остальные станут задавать вопросы. А еще — будь осторожен, ладно? Девушка, наконец, оторвала лицо от его плеча и посмотрела на друга каким-то затравленным усталым взглядом, который ему никогда не хотелось бы видеть на этом лице. — Ты должен знать: что бы ни случилось, я твой друг, Гарри. Но! Не верь мне. Пожалуйста, не верь… Избранный видел боковым зрением, как вытаращились на них некоторые гриффиндорцы, как сверкнула вспышка фотоаппарата Коллина Криви в углу, слышал, что затихли несколько особенно громких бесед, но не обращал на это внимания. Он пытался переварить сказанные подругой слова. «Не верь мне». И что — черт возьми! — это должно было значить? Нет, Гарри не был тупым, он понимал смысл слов. Чего он понять не мог и что отчаянно хотел теперь выяснить, так это почему он не мог доверять больше лучшей подруге?