Перерыв

Порой собственные мысли еще большие потемки, чем чужие. Но неизменно каждый человек погружается в этот омут, цепляется за самое позорное воспоминание из детства, прокручивает в голове неудачный диалог, повторяет раз за разом неприятную сцену из жизни. У всех есть такие эпизоды, за которые стыдно и хочется не думать, но почему-то именно они всплывают в голове, когда лежишь в темноте собственной комнаты, смотришь в потолок в безуспешных попытках уснуть. Для Хенджина этим эпизодом стал он сам. Мальчик, который старался, рвался вперед, чтобы доказать окружающим и самому себе, что он не только красивая мордашка, но и танцор, вокалист, рэпер, в конце концов, просто хороший человек. Он зубами вырвал то, что есть у него сейчас и продолжает это делать. Но не может элементарно собрать себя воедино, когда первые в жизни отношения дали трещину. Не развалились, нет, это Хван отрицает очень яростно, когда Чан украдкой спрашивает о расставании. Все хорошо, но нужно время. Кажется, эта фраза уже стала дежурной у Хенджина в лексиконе и раздражала даже его самого. После разговора с Феликсом прошло уже несколько дней, но ничего не поменялось, кроме того, что Хенджин теперь смотрел на ситуацию иначе. Он много думал той ночью, сидел и рисовал в блокноте наброски, рассматривая глаза Феликса, неровно наложенную на них карандашом тень и веснушки на переносице, потом также долго смотрел на профиль Чанбина, который нарисовал слишком быстро и больше по памяти, нежели с фотографии. Точно также он смотрел на этот профиль на тренировках и репетициях, наблюдал за происходящим со стороны, объясняя свою задумчивость банальной усталостью и недосыпанием. Феликс все также приносил ему воду, садился рядом, прижимаясь плечом, рассказывал, как Чонин запутался в рукавах собственной толстовки пока переодевался, чем очень смешил танцора. И ночного разговора никто из них не касался. Феликс ждал. Больше никаких попыток поговорить. Только легкие объятия, бутылка воды или сока, улыбка, как лучик солнца. Хенджин грелся в его тепле, оттаивала корка льда, которой он покрыл сам себя за все это время, будто заново выбираясь наружу, ведомый ярким светом. Сквозь эту трещину, расколовшую щит, Хван позволил себе устало прислониться лбом к плечу Чанбина, пока тот разминал затекшие плечи. Это, кажется, было их первое взаимодействие не «по работе» с того разговора, и Хенджин не отодвинулся, когда тяжелая рука легла на плечо и чуть сжала, когда движение повторилось и немного обожгло, но принесло расслабление. Танцор едва ли не урчал, ощущая как стянутые тейпами мышцы отпускает постоянное напряжение и колющая боль. — Спасибо, — улыбается парень, получая улыбку в ответ. Он почти вслух готов был признать, что скучал по этим рукам, но в зал ввалились младшие под предводительством Джисона, которых выпроводили за снеками, а Минхо и Чан активно делали вид, что заняты настройкой аппаратуры и тайком не наблюдают. По классике таких историй, Хенджин должен был отпрянуть, сделать вид, что ничего такого не было, но он только поворачивает голову к вернувшимся, потираясь щекой о широкое плечо и ловит улыбку Ликса, отвечая тем же. В очередной раз музыку прерывает оповещение. Кажется, у мемберов уже вошло в привычку разбавлять вечера внезапным желанием поговорить с Хваном. Наушники продолжают играть что-то, но он уже не особо концентрируется на тексте и музыке, глядя на открывшийся чат. В последний раз Чанбин отправил ему стикер с обнимашками, который радостно висел над сообщением. Чанбин [22:19]: скучал по твоему смеху Хенджин [22:21]: только по нему? Почему-то Хенджин думал, что будет сложнее, но он ответил так легко и быстро, будто не было этих долгих дней молчанки и бесконечных раздумий. Ему все еще странно, тяжело и непонятно, все еще ужасно страшно перед мыслями о том, что Чанбин за эти дни их перерыва по инициативе танцора, решил, что отношения зашли в тупик. Хотя еще несколько дней назад сам собирался дать зеленый свет и уйти в сторону. Но решить проще, чем сделать. Словно сказать, что начнешь худеть и заниматься спортом с понедельника, а утром понедельника внезапно найти причину отложить это действо. «Поговорите» голосом Феликса резко всплывает в голове в секундном перерыве между треками, и Джинни кивает сам себе. Да, младший прав, им пора поговорить, но опять же решить сложнее, чем сделать. Он слишком долго откладывал это, слушал, обдумывал, решал за себя и за других, забывая, что не единственный кому тяжело. И первым на это указал Минхо. «Это не только твоя проблема. Подумай об этом», говорил он. Хенджин кивал, но не думал, слушал, но не слышал, упиваясь своими эмоциями. Чанбин [22:24]: не только Хван улыбается, убирая наушники в футляр, но не спешит печатать ответ. Он видит, что собеседник что-то долго пишет, но не собирается дожидаться. Парень спрыгивает со стула, натягивая на ноги мягкие тапочки с забавным рисунком и выходит из комнаты. Нужная дверь всегда открыта. Чанбин сам говорил, что оставляет ее так, потому что ждет что кто-нибудь к нему зайдет. — Ты решил написать мне песню? — тихо произносит Хенджин, останавливаясь на пороге когда Бин нажимает на кнопку отправить. Он не переступает его, все еще не решаясь нарушить чужое личное пространство. Телефон в его руке как раз тихо оповещает о новом сообщении, и танцор поднимает светящийся экран, блокируя телефон. Он хочет услышать все, что