Коронация

Перед тем, как выдвинуться в сторону Детройта, Коннор решил взглянуть на Древо ещё раз. Что-то словно тянуло его туда, хотя многие годы он избегал этого места. Здесь всё слишком живо напоминало о смерти отца.       Он отогнул ветку, мешающую обзору, и пошёл к Древу. Оказавшись под сенью его переплетённых ветвей, Коннор почувствовал: что-то изменилось. Пришлось подойти поближе, приглядеться внимательнее, тогда все сомнения и развеялись. На нескольких ветвях красовались серебристые почки! Коннор даже дотронулся до одной из них, чтобы убедиться — вовсе это не сон и не иллюзия. Наверняка они проглядели их, когда подходили к Древу впервые, да и немудрено это, ведь почки — признак весны, вовсе не полыхающей яркими красками осени.       — Гэвин! Скачи сюда, скорее!       В ответ на его зов из-за деревьев показалась высокая фигура. Гэвин остановился возле самого края поляны, нахмурился, но вскоре припустил во всю прыть.       — Смотри, — Коннор с улыбкой указал на Древо. — Удивительно, правда? Как же мы не рассмотрели?       — Это просто невозможно, — растерянно произнёс Гэвин. — Я же точно осмотрел его, готов поклясться, Древо было мёртво... Пёсий потрох, клянусь предками, Коннор, нам благоволят боги, не иначе!       Сок шёл плохо, и всё-таки флягу размером с ладонь удалось наполнить целиком. Пока Гэвин был занят, Коннор невольно обратил внимание на то, как искусно она сделана. Тонкая, почти ювелирная работа по металлу, с причудливой вязью орнамента и плотно подогнанной крышкой — из такой ни капли драгоценной жидкости не прольётся зря. Наверняка кентавры не так просты, раз есть среди них мастера, способные сделать такую вещицу.       — Я тут подумал, — сказал Гэвин, — может, нам опробовать сок? Ты ранен, и, коль всё так сложилось, проверим, правдивы ли легенды?       Коннор с сомнением покосился сперва на Древо, потом на флягу. Страсть к науке и множество прочитанных книг не позволяли ему верить в магию и богов. Однако в некоторых трудах упоминались благотворные свойства сока алоэ, например, и в этом он смог убедиться сам, когда во дворцовую теплицу привезли это странное растение. Насчёт Древа никаких исследований не проводилось. Кто знает, может, оно и правда поспособствовало бы скорейшему заживлению, однако с той же вероятностью могло навредить или даже убить. Одной из любимых Конноровых книг уже много лет оставался справочник растений и грибов с иллюстрациями, и ядовитых среди них было немало. Как лекарь он не мог идти на неоправданный риск — в конце концов, даже если сок и не убил бы, то вполне мог вызвать отравление со всеми неприятными последствиями.       — Как именно звучит легенда? Нужно выпить, чтобы подействовало, или делать компресс?       — Больного поднимет Древа кровь, только это и сказано, никаких уточнений нет.       Коннор тяжело вздохнул. Это мало помогало делу.       — Слушай, я не против экспериментов, но есть риск, что сок ядовит, а легенда — не более чем сказка. Я бы советовал проверить свойства для начала, скажем, на мышах.       — На мышах?!       — Да. Нужно взять три группы, штук по десять в каждой, и…       — Вот ещё, — фыркнул Гэвин. — Делать мне больше нечего, мышей ловить!       Он выхватил кинжал из ножен на поясе и, закатав рукав рубахи, провёл лезвием по коже чуть выше запястья. Затем плеснул немного сока поверх свежей раны и довольно оскалился.       — Гэвин, ну зачем?! — закричал Коннор. — Это может быть опасно!       — Я должен убедиться. А теперь давай-ка залезай мне на спину, пора выдвигаться. По дороге и узнаем, врут песни или нет.       