Коронация

Куда идти, Гэвин не знал, поэтому решил двигаться вдоль реки. Рано или поздно ему должно было встретиться поселение — если верить словам Карла, люди чаще всего старались осесть поближе к воде. На этом и строился Гэвинов план, прямой, как древко копья: дойти до деревни или городка и расспросить местных про судьбу Голубого Древа. Думать про то, что за многие годы оно могло погибнуть или люди могли забыть и о нём, и о месте, куда его посадили, совсем не хотелось. Как и том, что встреча с кентавром могла быть воспринята… неоднозначно. В лучшем случае.       В худшем с ним попытаются расправиться или пленить, чтобы продать как диковинку. Живым Гэвин бы, конечно, не дался, но и самому убивать без лишней нужды не очень-то хотелось. Всё равно к цели это бы не приблизило.       Такие размышления не делали путь легче. К каждой ноге будто бы цеплялся камень, и ещё один тяжким бременем ложился на сердце, поэтому Гэвин не думал. Разве что по ночам, когда подолгу не мог уснуть.       А днём он шёл. Дальше и дальше, стараясь держаться поближе к берегу и отвлекаясь лишь на то, чтобы поохотиться. Сперва трудно было понять, что Гэвин на чужой стороне, но спустя три дня пути вересковые поля, топкие низины и поросшие высокой травой холмы сменились каменистым предгорьем. То тут, то там начали мелькать кусты и редкие деревья, а на исходе пятых суток путешествия берёзы, дубы, осины и ели обступили Гэвина со всех сторон, и оказалось, что двигаться придётся по настоящему лесу.       Пришлось идти медленнее. Пологое глинистое русло, обрамлённое осокой, уступило место усыпанному крупными, гладкобокими валунами берегу. Река явно пробила себе путь сквозь камень — иногда край земли вздымался на высоту нескольких корпусов, а вода подступала вплотную к стене обрыва, так что приходилось делать порядочный крюк, взбираясь по заросшим колючим кустарником склонам. Коварные старые корни переплетались причудливой сетью, прятались в траве и грудах пёстрой опавшей листвы. Гэвин смотрел во все глаза, стараясь не спешить и выбирать путь осторожно, уговаривая себя, что, стоит подвернуть ногу, Коул помощи точно не дождётся.       Настроение от этого совсем испортилось. Даже аппетит пропал, хотя обычно пожрать Гэвин был не дурак. Лес оказался щедр: дичи кругом водилось в достатке, встречались и кусты боярышника, и дикие яблони с мелкими кислыми плодами. Может, дело было в одиночестве — он никогда не оставался один так надолго. Соплеменники раздражали, иногда совсем выводили из себя, и стоило только порадоваться, что теперь-то некому докучать в пути. Отправляясь в дорогу, Гэвин подготовился ко всему, кроме того, что вынужден будет остаться наедине с собой, чужим лесом и равнодушным синим небом.       Поэтому найти людей хотелось побыстрее. И желание сбылось, но странным образом: Гэвин обнаружил труп. Псиной от него не несло, что значило — это человек.       Словно молоко в котелке, со дна души поднялось, вскипело и хлынуло через край радостное нетерпение с нотками эйфории. С одной стороны, труп наглядно подтверждал, что двигается он в верном направлении, с другой — живой двуногий оказался бы намного полезнее. Да и кто знает, как долго течение несло его? Может, несколько дней? Гэвин припустил бодрой рысью, привычно лавируя между здоровенных прибрежных валунов. План был простой, как и все Гэвиновы планы: посмотреть поближе, подумать и лишь затем — унывать. Не наоборот.       