написал ему хён, глядя в глаза. — Можно? Когда Чанбин кивает, неловко завозившись на кровати, чтобы сесть, Хенджин переступает порог и прикрывает за собой дверь. Ощущение, что он не был в этой комнате несколько лет, хотя прошла всего пара недель, но как будто заново узнает фотографии на стенах, теплый плед на кровати, которым Со укрывал его, когда Джинн уснул пока они смотрели дораму, ворох черной одежды в шкафу, будто у них с Чанни-хёном один гардероб на двоих, коврик для упражнений в углу, гантели, ноутбук на тумбочке у кровати. Все это одновременно знакомо и ново для него, но Хван осторожно проходит дальше, садится на край кровати, откладывая свой телефон на тумбу. — Я тоже соскучился, хён, — наконец, произносит он, глядя на рэпера из-под светлой челки, что падает на глаза. Молчание тяжелое, но не напрягает, не кажется дискомфортным. Каждый многое хочет сказать, но не решается. Возможно, Хенджин был прав и часть своих переживаний Чанбин отразил в одном из текстов их будущих песен, или своего микстейпа, потому что глаза зацепились за листы блокнота, что лежал на столе. Но как бы не съедало любопытство, хён не покажет пока не будет готово, а если он не уверен в тексте, то не покажет вовсе, спрятав в стол, как несколько десятков других песен, которые еще не вышли, не доработаны, не готовы для выпуска. — Что ты написал мне? — парень кивает на телефон, нарушая тишину. Он мог бы просто разблокировать телефон и прочитать, но хочет услышать не только слова, но и голос. Хенджин действительно ужасно соскучился по этой их близости, когда просто сидишь рядом и говоришь обо всем, он хотел снова дремать под тихое ворчание Чанбина о том, что у Хвана снова холодные ноги и тело так напряжено, что одно движение он лопнет. Ему не хватало сильных рук на плечах и бедрах, когда рэпер разминал мышцы после многочасовых изнурительных тренировок танцора, а потом выгонял в ванную отогреваться и спать. — Прочитай, — отвечает Чанбин, двигаясь ближе. Неловко, странно, скованно, будто они встретились спустя много лет и спрашивают, как дела, боясь рассказать о чем-то важном, чтобы не ранить. Хван мотает головой, растрепав волосы, смотрит исподлобья, как умеет только он, намекая, что не притронется к телефону, вызывая у Чанбина только тяжелый вздох и смирение. — Я написал, что скучал по тебе. По всему тебе. Еще написал, что хочу поговорить, — Бинн замолчал, глядя на пальцы гостя, что перебирали край кардигана, будто он нервничает. — Феликс? — тихо усмехнувшись, спрашивает Хван, ловя легкий кивок парня напротив. Похоже, малыш Ёнбок устал смотреть как они ходят каждый в своей клетке из мыслей и взял все в свои руки. — Бинни, я… — Погоди, — впервые за вечер голос его звучит твердо, будто он хочет высказаться, и Хенджин покорно закрывает рот, давая старшему право говорить. Он снова дергает нитку кардигана, стараясь не задумываться о том, что сейчас все может либо рухнуть, либо заиграет иными красками. — Дай мне сказать, иначе потом я не смогу. Можно? — прежде чем начать, он тянет руку к ладони танцора, оставляя окончательное решение за ним, и ждет, пока до Хвана доходит, что у него просят. И тот разворачивает руку, цепляясь за пальцы Чанбина, чуть сжимает, давая понять, что он готов слушать. — Мне нравится Феликс, очень сильно, — и Хван поджимает губы, но молчит. Нельзя давать волю эмоциям, раз уж он решил дать шанс и сидит сейчас перед Чанбином, держит его за руку и слушает. — Но это не значит, что я разлюбил тебя, понимаешь? Не значит, что я перестал восхищаться тобой. Что я больше не хочу держать тебя за руку, обнимать, целовать, не значит, что я не хочу быть с тобой. Я не знаю, что чувствую к нему, но это другое, иначе, чем с тобой. Это, черт, как бы это объяснить… — такой красноречивый в текстах песен, веселый на фансайнах и шоу, Чанбин сейчас спотыкается о собственные слова, пытаясь донести до своего парня одну простую мысль — он любит их обоих. — Но ты не против нас обоих? — тихо подсказывает Хенджин. Он вспомнил ответ Феликса на его вопрос, и тогда не особо придал ему значения, но сейчас снова вернулся к нему, понимая, что имел в виду Ёнбок. — Да, если выразиться просто и грубо, то да, — Чанбин цепляется за спасательную соломинку, вытягивая себя. — Ты особенный, Джинни, — он мягко касается второй рукой щеки парня, заставляя того прикрыть глаза, прижимаясь к теплой ладони. — Я думал, что приму любое твое решение, но понимаю, что не готов отпустить. Последние слова раздаются где-то совсем близко, и Хенджин только успевает распахнуть глаза, когда Бинн его целует. Легко, невинно, будто в первый раз, но этот поцелуй так много значит для них обоих сейчас. Он шумно выдыхает через нос, опуская руку на запястье, то ли оттолкнуть хочет, то ли задержать, но лишь отвечает, так же осторожно и неуверенно, чувствуя улыбку на чужих губах. Чанбин получил ответ, который хотел, а Хенджин, кажется, пришел к пониманию, что все его метания были напрасны. Он тоже не готов отпустить его, не готов смириться с тем, что не сможет также ощущать эти руки на своем теле, а губы на своих губах. Но готов попытаться жить по новому. — Я хочу попробовать, — тихо говорит Хван, прислонившись лбом ко лбу рэпера, разрывая поцелуй. Им все еще нужно многое друг другу сказать, многим поделиться, но сегодня, похоже, Хенджин будет спать не в своей кровати, а под привычным ему пледом с тяжелой рукой на талии.