Оставалось лишь подчиниться. Отсюда до замка протянулась старая дорога, сохранившаяся получше, чем участок пути, который вёл через старый мост к выработанной шахте. Именно с той стороны они с Гэвином и прибыли — надо полагать, первые путники за последний десяток лет.       Теперь, когда можно было двигаться напрямик, да ещё и не по скрытой травами земле, а по мощёной дороге, Гэвин ускорился. Он больше не опасался коварных коряг или ям, и иногда переходил на рысь. Коннор подсчитал, что даже с учётом медленного передвижения уже к ночи они окажутся в окрестностях замка. Думать об этом оказалось странно: с момента роковой прогулки верхом и покушения прошло четыре дня, а по ощущениям — целая жизнь. Словно он бродил с Гэвином по лесу годами, спал у него под боком, слушал истории о быте кентавров и обменивался с ним неловкими, но очень сладкими ласками. Коннору хотелось остаться в лесу подольше, невзирая на все неудобства. Подбитых мехом сапожек, седла, мягкой перины, чистой одежды и если не купальни, то хоть деревянной лохани с горячей водой — того, что в иных обстоятельствах он счёл самым необходимым, здесь не было и в помине. Ещё и оставленная стрелой рана напоминала о себе тупой болью при каждом движении рукой. И всё-таки, несмотря ни на что, проведённые с Гэвином дни стали для него глотком свежего воздуха в тягостном ожидании коронации.       Коннор не мог вспомнить, когда в последний раз был так же счастлив. Разве что в детстве… Но этому пришёл конец. Через считанные часы он будет в Детройте, и спустя пару недель всё случившееся в лесу наверняка покажется ему сном, фантазией или бредом.       Жаль, что мысль о доме не вызывала у него радости. Да и разве мог он радоваться, ведь после возвращения Коннора ждало расследование, коронация, свадьба и целая жизнь, заключённая в тесные рамки дворцового этикета. Впрочем, Гэвина ему было жаль не меньше. Видеть, как он цепляется за призрачный шанс помочь одному из близких, и знать, что остаётся надежда лишь на чудо, было тяжело.       — Ну что, как твоя рука? — поинтересовался Коннор, нарушив молчание.       — Пока без изменений.       Голос Гэвина звучал глухо. Приподнятое настроение, в котором он пребывал после привала, постепенно сменялось мрачной обречённостью. Рана не спешила заживать, что было неудивительно, и всё-таки печально.       — Как лекарь я могу сказать одно — даже самые лучшие средства не дают мгновенный эффект. На это нужно время.       — Да? И как же так вышло, что я только недавно вытаскивал из тебя стрелу, и всё зажило так хорошо, как бывает только после пары седмиц?       — Если ты забыл, мы обработали рану отличной мазью от ожогов. Я, кхм… поэкспериментировал с ингредиентами, осмелюсь заявить, что улучшил исходный состав. Кроме того, наша семья отличается крепким здоровьем.       — А что же, скажи-ка мне, борода у людей не растёт, или это ты такой особенный?       — Я предполагаю, что причина — некоторые наследственные мутации, — начал было Коннор, но его перебил Гэвинов смешок.       — А может, дело в том, — заявил он, — что дети королей и правда не такие, как все?       Коннор умолк, лихорадочно пытаясь вспомнить, как выдал себя. Слишком уж он расслабился. Думал, незнакомец из столь далёких краёв не сможет разобраться, что к чему…       — Да не переживай, — бросил Гэвин через плечо. — Это ничего не меняет. Разве что теперь будет что вспомнить перед смертью — довелось познать любовь принца, надо же!       — Прости, что солгал тебе.       — Брось, Коннор. Тебя едва не убили по велению собственного брата, после такого тяжело кому-то доверять.       