Фигура в сером на серой же гальке привлекла внимание стаи ворон. Они беспокойно вышагивали неподалёку, хлопали масляно блестящими крыльями, сидя на обломанных ветвях упавшего в воду дерева, и их хриплое карканье далеко разносилось по спокойной глади широкой реки. Гэвин пригляделся: мужчина или, судя по тонкому стану, юноша; одет богато, но вместо ладных сапожек — бледные узкие нагие ступни. Убийцы сняли или забрал бог реки, видать. Сапоги Гэвину нужны были так же, как пятая нога, но обыскать тело всё-таки стоило. Вдруг найдётся что-нибудь полезное?       Подойдя ближе, он только вздохнул. Да уж, хорошая курточка у мёртвого господина, да только маловата будет в плечах. И в груди. Если даже и втиснуться в неё, то треснет по швам с первым же взмахом руки. Зато стало ясно, отчего человек умер — в боку у него торчала стрела, а серая ткань обильно окрасилась буро-красным. Взгляд равнодушно скользнул по древку с голубым оперением, спустился ниже, немного задержался на крепких, круглых ягодицах, плотно облепленных мокрой тканью. Неприятная ассоциация с Коуловой девчонкой раздула угли глухого раздражения, и Гэвин, поджав губы, присмотрелся повнимательнее к ремню на поясе. Боги ему улыбнулись! Ножны не были пустыми.       Он осмотрел место рядом с телом, крупных камней не обнаружил — только песок и совсем мелкую гальку. Ещё одна удача. Гэвин опустился на колени, аккуратно приземлил зад, устраиваясь лёжа, и склонился над мертвецом, чтобы перевернуть его и расстегнуть пояс вместе с ножнами. Но стоило только ладоням коснуться холодного мокрого тела, как труп застонал и шевельнулся.       Сперва Гэвин отдёрнул руки и выругался — громко, грязно и с чувством. Вороны неодобрительно каркнули, в ответ на что он сплюнул в сторону, пригрозил:       — А ну, кыш, чёртово отродье, — и прижал пальцы к шее под челюстью раненого.       Подушечки толкнул слабый ток крови — юноша оказался живым. Ну, пока ещё. Гэвин вздохнул, мысленно проклиная противную гальку, впившуюся в колени, богов, приманивших его удачей и случайным даром, и самого себя. Он отчаянно размышлял, что же теперь делать. Лучше было бы бросить человека здесь и двигаться вверх по течению. Коулу нужна помощь, и возможная задержка в пути из-за забот о раненом незнакомце Гэвина совсем не радовала. Но вдруг человек придёт в сознание и согласится ответить на его вопросы? Тем более что все народы, даже клыкастые твари, чтили непреложный закон долга крови: тому, кто спас жизнь, полагалась ответная услуга от спасённого, чего бы тот ни пожелал. У людей закон тоже мог сохраниться, если они ещё помнили, что такое честь, хотя коротко стриженные волосы говорили скорее об обратном.       Гэвин тяжко вздохнул, приняв решение. И, аккуратно переворачивая раненого на бок, чтобы подтянуть поближе и взять на руки, вдруг замер — на куртке человека, прямо на груди, красовалась нарядная вышивка шёлком и серебром. В силки к Гэвину попала весьма непростая птичка, но вовсе не из-за этого с его губ сорвался резкий выдох. И не из-за того, что юноша оказался красив, хотя Гэвин, конечно, заметил и острые стрелы тёмных ресниц, и гладкое, скуластое и бледное лицо, и плавный изгиб губ, даже на вид мягких и нежных, словно розовые лепестки. Всё это померкло, отступило в сторону, пока он, едва дыша, вёл кончиком пальца по вышитым на серой ткани раскидистым ветвям, ровному стволу и корням, переплетённым в хитрый орнамент. Краски поблекли из-за грязи и влаги, но Гэвин смел надеяться, что дерево, вернее, Древо, задумывалось золотошвейкой как голубое.       Что же, стоило, пожалуй, повиниться перед богами за брань. Ему и правда повезло, и повезло больше, чем можно было надеяться.

