Anchored In Ink/Якорь в чернилах

1 мая 2000

      Гермиона, в конце концов, объяснила Северусу, что произойдёт во время ограбления банка и как это повлияет на события, которые начнут финальную битву. Как они появятся в Хогсмиде и поднимут тревогу. Гермиона с опаской смотрела на свой дневник, изо всех сил пытаясь проглотить ком, который застрял у неё в горле. Она уже плакала сегодня дважды… один раз, когда проснулась, зная, что, скорее всего, никогда больше не услышит нового «Доброе утро, Гермиона», и когда получила напоминание о Военном мемориале.       Это был нервный день, и Гермиона провела слишком много времени, расхаживая и дрожа, думая о каждом способе, которым она могла бы помочь Северусу. Она взяла дневник с собой, ожидая от него каких-нибудь слов, надеясь, что их утреннее приветствие не будет последним, что она когда-либо услышит от него. Мерлин, эта мысль чуть не поставила её на колени.       Как будто Северус почувствовал её потребность, его чёткий почерк появился на листе дневника.       — Тебе удалось сбежать из Гринготтса на драконе. Я должен ждать вас в ближайшее время?       — Да. — её руки дрожали, когда она писала ответ.       С его стороны не было никаких колебаний.       — Понятно, так вот когда это начнётся.       Глаза Гермионы уже были влажными, когда она окунула перо в чернила, зная, что ей нужно сделать.       — Да, и я должна рассказать тебе, что произойдёт.       Она объяснила, как они войдут в Хогсмид. Что им поможет Аберфорт, который проведёт их в безопасное место, покажет как добраться до Выручай комнаты. Что Орден будет вызван по тревоге, а Северус соберёт всех студентов в Большом зал. Гермиона сморгнула слёзы, вспоминая как она смотрела на него тогда, ещё не зная, какую борьбу он перенёс.       — Значит, ты проникнешь в школу первой, прежде чем меня вызовут, — спросил он её, заставив задуматься, не записывает ли он сам.       Эта мысль не облегчила боль в груди.       — Да, и когда ты столкнёшься с Гарри и МакГонагалл, тебе придётся убедиться, что ты обезвредишь Кэрроу, прежде чем уйти. Используй её заклинание, чтобы поразить им близнецов. Перекинь заклятие МакГонагалл на них. Я знаю, что ты можешь это сделать.       — Я буду драться с Минервой? — чернила дёрнулись по странице.       — Да, — её грудь была так сжата, что Гермиона едва могла дышать.       — Я убью её? — перо Северуса всё ещё лежало на странице.       Гермиона не стала дожидаться, пока он спросит что-нибудь ещё, прежде чем ответить.       — Милосердный Мерлин, нет, ты вылетишь в окно Большого зала. После этого ты встретишься с ним.       — И он убивает меня.       Фаталистический тон его ответа сжал Гермионе горло. Она должна была противостоять этому, она должна была держать себя в руках, ради них обоих.       — Ты не умрёшь. Возьми противоядие, которое ты разработал для Артура, прежде чем отправиться в Большой зал. Возьми его и побольше.       — Ты расскажешь мне сейчас, как это произойдёт? — спросил Северус. И Гермиона представила, как он произнёс бы эти слова тихим умоляющим шёпотом, который она слышала только в своём воображении.       Гермиона сидела на полу, держа дневник на коленях, боясь описывать события, которые постигнут человека по другую сторону страницы. Но в глубине души она знала, что Северус заслуживает знать правду.       — Начнётся битва, а затем мы объявим перемирие. Он призовёт тебя и восхвалит твою бесконечную преданность. Мы — Гарри, Рон и я — будем прямо за стеной комнаты. Он будет интересоваться, почему Старшая палочка сопротивляется ему. Он считает, что, поскольку ты убил Дамблдора, ты её хозяин, а не он.       — Но я не хозяин, не так ли?       Это была мысль, которая доставляла больше всего боли. Том Риддл пытался убить его по ложной причине. Северус никогда не был хозяином Старшей палочки, и всё потому, что Дамблдор позволил Драко обезоружить себя ещё до того, как Северус поднялся на Астрономическую башню. У неё не было сил объяснить всё это, поэтому она рассказала ему всё, что могла.       — Нет, хозяином палочки был Драко. До тех пор, пока Гарри не разоружил его в поместье, когда мы сбежали… так что настоящий хозяин палочки — Гарри. Это часть того, как мы побеждаем.       — Тогда что он сделает? — спросил Северус.       Гермиона тяжело сглотнула, сдерживаясь от волны эмоций, угрожающей утопить её.       — Риддл скажет тебе, что только он может жить вечно и натравит на тебя Нагини. Она укусит тебя несколько раз в шею. Затем он оставит тебя на полу Визжащей хижины.       — Я умру в одиночестве?       Рыдание вырвалось из её груди, она провела пальцем по его словам, качая головой.       — Мы придём, и ты со слезами отдашь нам свои воспоминания. Гарри будет держать руку на твоём горле, пытаясь остановить кровотечение, пока я буду искать флаконы с диттани. Ты скажешь ему, что у него глаза его матери… и твои глаза стекленеют. Мы не сможем остаться, все будут в опасности… и у нас останется так мало времени… Мы уйдём, но сначала я выплесну на твоё горло целый флакон диттани, надеясь, что на время этого будет достаточно и позже я смогу вернуться к тебе на помощь. Я очень сожалею, что не осталась тогда рядом с тобой…       Гермиона призналась ему, что сожалеет об этом. Призналась, что никогда раньше не делилась этим ни с одной живой душой. Это было одной из причин, по которой она так стремилась найти его. Сначала, потому что она была обязана ему, но теперь… теперь она должна была найти его, чтобы прикоснуться к нему, почувствовать, что он жив, и что все эти страдания действительно чего-то стоили.       Северус не стал комментировать её сожаление, казалось бы, сосредоточившись на фактах.       — И когда ты вернёшься, моего тела уже не будет?       — Да, ты должно быть, смог аппарировать. С тех пор я ищу тебя.       Именно с того момента, когда Гермиона вернулась в хижину и обнаружила там только лужу крови и ничего более, она решила найти Северуса Снейпа.       Его перо резко дернулось, и Гермиона подпрыгнула в ответ.       — Оповещение только что сработало, вы уже здесь.       Слёзы начали свободно течь из её глаз, и Гермиона смотрела, как они падают на бумагу, оставляя мокрые круги на странице. Всё её тело задрожало, когда она поняла, что они подошли к пропасти, которой она так боялась.       Будь она проклята, если Северус вступит в эту битву, полагая, что никто никогда не заботился о нём, потому что если она ошибается — а это было не так — то это был последний шанс, который она имела, чтобы сказать ему, что она чувствует.       — Я не хочу, чтобы это было нашим прощанием. Мерлин, чёрт возьми, я должна сказать это на случай, если это последний шанс, который я получу. У меня есть сильные чувства к тебе, Северус. Чувства, которые только росли и крепли, по мере того, как я узнавала тебя через этот дневник. Я думаю, что я влюблена в тебя. Я сожалею, что когда-либо сомневалась в тебе. Я так сильно хочу быть там с тобой, чтобы помочь… чтобы разделить на двоих бремя, которое ты несёшь в одиночку так долго.       Её признание чернело на листе, усеянном её слезами, казалось, целую вечность. Её сердце сжалось, убеждённое, что Северус либо уже ушёл на битву, либо её чувства были нежеланными. Гермиона заплакала сильнее, вытирая глаза тыльной стороной ладони, чтобы прояснить зрение.       — Это очень мило с твоей стороны, Гермиона. Я принимаю свою судьбу. Я иду навстречу моей смерти, поэтому я признаюсь, что этот дневник и твоя компания сделали кошмарный год бесконечно более терпимым. Я разделяю твои чувства. Я сам хотел бы быть там с тобой, чтобы насладиться миром, который принесёт моя грядущая жертва. Но задерживаться дольше на этих страницах нет ни возможности ни смыла. Я с радостью отдам свой последний вздох, за то, что тебя будет ждать лучший мир. Прощай, Гермиона.       Сдавленный крик вырвался из её горла, и она писала так быстро, как только могла её дрожащая рука.       — Подожди! Подожди! Дай мне обещание…       — Какое обещание? — спросил Северус.       Гермиона знала, что должна убедить его найти её.       — Если ты останешься жив, то завтра — второго мая двухтысячного года — приходи к Военному мемориалу! Я буду ждать весь день! Если ты не сможешь прийти, пришли кого-нибудь, пришли что-нибудь, пожалуйста, чтобы я знала, что не схожу с ума… Пожалуйста, Северус… если ты будешь жив через два года, приди ко мне.       Она не знала, чего ожидала от него, но молилась всем богам, которые слушали её, чтобы Северус согласился, а ещё лучше, чтобы завтра она увидела его своими собственными глазами.       — Клянусь, если я буду жив, Гермиона, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы завтра быть там.       Его обещание было самой драгоценной вещью, которой она теперь владела, и Гермиона выдохнула, её грудь болела от напряжения, когда она ответила ему.       — Спасибо. Удачи, Северус, я буду ждать тебя там весь день. Я не прощаюсь, Северус.       — Прощай, Гермиона, — безошибочный почерк Северуса остановился, и Гермиона поняла, что он ушёл.       Пронзительный крик покинул её тело, когда она крепко сжала руками края блокнота, желая быть там, желая удержать его, желая остановить его страдания. Это было несправедливо! Это было несправедливо! Северус не должен был страдать. Это было похоже на то, что Гермиона снова потеряла его, за исключением того, что на этот раз она действительно понимала, чего лишилась.       Гермиона кричала, пока не охрипла от горя, глядя на часы и зная, что Северус был по другую сторону страницы, борясь за свою жизнь. Свернувшись в позе эмбриона, Гермиона рыдала, пока внутри неё не осталось ничего, кроме сырой пустоты.       Тишина пронизывала её чувства. Впервые с сентября Гермиона чувствовала себя одинокой. Всё, что у неё было — его слово, обещание того, что Северус сделает всё, чтобы выжить и быть завтра на мемориале. Но сомнение воспользовалось шансом напасть на неё и топило надежду в глубинах подавляющего её горя.