Гэвин прибавил шаг. Мимо проплывали рыжеватые колонны сосен, мелькали белоснежные берёзы и полыхали клёны. Здесь царила тишина, но не абсолютная, как в библиотеке, а та, что ощущается в отдалении от городов и деревень. Ветер тревожил листву, слышались скрип ветвей, поступь копыт, иногда и протяжные крики птиц — тогда, если поднять голову, в просветах между кронами виднелся косяк крошечных точек на голубом полотне неба. Слева и справа от дороги Коннор то и дело замечал остатки зданий, почти полностью скрытые багровым покрывалом дикого винограда. Когда-то Детройт был гораздо более многолюдным, а замок казался настоящим чудом — высокие башни со шпилями, которые ещё Элайджа Третий велел покрыть золотом, возносились в небо на небывалую высоту и сверкали на солнце, как устремлённые в небо клинки.       — Рана выглядит всё так же, — нарушил молчание Гэвин. — Вот проклятье, я-то уж было поверил в волшбу, слишком уж чудно всё сложилось!       — А что за хворь у этого, — Коннор прикусил губу, силясь припомнить имя.       — У Коула. Ему на спину упала горящая балка. С ожогом шаман справился — мази, припарки, бинты… Но удар повредил спину. Мне сказали, мол, поднять его после такого сможет лишь кровь Голубого Древа.       — Мне так жаль, — отозвался Коннор.       — Скажи мне, только честно, без прикрас. Что думаешь? Наверняка и у людей бывают похожие травмы. Удаётся их лечить?       На душе сделалось ещё более тягостно. На контрасте с тёплым погожим днём и залитым солнечным светом лесом в душе Коннора сгустились сумерки печали.       — Без осмотра невозможно сказать наверняка, — осторожно начал он. — Всё зависит от того, пострадал ли позвоночник. Если нет, то возможность выздоровления велика.       — А если да?       — Мой кузен упал с коня, когда ему было тринадцать лет. Он не встает с тех пор. Я знаю про ваш обычай, но у людей не принято лишать жизни даже тех больных, у которых нет надежды на выздоровление.       — Разве это жизнь?       — Кузен женился. Родились дети… Жизнь может быть разной, Гэвин. Не всегда она завершается вместе с потерей руки, ноги, зрения или слуха. Мне кажется, он счастлив. Может, и не так, как мог бы, сохранив способность ходить, но всё же.       — Говоришь, как седой мудрец. И откуда ты такой взялся? Если остальные люди похожи на тебя хотя бы наполовину, то мне жаль, что наши земли отделены друг от друга завесой.       Коннор мог бы рассказать Гэвину о том, что с ранних лет к ним с братом никто не относился как к детям, но не стал. Вместо этого он обнял его, прижимаясь щекой к рукаву потёртой кожаной куртки.

***

Детройт уже спал, когда Гэвин с Коннором подошли к его окраине. С холма, где они стояли, он был виден как на ладони. В некоторых окнах ещё теплился свет, в основном в сторожевых башнях по периметру стены. Коннор спешился.       — Вот и всё, Гэвин. Здесь мы расстанемся. Вряд ли тебе стоит показываться на глаза кому-то, кроме меня.       Прощаться было неловко. Хотелось урвать немного ласки напоследок. Коннор провёл рукой по мягкой шерсти, снизу вверх глядя на Гэвина. В сердце поселился страх, что его образ вскоре сотрется из памяти, и, может, через несколько лет Коннору будет сложно поверить в реальность такой встречи. Кто знает, не забудет ли его Гэвин? Решение пришло словно бы само собой. Коннор снял с пояса ножны с кинжалом.       — Я хочу, чтобы ты принял это как дар, — сказал он и протянул оружие, как и полагалось, рукоятью вперёд.       Гэвин отреагировал очень странно. Он замер, недоверчиво глядя на подарок и на Коннора, и даже в неярком свете луны видно было, что он растерян и смущён.       — Ты уверен? — уточнил Гэвин.       — Ну разумеется. Бери же! Я хочу, чтобы он служил тебе. Пусть напоминает о тех днях, которые мы провели вместе.       — Неужели думаешь, что я забуду?       Коннор и опомниться не успел, как Гэвин сгрёб его в охапку и стиснул в сильных объятиях. Ноги не касались земли, и всё, что оставалось, это обвить шею руками и ответить на пылкие поцелуи. Сердце неистово билось в груди, замирая от сладости и печали, и вскоре щёки сделались мокрыми — Коннор не знал точно, были это лишь его слёзы или нет. Когда же Гэвин опустил его на землю, то вслед за этим протянул собственный нож.       — Прими и ты мой дар, Коннор. Не опасайся, тебя я буду помнить. А теперь — ступай. И пусть твой путь благословят боги!       Коннор сморгнул слёзы и взял в руки оружие. Оно ещё хранило тепло Гэвина, и он сжал рукоять, словно пытаясь удержать этот жар. Гэвин потянулся к нему и с неожиданной нежностью провёл тыльной стороной ладони по щеке.       — Иди же, мой принц, — прошептал он. — Иди и не оглядывайся.       Всё так же сжимая подарок в руках, Коннор повернулся лицом к замку. Слезы текли по его щекам, когда он шагнул вперёд и услышал шорох за спиной. Он не выдержал и всё-таки обернулся, но Гэвин уже исчез, лишь где-то в темноте, под сенью леса, хрустнула ветка под его копытами, и всё стихло. Коннор вытер лицо и бегом бросился к замку, чтобы не передумать.       Он мог бы отправиться к главным воротам. Здесь, в Детройте, его узнали бы даже в обносках — немногочисленный гарнизон не просто часто видел принца, иногда и тренировался вместе с ним, когда у Коннора было настроение поупражняться в фехтовании. Однако весь Детройт встал бы на дыбы, новость о возвращении мигом распространилась бы повсюду, и первым делом, разумеется, доложили бы Ричарду.       О том, что брат не уехал, ясно было по голубому флагу на главной башне. Он был приспущен в честь траура, но не снят. Значит, у Коннора оставалась возможность незаметно проникнуть в его покои и задать пару вопросов лично, без присутствия стражи и приближённых.       Замок Детройта строили как неприступную крепость, а не мышеловку — в случае осады королевская семья должна была иметь шанс спастись. Потому-то замок и пронизывали тайные ходы, которые Коннор и Ричард так любили исследовать в детстве. Почти все выходы за пределы крепостных стен уже были завалены осыпью, но один точно оставался доступным, по крайней мере, лет пять назад точно. Коннор решил проверить, сможет ли он воспользоваться им сейчас. Деревню он обогнул по краю, чтобы ненароком не привлечь внимания. Возле одной из хат на плетне висели старые сапоги, и Коннор, немного поколебавшись, стащил их и обулся.       Добравшись до заросшего кустарником старого колодца, он снял деревянную крышку и глянул вниз. Из чёрного провала тянуло влажным сквозняком. Уровень воды иногда поднимался из-за дождей или по весне, но обычно оставался ниже, чем вход в боковой коридор, ведущий прямиком в замок. Пару раз они с братом проплывали последний участок пути, и это было весело — такое приключение, как в одной из книг про храбрых рыцарей и их легендарные подвиги, но сейчас затея вовсе не казалась привлекательной. От одной мысли, что придётся спуститься в густой тьме, нырять в ледяную воду и плыть вслепую, а после — брести по стылым коридорам без света, да ещё и мокрым, вызывала в душе Коннора страх. Главным образом потому, что Ричард тоже знал об этих ходах, и, если он и правда был причастен к заговору, мог приготовить там ловушки на случай возвращения старшего брата.       