***

Хорошо, что Гэвин отказался от идеи путешествовать налегке и не забыл про свертки чистой ткани для перевязок. И ведь в последний момент кинул их в сумку, вняв гласу разума: когда ещё удастся вернуться, сколько времени займет поход, что может приключиться в дороге? Вот и приключилось.       Стрела, по счастью, вошла в тело неглубоко. Гэвин плохо представлял, насколько ранение могло быть опасным для человека. Он снова посмотрел на красивое лицо, скользнул взглядом по приоткрытым губам, подмечая частое, прерывистое дыхание. Оставалось лишь надеяться, что наконечник стрелы не был отравлен.       Первым делом Гэвин решил развести огонь, а уж затем разбираться с раной, тем более что солнце уже скрылось за верхушками деревьев и сумерки стремительно теснили день прохладой и темнотой осенней ночи. Вскоре от шалашика из сухих веток потянуло дымом, пламя лизнуло стружку и листья, занялось и весело заплясало, принимаясь за дерево и кору. Гэвин вроде бы и не долго провозился, сооружая небольшой костерок, а небо уже накрыло завесой плотных серых туч. Кругом воцарилась темнота. Он отошёл чуть подальше в кусты, чтобы опорожнить пузырь, а когда вернулся к костру, с удивлением обнаружил, что человек очнулся и смотрит на него круглыми от изумления глазами.       — Проклятье. Кентавр! Что за чушь, — выдал он и покачал головой. — Ладно хоть не чёрт с рогами.       Гэвин оскорбился:       — Чушь, значит? А я-то думал, в людях ещё живут понятия о чести и благодарности за спасение.       Человек вскинул голову и снова уставился на Гэвина. Бледная кожа словно бы светилась немного в темноте, но ему это, конечно, показалось из-за неровных отблесков костра.       — Ох… Ладно. Меня зовут, — юноша запнулся на миг, но тут же продолжил, — Кон. Я благодарен тебе за помощь, кем бы ты ни был. Назови своё имя.       Гэвин хмуро оглядел раненого. Только очухался и уже имя требует, ты погляди-ка! Привык повелевать в своем племени, не иначе. Впрочем, он всё-таки назвался, так что ответить стоило.       — Я — Гэвин. Гэвин Рид.       Кон пошевелился, будто бы намереваясь привстать, но тут же скривился от боли.       — Рад нашей встрече, Гэвин.       — Да уж, стоит порадоваться, так бы и сдох тут на берегу.       — Спасибо, я ценю твою помощь. Осмелюсь попросить тебя об услуге: помоги мне избавиться от стрелы в боку и обработать рану. Награжу тебя щедро, обещаю.       Гэвин выдержал эффектную паузу, скептически глядя с высоты на человека. Так уж складно шьёт словеса, так стелет! Знал он такую породу: на вид вроде мягко, да жёстко будет спать.       — Хорошо. Про награду я запомню.       Кон мигом перешёл к делу:       — Котелок есть? Что-то, в чём можно вскипятить воду?       — Допустим, — осторожно ответил Гэвин.       — Принеси воды, да возьми не у берега, а с глубины, и подвесь над огнём. Надо довести до кипения и дать остыть, но сперва ты поможешь мне снять мокрое.       — Ишь, командир, — проворчал Гэвин, но спорить с Коном не стал — ночная прохлада бывала безжалостна, особенно к тем, кто и так ослаб телом. — А жопу тебе не почесать?       Кон благоразумно промолчал на этот раз. Гэвин принёс воды и подвесил котелок над огнём, достал из сумки тряпицы для перевязки и переложил в карман куртки. Покружил рядом со смирно лежащим Коном, прикидывая, как бы улечься, чтобы было сподручнее справиться с человечьей одеждой. Гора сухой листвы, на которой он устроил раненого, оказалась маловата для него самого. Пришлось опуститься почти вслепую, и, как назло, прямо в колено впился какой-то сучок. Гэвин зашипел, завозился, устраиваясь на земле и с тоской вспоминая свою кровать дома, с большими подушками, набитыми душистым сеном.       — Начни со штанов, — распорядился Кон. — В мокром холодно.       — Штанов?       — Нижняя часть одежды.        Ремень удалось снять быстро. Нарядная рукоять кинжала ярко блеснула в свете костра, но Гэвин отложил его в сторону, едва удостоив взглядом. С завязками тоже проблем не возникло, пальцы легко справились с узлами, ослабили шнуровку и потянули одежду вниз сразу вместе со вторым слоем — тонкой белой тканью.       — Стой, стой, исподнее можешь оставить, — запротестовал было Кон, но Гэвин лишь фыркнул и продолжил начатое.       — Вот ещё, ты сам сказал, что в мокром лежать не хочешь! Ну и причуды у людей, — пыхтел он. — Придумают же! Штаны, под ними ещё штаны… Пёсий потрох! Что, снова шнуровка? Да ты издеваешься!       Гэвин так сосредоточился на завязках, узлах и том, чтобы не трясти человека, что толком и не понял, в какой момент замер, разглядывая обнажённые бледные конечности. Рельефные икры, сильные, мускулистые бёдра и округлый зад — и всё голое, ни шерстинки, ни волоска, лишь сияющая синеватой бледностью гладкая кожа, украшенная крапинками родинок.       — Кхм. Гэвин? Может, продолжишь? Становится прохладно.       Чёрт знает что! Гэвин разозлился сам на себя и на раненого за компанию. Подумаешь, родинки! И кожа эта белая… Может, люди все такие, почём ему знать-то? Он прикрыл ноги Кона краем попоны, стараясь не касаться их руками.       — Куртку придётся распороть. Постарайся аккуратнее, не порежь меня, хорошо?       — Уж разберусь! — рыкнул Гэвин чуть более агрессивно, чем следовало. — Учить он меня вздумал. Будто бы я ран не обрабатывал никогда! Ты что, лекарь?       — Да, Гэвин, я — лекарь, так что уж прости, но пусть будет по-моему. Если у тебя есть нож, будь добр, положи его на угли. Рану нужно прижечь. У меня в кармане была мазь для ожогов, кажется…       Что же, это объясняло и нарядную одежду, и властный тон. Лекари всегда непомерно задирали нос, некоторые, как Карл, ещё и с богами умудрялись болтать, накурившись своих трав. Гэвин, может, тоже бы с парочкой богов пообщался, да только траву ту на дух не переносил. От одного дыма в носу свербило.       Вода вскипела. Пришлось подняться на ноги, чтобы снять котелок с огня. Кон повернул голову, с любопытством разглядывая то, как Гэвин управляется с хватом на кончике копья.       — Как любопытно, — пробормотал он.       Гэвин снова устроился на земле рядом с человеком и взялся за изящную курточку. Мягкая серая основа, тёплый шерстяной подклад, по фигуре подогнана плотно, как перчатка, но рукава на шнуровке оставляют свободу движений — хорошая вещь, ничего не скажешь, даже жаль, что придётся распороть. Но тут уж ничего не поделаешь.       Гэвин весь взмок от напряжения, пока орудовал кинжалом, стараясь не задеть нежную бледную кожу. Из-за неудобной позы ломило спину, в колени и живот впивались какие-то веточки и камешки, пустой желудок вновь скрутило, а ведь столько ещё предстояло сделать.       — Вот дерьмо. Надеюсь, это того стоит, — пробормотал он себе под нос, не особо заботясь, услышит его Кон или нет. А потом добавил уже громче: — Сейчас буду снимать.       Куртку удалось стянуть, почти не задев стрелу. Кон мужественно терпел, лишь выдохнул сквозь сжатые зубы. Может, не так уж он слаб телом и изнежен, как показалось сперва.       Гэвин вытер пот и тяжело вздохнул. Теперь самое главное. Всё, что нужно, было под рукой — и тёплая вода, и длинные отрезы чистой ткани, и острый нож, лезвие которого Гэвин уложил прямо на мерцающие оранжево-алым угли.       — Ну, пора, — хрипло произнёс он, взялся за древко.       И потянул. С небольшим сопротивлением наконечник покинул плоть, и сразу следом по бледной коже потекла струйка крови. Не слишком сильная, впрочем, что немного приободрило.       — Ах-х, — выдохнул Кон.       Его руки крепко сжали попону, пока Гэвин промывал рану чистой водой. Закончив, он потянулся за ножом, который успел принять в себя жар углей.       — Скажи, когда будешь готов.       — Да давай уже!       Гэвин подчинился. И тогда Кон всё-таки вскрикнул, вспугнув сонных птиц с ветвей у них над головами.       — Ничего, ничего, — бормотал Гэвин, — скоро всё пройдёт. Видишь, всё уже позади, да, больно, но заживёт, найдёшь ещё тех, кто это сделал, и развесишь на дереве их кишки. Сможешь приподняться немного, я перевяжу?       Он и правда смог, и Гэвин, забыв про ноющую спину, быстро управился с бинтами.       — Воды, — попросил Кон.        Гэвин потянулся к нему и стёр пот со лба ладонью. Отыскал мех, осторожно поднёс к чужим губам, немного наклонил.       — Спасибо, — голос прошелестел едва слышно.       — Отдыхай, — зачем-то сказал Гэвин и укутал плечи и спину Кона попоной, прежде чем встать.       Человек уже ничего не ответил. Оставалось ждать утра и надеяться, что в тело не попала зараза. Обычно первая ночь бывала решающей и во многом определяла, выживет раненый или нет.       Живот снова напомнил о том, что давно стоило закинуть в него еды, а из запасов остались только кислые яблоки да пара горстей боярышника в кармане — Гэвин хотел наловить рыбы до заката, но куда там, встреча с Коном поменяла все планы.       Приступив к скудному ужину, Гэвин с тоской предался размышлениям о ночлеге. Ночи становились холоднее, и хорошо хоть не зарядили дожди. Но, судя по тому, что звёзд видно не было и ветер гнал низкие тяжёлые тучи, в любой момент могло накрыть не то моросью, не то настоящим ливнем.       Скормив огню несколько толстых веток, Гэвин выбрал кучу опада побольше и завозился, пытаясь улечься хотя бы с подобием комфорта: подгрёб под торс сухие листья и уложил голову на сумку. Удобнее не стало, но он так вымотался, что сон накрыл разум мягким крылом, стоило только смежить веки.

