Перерыв

Тишина неловкая, напряженная. Она будто поглотила до этого уютную комнату, в которой хотелось запереться и рассматривать мельчайшие детали на полках, картины, которыми он успел заполнить стены и пустые холсты, на которых вот-вот должны появиться его новые творения. Сейчас же отсюда хотелось убежать как можно дальше, чтобы просто нормально вздохнуть, потому что грудную клетку будто сдавливают тугие цепи, которыми Хенджин себя обмотал в последние дни, придя к определенным и, как ему показалось, правильным для них всех выводам. — Я… — Слушай… Они начинают одновременно, и неловко смеются. Хван теребит край полотенца и кивает, что младший продолжал первым. В любом случае, они скажут одно и то же, но разными словами. Он уверен, что Феликс сейчас попросит дать ответ и отпустить Чанбина, ведь это логично и нормально в любых отношениях, когда кому-то из пары понравился кто-то другой. Но ведь между ними ничего не изменилось. Так сказал Чанбин, когда они пили кофе в тот день. Они держались за руки и все действительно было хорошо, кроме одного «но», которое весь день преследовало танцора, даже когда Бинни тайком поцеловал его, когда они вышли из лифта. На площадке камеры, но у любой камеры есть слепая зона, и все мемберы давно просчитали их. О зоне возле их общаги Хвану рассказал Хан, а откуда он знает Хенджин знать не хотел. Их с Минхо личная жизнь будет сниться ему в кошмарах, если хотя бы представить это. — Хенджин~а? — Ликс мягко касается запястья, вытаскивая его из мыслей после того, как Джинни в отвращении передернул плечами. Конечно, он рад за личную жизнь мемберов, но знать ее подробностей не желает. — Прости, задумался, — он снова говорит это. Снова отвлекся от слов Феликса, снова ответил не сразу и пропустил сказанные им слова. Парень поджимает губы, но молчит на это, и руку не убирает, касаясь маленькими пальцами еще горячей после душа кожи. — Что ты говорил? — Я спросил, как долго вы будете мучиться? — Феликс серьезен и спокоен, смотрит прямо в глаза. Мокрые волосы обрамляют красивое лицо, усеянное веснушками, и Хенджин был бы самым отпетым лгуном на свете, если бы сказал, что не понимает Чанбина. Очень понимает. Феликс красивый. Феликс светлый, как солнышко, теплый, яркий. В нем хочется раствориться как в вязаном пледе у камина. Только вот перед Хенджином сидел другой Феликс, другая его сторона. Серьезный, настойчивый, даже в какой-то степени упрямый парень. Дважды ему отказывали в разговоре, и он решил, что в третий раз спрашивать не будет. Конечно, Хенджин мог выгнать его, сказать, что очень устал, но Ёнбок пришел бы снова, и снова, и снова, пока Хван не согласился бы наконец поговорить. — Все сложно, Ликси, — он поворачивает руку и хватается пальцами за маленькую ладошку парня, второй все еще сжимая многострадальное полотенце. — Не думаю, — качает головой тот, поглаживая ладонь Хенджина свободной рукой. У него такие маленькие ручки, что Джинн одной рукой может спрятать их обе. Это даже забавно сколько раз на фанмитах и шоу они сравнивали это и каждый раз умилялись с разницы. Феликс всегда казался взрослее, когда становился серьезным, говорил очень правильные вещи и его хотелось слушать. Они часто и много говорили с Хенджином, обсуждали вещи, о которых с другими мемберами Хван говорить не мог. Даже с Чаном, к которому любой из них мог прийти с любой даже самой личной проблемой, и лидер если не помог бы решить ее, то выслушал бы и дал совет или просто побыл бы рядом, погладил по плечу, подарил крепкие объятия, которые каждую неделю дарит Стэй на своих трансляциях, и стало бы легче. Но иногда Хван просто не мог обсудить свои переживания с ним, а с Феликсом было легко говорить, греться в лучах его улыбки и теплых карих глаз. — Чанбин-хён очень грустный, — продолжает Ликс после недолгой паузы. Он знает, что Хван будет упираться, упрямиться и говорить, что «все сложно», «запутано» и тому подобное. Готовил ответ на каждую такую фразу, и все еще крепко держал его руку в своих. — И ты грустный. Я это вижу. Все видят. Хенджин непроизвольно дергается от этих слов. Ему казалось, что он смог создать видимость что все отлично, они профессионалы и могут держать лицо на съемках, и держаться перед ребятами. А оказалось, что все видят, что нихера не отлично все. А в голове снова всплыли слова Минхо, что это не только его проблема. Ведь хён был прав тогда. Все отражается на группе, как бы они не старались. Любое настроение Чанбина сказывается на его читке, настроение Хенджина на танцах, а переживания Феликса на всем вокруг. — И что ты хочешь, чтобы я сделал? — Хенджин мог бы съязвить, сказать что-то обидное, чтобы младший не лез в это, но ведь он и есть главная причина того, что сейчас происходит. Вопрос тихий, спокойный, и искренне не понимающий Хенджин смотрит на Ликса, мысленно пересчитывая веснушки на носу парня, чтобы немного успокоиться. — Поговорите, — твердо произносит блондин, фыркнув от капельки, что упала на нос с мокрой еще челки. — Просто поговорите. Расскажи, что чувствуешь, выслушай его. Это касается не только тебя, но и его. И меня, — уже тише добавляет парень и не так уверенно. — Тяжело смотреть на вас таких. Хенджин молчит, обдумывая их короткий разговор. Вряд ли он сможет сейчас что-то внятное сказать, но легкие прикосновения к ладони успокаивают, а тепло чужой руки не дает скатиться обратно в пучину собственных размышлений, где он убеждал себя, что лишний. Эта мысль не покидала его и твердо сидела в подкорке, и Джинни все еще был уверен, что такой исход будет лучшим для них всех. Но Феликс всего парой фраз посеял в нем зерно сомнения, что его выводы верны. — Пора спать, — тихо проговорил Ли, чуть крепче сжав ладонь танцора, вытаскивая его из обволакивающей тишины. Он прав, время перевалило за полночь, и хотя оба всегда ложились поздно, сегодня они вымотались на тренировке и нужен был отдых. — Да, пора, — Хенджин кивает, нехотя разжимая пальцы и отпуская парня. Ему еще нужно вернуться в свое общежитие, а утром Минхо голову оторвет за то, что мелкий с мокрой головой и в пижаме шастает по коридорам. — Ёнбок~а, — зовет он, когда парень уже открывает дверь, чтобы выйти. — А что ты думаешь обо всем этом? А ведь и правда. Он думал о себе, думал о Чанбине, Феликс думал о них обоих, но никто не спросил, что чувствует и думает сам Феликс. Тот немного помолчал, будто подбирал подходящие слова или переваривал заданный вопрос, а потом выдал простое: — Я не против вас обоих, Джинни, — улыбнулся и вышел, оставив Хенджина в полном недоумении.