Коннор помедлил немного, собираясь с силами. Проверил, что ножны Гэвинова ножа надёжно пристёгнуты к поясу — другого оружия у него больше не было, — и перекинул ногу через каменный борт колодца, нащупывая носком скобу. Вскоре он уже спускался вниз. Ржавое железо оставляло на ладонях сухое крошево, и мрак обступал Коннора всё плотнее и плотнее. Вскоре он совсем перестал видеть скобы и двигался медленно, на ощупь. Каждый звук эхом отражался от каменных стен, и от этого становилось ещё более жутко.       — Двадцать пять, двадцать шесть, — считал шёпотом Коннор, — двадцать семь, двадцать восемь… О, чёрт! Проклятье!       Ровно под двадцать восьмой скобой плескалась вода. Оставалось только нырять, хотя всё естество кричало об опасности и умоляло этого не делать.       Коннор бросил взгляд наверх. Круглое отверстие очерчивало кусочек синего неба с созвездием Кентавра на нём. Ригель Центаурус, ярчайшая его звезда, ярко мерцала на синем бархате, и Коннор расценил это как доброе предзнаменование. Как будто благословение Гэвина и правда могло ему помочь…       Он сделал глубокий вдох и решительно спрыгнул вниз, тут же погружаясь в холодные объятия воды. Протянул вперёд руки, и они не встретили сопротивления — значит, проход всё ещё был открыт. Коннор поплыл наугад, надеясь, что двигается в верном направлении и что вода затопила лишь часть коридора, а не весь целиком. Тогда он, наверное, и утонет здесь — мысль пришла, но Коннор вспомнил про скачущего по небу кентавра и с удвоенной силой заработал руками и ногами.       Когда кончики пальцев коснулись каменной лестницы под водой, он нащупал одну из ступеней, оттолкнулся от неё и всплыл на поверхность, жадно хватая ртом затхлый воздух. Облегчение после первой пары вдохов быстро прошло, и снова стало жутко из-за полнейшей темноты вокруг. Казалось, что он то ли ослеп, то ли весь свет в мире погас. «Как в склепе», — подумалось ему, и от этого стало лишь хуже.       Он вылил из сапог воду и снова обулся, скинул с плеч бесполезную куртку, выжал подол рубахи. Да, от одежды сейчас толку было мало, но подошва хоть как-то защищала стопы от холодного камня. Пошатываясь, Коннор неуверенно поднялся на ноги и двинулся по лестнице вверх. Он вёл кончиками пальцев по стене, чтобы не терять направления, и это придавало немного уверенности. Вскоре ступени кончились, дальше коридор немного сужался и шёл вверх, почти незаметно поднимаясь выше и выше. Потеряться на этом отрезке пути было совершенно невозможно, знай себе иди вперёд, и Коннор шёл, левой рукой продолжая касаться прохладного, шероховатого камня, а правой сжимая нож. Разум подсказывал, что самой большой угрозой здесь могли стать лишь крысы, но инстинкты кричали об опасности и требовали защищаться от невидимой угрозы.       Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как он начал свой путь. Коннор радостно выдохнул, когда нащупал арку и миновал поворот — это означало, что он уже в замке. Светлее здесь, разумеется, не стало, но ощущение изменилось. Теперь он оказался дома. Ходы внутри замка были хорошо ему известны, хотя от ловушек, если они тут есть, это не спасло бы.        Раньше его не пугали путешествия по этим узким коридорам, но теперь тревога вгрызалась в него сильнее и сильнее. Ждёт ли здесь подвох? А может, все, включая брата, полагают, что покушение увенчалось успехом? Коннор закрыл глаза. Зрение не было ему помощником. Он выпростал рубаху из штанов, отрезал от подола лоскут, чтобы завязать глаза точно так же, как они с Ричи делали когда-то на спор. Правда, один из них всегда шёл позади с факелом или свечой, и, если становилось совсем жутковато, подбадривал, шутил или подначивал другого. Теперь же Коннор был один.       