***

Проснулся Гэвин ещё до рассвета. Огонь совсем потух, даже угли прогорели. Со стороны реки ползла густая туманная дымка. Первым делом Гэвин проверил, как там Кон, и с немалым облегчением обнаружил, что тот дышит и всё ещё спит. Чтобы это выяснить, пришлось немного отогнуть край попоны, в которую тот завернулся с головой — видимо, начал замерзать ближе к утру.       Гэвин развёл костёр, стараясь не шуметь. Получалось, как и всегда, не очень, но Кон спал крепко. Так крепко, как спят лишь дети, умаявшиеся от дневной беготни, и те, кому ни разу не приходилось вслушиваться в звуки ночи, ожидая нападения врага в любой миг.       Этим утром лес оказался благосклонен к охоте и вручил Гэвину двух глухарей. Когда он вернулся к костру, день уже вступил в свои права, а Кон проснулся и даже смог сесть, зябко кутаясь в попону.       — А вот и завтрак, — объявил Гэвин и оскалил зубы. — Ну что, жить будешь или не решил ещё?       — Как видишь, умирать пока не собираюсь, — отозвался тот не особо-то любезно, но на птичьи тушки покосился с явным интересом.       Вскоре от костра взвился ароматный дымок, от которого рот сам собой наполнился слюной. Жир плавился и капал на угли; то там, то тут вспыхивали яркие язычки пламени. Гэвин отыскал точило и принялся приводить в порядок оружие, следуя старой привычке всегда быть готовым ко всему. Кон же устроился поближе к огню и пообещал следить за мясом. Оставалось смотреть на него и дивиться: да, его бледность так и не сменилась здоровым румянцем, но Кон вовсе не был похож на того, кто ещё вчера балансировал на грани жизни и смерти. Впрочем, о людях Гэвин не знал ничего, а в том, что предполагал, раз за разом ошибался. Из омута мыслей его выдернул голос Кона:       — Гэвин, принеси-ка воды.       — Ещё чего!             Но Кон продолжил, словно бы и не слышал гневного окрика:       — А если захватишь несколько листьев вон с того смородинового куста, можно будет бросить их в котелок для аромата. Тебе понравится, уверяю.       Чёрт знает что! Гэвин терпеть не мог, когда ему что-то там повелевали. И когда он набирал воду, и когда срывал листья, и когда брёл к костру и отдавал всё Кону, никак не мог понять, как это вообще возможно. Чужак, имени которого он вчера ещё не знал, вил теперь из Гэвина верёвки не хуже Коула. И так тонко подводил, что вроде бы глупо было не подчиниться, ведь всё по делу.       Пока Гэвин с удовольствием расправлялся уже со вторым глухариным бёдрышком, Кон едва осилил несколько небольших кусочков мягкого мяса и заявил, что больше не голоден. Он выловил все листья из успевшей немного остыть воды и перелил часть отвара в мех. Гэвин же по привычке снял пробу прямо из котелка и удивился, хотя виду не подал — и правда оказалось лучше, чем просто вода.       — Ну и ну, — покачал он головой, облизывая жирные пальцы, — Да ты ешь, как птичка! Хоть в чём-то от тебя польза, меньше харчей надо.       Кон пропустил замечание мимо ушей, оглядывая Гэвиновы ноги. Слишком уж внимательно, но Гэвин и сам с интересом изучал человека, так что тут всё было честно.       — Можно вопрос?       — Валяй, — настроение улучшилось, как всегда и бывало на сытый желудок.       Гэвин испытал приступ великодушия и решил, что не против небольшой беседы и ещё одного куска сочного мяса.       — Не сочти за дерзость, но я не думал, что кентавры существуют.       Отправив обглоданную дочиста кость в костёр, Гэвин фыркнул:       — Пф-ф, я бы то же мог и о людях сказать. А вопрос-то в чём?       — Вопрос… Ах, да. Откуда ты здесь взялся? Много ли таких, как ты? Почему вас никто никогда не видел?       — Так, знаешь что, давай-ка договоримся. В ответ на каждый твой — я задам свой, идёт?       — Хорошо, — легко согласился Кон и отщипнул крошечный кусочек мяса от глухариной тушки.       — Пришёл я издалека, брёл вдоль русла реки девять дней. Таких, как я, хватает с избытком. Что же касается причин, почему нас никто не видел… Неужто ты и правда ничего не знаешь?       — А что я должен знать? — Кон свёл изящные брови на переносице.       — Ну, про переселение людей, про раскол племён и столетнюю войну? — Войн у нас было много, но ни одна не длилась целый век.       Гэвин задумался. Странно было осознавать, что люди и правда существовали, жили тут столетиями, вели какие-то войны, заключали союзы и совсем забыли о былом. Кон тоже умолк — может, почувствовал, что не стоит упорствовать с расспросами.       Лучи солнца начали прогревать остывшую за ночь землю. Тихие воды реки ловили отражение кучерявых облаков, похожих на груды белоснежной овечьей шерсти на голубом сукне. Ветер что-то шептал в золочёных кронах берёз, перебирал длинные ивовые ветви, сгибал непокорные станы сосен, на что те отзывались жалобным протяжным скрипом.       — Прости, Гэвин, но у нашего народа сохранились лишь сказки про таких, как ты, — нарушил молчание Кон.       — А у нас — песни. Немногие верили, что в них много правды, но теперь… Не знаю даже, — Гэвин умолк, призадумался, вспомнил все старые сюжеты, казавшиеся причудливой выдумкой. — Говорят, была война людей, оборотней и моего народа. Мы надеялись, что сможем заключить союз с вашим племенем, но король людей решил иначе. Он, будучи чародеем, направил свою волшбу на то, чтобы оградиться от наших земель. Увёл народ, забрал саженец Голубого Древа, в котором жила его сила, и был таков!       — Хм… Я помню что-то из сказок. Но там говорилось, что людей изгнали из волшебной страны, где вечное лето, живут разные чудесные твари — прости, Гэвин, — и текут молочные реки с кисельными берегами.       — Дерьмо собачье! Пф-ф, — Гэвин возмущённо переступил копытами. — Никаких кисельных берегов! Люди сами ушли, бросили нас в час нужды, спасая свои шкурки. Если верить песням, конечно.       Кон сделал глоток отвара из меха и покачал головой.       — Думаю, правды мы всё равно не узнаем.        Гэвин продолжил:       — Теперь моя очередь задавать вопросы. Их всего два: что ты знаешь о Голубом Древе и как его найти?       Тёмные глаза впились в Гэвина внимательным взглядом. Чётко очерченная бровь дрогнула, чуть дёрнулась вверх, и стало ясно — Кон точно что-то знает, но отвечать не спешит.       — Ну? Давай, выкладывай. Я жду.       — Что именно ты хочешь знать насчёт Древа?       — Где оно растёт? Я видел вышивку у тебя на груди, — Гэвин разозлился и яростно хлестнул себя хвостом по боку. — Думаю, ты что-то знаешь и темнишь.       Он сделал шаг вперёд, нависая над Коном. Тень накрыла человека с ног до головы, но в лице его Гэвин не увидел страха. Скорее даже… облегчение?       — На Лысой горе, к Западу от излучины Светлой, похожей на седельную луку…       — Отлично. Ты проводишь меня туда.       — Я?! Я не могу, я должен вернуться к своим, — возразил Кон, но Гэвин рыкнул, перебив его.       — Ты пообещал мне награду за помощь, и вот что я прошу: ты покажешь мне путь до этого чёртова Древа, а дальше можешь катиться на все четыре стороны! Или хочешь, чтобы я пожалел, что спас тебя?       — Нет, — с явным усилием произнёс Кон. — Ладно, так тому и быть.       — Вот и славно. Попробуешь сбежать…       — Я не сбегу. Я дал слово. И, поверь, это многого стоит.       Гэвин с сомнением оглядел Кона. Серьёзный вид внушал некоторую надежду, но пёс их знает, этих людей. Выбора особого всё равно не было, так пришлось довериться человеку.       — Тогда выдвигаемся. Доедай уже этот кусок, сил на тебя смотреть нет.       — Вот и не смотрел бы, — буркнул Кон, и Гэвин невольно ухмыльнулся.       Хоть человек ему попался и вредный, сам-то он тоже был не мёд. Да и что-то было в гордом, упрямом Коне такое, что заставляло взгляд прикипать к нему снова и снова — любопытство, наверное, что же ещё? Жаль, что он так слаб, Гэвин бы посмотрел на человека в бою, предложил бы схлестнуться. Не всерьёз — забавы ради. Но, глядя на то, с каким трудом тот осторожно поднимается на ноги, продолжая кутаться в попону, и идёт к развешенной на ветвях одежде, Гэвин вдруг понял одну вещь.       Какой уж тут спарринг! Едва ли человек осилит путь на своих двоих. Двигаться же медленно, с кучей остановок Гэвин был не готов. Словно вторя его мыслям, Кон ахнул, вскинув ступню — в нежную кожу впилась колючка. Гэвин смотрел, как он вытаскивает шип из ноги, и понимал, что выхода у него нет. Придётся нести его на спине, как бы ни противилось всё естество такой мысли. Неслыханное дело, позволить оседлать себя, как какую-нибудь клячу. Его, Гэвина Рида, воина, водившего за собой дюжину!       Кон, не подозревая о том, какая душевная буря одолевала его спутника, натягивал штаны. Его нагота сияла белизной так ярко, что аж глаза слепило, и Гэвин, как бы ни злился, отвести взгляд не мог. И испытал нечто странное, что-то вроде сожаления, когда кожа скрылась за слоями ткани. Будто бы солнце в дождливый день вдруг выглянуло, а потом снова спряталось за тучами.       — Зар-раза, — выругался Гэвин себе под нос и добавил погромче: — Кон, шевели задом пошустрее!       — А ты не слишком-то вежлив, — съязвил тот в ответ, застёгивая куртку и затягивая ремень с ножнами.       Распоротый на боку шов и потемневшее пятно напомнили о вчерашнем, и Гэвин немного поумерил пыл. В конце концов, Кон был ранен и слаб, а ещё он и правда собирался помочь. Извиняться Гэвин не умел и не любил, так что буркнул:       — Поедешь у меня на спине, — и подцепил хватом перекидные сумки с земли. — Надеюсь, понятно, что это большая честь?       — И я ценю это, — торопливо ответил Кон.       Гэвин не хотел на него смотреть, но не выдержал и всё-таки бросил взгляд. Тёплые карие глаза ярко блестели, на губах играла мягкая улыбка, а прядка слишком коротких тёмных волос выбилась из причёски и упала на высокий лоб. Как-то некстати подумалось, что, если уж и носить на спине человека, то Кон — не самый плохой выбор. Всё-таки лекарь, не пастух какой-нибудь, и вообще…       — Я отличный наездник, можешь не волноваться, — поспешил уверить он, но, увидев лицо Гэвина, торопливо исправился: — Я не это имел в виду. Не хотел сравнивать тебя с лошадью, и…       — Ещё одно слово, и пойдёшь пешком, ясно?       Кон кивнул.       — Ну, тогда залезай.       — Э-э-э, — лицо Кона приняло странное выражение. Брови взлетели вверх, губы сложились скорбной подковкой. — Если бы не рана, я бы с радостью, но в данном положении это весьма затруднительно.       — В данном положении, — передразнил его Гэвин. — О, боги, за что это мне! Ладно, двуногий, за тобой должок. Ещё один!       С этими словами Гэвин опустился на колено передней правой, а левую вытянул вперёд. Можно было бы решить, что он склонился перед Коном в низком поклоне, но тот всё понял правильно: перебросил ногу через спину и уселся, тут же сжав бока коленями.       — Эй, не придуши меня ненароком, — проворчал Гэвин и крякнул, выпрямляясь. — Хех, а на вид ты казался полегче. Лучше ничего не отвечай, а то ссажу, понял?       Кон, видно, и правда понял и промолчал. Гэвин дёрнул шкурой и фыркнул — чужая задница на спине ощущалась очень странно. Мешки со всякой всячиной ему довелось носить не раз, но человек на спине — другое дело. Он держался сам, не норовил сползти, а горячие, упругие ягодицы совсем не напоминали куль с мукой.       — Тебе неприятно, да? — словно подслушав его мысли, спросил Кон.       Гэвин всерьёз подумал, прежде чем ответить.       — Это странно, — честно признал он. — Не знаю, что и сказать.       — Для меня это тоже странно. Не совсем то, к чему привык.       Кон не уточнил, к чему именно он привык, но и так было ясно. К счастью, в этот раз он не стал сравнивать Гэвина с лошадью, видно, запомнил, что это неприятно. Такой знак внушал некоторую надежду: за время пути до Древа они, быть может, не успеют поубивать друг друга.       Река неторопливо несла мимо них свои воды. Зыбкая рябь золотистой чешуёй искрилась в лучах солнца, и казалось, что кто-то разбросал на водном покрывале сотни начищенных до блеска монет. Гэвин обогнул старую иву, прошёл мимо наряженного в багрянец высокого клёна, миновал несколько осин и одинокую берёзку едва ли с него ростом. Картины осеннего леса сменяли друг друга, и каждая последующая старалась перещеголять предыдущую. Гэвин впервые за все дни пути вдруг понял, что лес вокруг красив, и его яркие краски особенно хороши на контрасте с синевой реки и отражённого в ней неба. В воздухе плыл аромат, совсем не похожий на Пустошь: прелая листва, мокрый песок, трава и что-то звенящее, пронзительное, чему названия не было.       Стало интересно, чем пахнут люди. Мысль вышибла из душевного равновесия, да так, что Гэвин запнулся о корягу. Кон, убаюканный неторопливым мерным движением, едва не соскользнул со спины — потеря баланса ощутилась отчётливо, — но успел схватиться за Гэвинову талию и лишь потому усидел на месте. Чужие руки обвили тело всего на миг и так поспешно отпустили, что возмущаться было поздно. Хотя очень хотелось.       — Извини, Гэвин. Я почти задремал.       Ответить на это было нечего, да и смысл тратить слова попусту? Гэвин подумал лишь, что стоит всё-таки сделать привал среди дня и дать Кону немного отдохнуть. В конце концов, ему тоже не помешает перекусить и снять с себя всадника хотя бы ненадолго.       — Гэвин?       — М-м?       — И всё-таки, зачем ты сюда пришёл? Ведь путь был так долог. С губ сорвался тяжёлый вздох. Ладно, терять уже нечего.       — Близкий мне соплеменник тяжело болен. Шаман сказал, что спасти его может только чудо. Я преодолел весь этот путь, чтобы добыть сок Голубого Древа — наши песни говорят, что он может поднять больного на ноги.       — Должно быть, этот соплеменник очень дорог тебе.       — Ближе его никого нет, — согласился Гэвин. — Но это не то, о чём я хотел бы говорить.       — Понимаю. Извини.       Кон умолк и подозрительно долго молчал. Так долго, что впору было бы забеспокоиться, но Гэвин, углубившись в мысли о Коуле, ничего не заметил до самого привала. Да и во время него — тоже. Думы его витали далеко от этого места, и сердце полнилось глухой тоской, виной и ощущением, что время стремительно тает, как туман на рассвете, и чем дольше длился его путь, тем меньше оставалось веры в успех.       Конечно, сама его встреча с человеком — почти что чудо. Но человек этот был из плоти и крови, ни о какой волшбе, судя по всему, не слышал, и если Древо и правда есть, вряд ли его сок как-то поможет Коулу. С таким же успехом можно набрать березового и принести домой. Да только вот цеплялся Гэвин за старую сказку, за истрёпанный, затёртый тысячами повторов миф, за мечту о том, что всё можно исправить, если сильно пожелать.       Очень уж не хотелось встретить правду лицом к лицу и смириться с тем, что некоторые вещи исправить нельзя. Можно только жить с последствиями, к которым привёл выбор.