Он так живо представил брата рядом, что, казалось, мог ощутить идущее от него тепло. «Что, струсил?» — голос Ричи, ещё по-детски звонкий, так живо вспомнился Коннору, что он почти что услышал его. Тридцать шагов вперёд, развилка. Направо. Пятьдесят пять шагов, фальшивый тупик. Нажать на один из выступающих из кладки камней, шагнуть через порог. Тринадцать шагов, поворот. Ещё десять, перекрёсток. Если повернуть налево, попадёшь в библиотеку, а если направо — по узкой и крутой лестнице заберёшься на жилой этаж, куда Коннор и стремился.       Жаль, что напрямую в спальни ни один ход не вёл, но это было разумно. Ближайшим способом попасть в покои Ричарда оставался путь через кабинет, где Коннор принимал пациентов. Туда он и отправился. Руки уверенно нащупали рычаг, механизм щелкнул, внутри стены пришли в движение какие-то скрытые детали, и дверь распахнулась. Коннор нетерпеливо отдёрнул гобелен и, стягивая с глаз повязку, забылся, вдохнул полной грудью воздух, напитанный пылью.       В носу и горле нестерпимо зачесалось, словно кто-то щекотал пёрышком. Сдержаться оказалось совершенно невозможно, поэтому Коннор спрятал лицо в сгиб руки и чихнул. Вроде бы не очень громко, как ему показалось. Или нет? Он замер, навострив уши. Ни шагов, ни голосов слышно не было.       Всё вокруг выглядело так же, как и в день его отъезда. Аккуратные стопки книг, которыми Коннор пользовался чаще всего, стояли на полках в том же строгом порядке, склянки, банки, пузырьки из стекла и глины, мешочки с семенами, пучки трав, кожаный чехол со стальными инструментами — самая большая ценность, — каждая мелочь лежала на своём месте. Коннор оглянулся на гобелен. Теперь ему и в этом чудилось какое-то предзнаменование, хотя он и видел поблекшую вышивку сотни раз: кентавр поражает волка копьём под сенью великого Древа, усыпанного цветами.       Странно, что здесь всё осталось по-прежнему, когда сам Коннор так изменился. Он вдруг понял, что не сможет вынести бремя уготованной ему жизни. Женитьба и тяготы правления никогда не казались ему желанной ношей, и при каждом удобном случае он норовил покинуть столицу, чтобы вернуться сюда и заняться тем, что действительно получалось хорошо и радовало сердце — лечением людей.       Возможно, Ричи и правда окажется лучшим королём, чем он, Коннор? Только вот позволить братоубийце взойти на престол было нельзя. Времени оставалось очень мало, и каждая минута промедления стоила очень дорого. Нужно было скорее найти Ричарда, задать ему вопросы, а потом…       Смутный план уже начал выстраиваться в голове, но настолько хрупкий, что Коннор не мог позволить себе надежду. Вместо этого он осторожно прикрыл дверь и выскользнул в коридор. Неожиданно яркий свет ударил ему в лицо, заставляя зажмуриться, и кто-то взвизгнул — женщина, судя по голосу.       — Ма-амочки!       По голосу Коннор узнал Кэру. Он подскочил к ней и зажал рот ладонью. Кэра трепыхнулась в его руках, но почти сразу её глаза закатились, а тело обмякло — бедняжка потеряла сознание. Коннор чертыхнулся, едва успев подхватить фонарь из её пальцев — если бы тот упал на пол, от грохота проснулся бы не то что замок, а весь Детройт. Пришлось втащить Кэру в кабинет, уложить на кушетку и плотно прикрыть дверь.       — Успокойся, — произнёс Коннор, снова накрывая её рот ладонью. Очень вовремя — судя по расширившимся от ужаса глазам, Кэра готовилась голосить во всю мощь лёгких. — Тише! Да, тебе не кажется, это и правда я. Живой, никакой не призрак, видишь, обычная рука из плоти и крови.       Она моргнула. Теперь в её глазах блеснули слёзы.       — Пообещай мне вести себя тихо.       Она кивнула, и Коннор убрал руку. Кэра тотчас подхватилась и встала, нервно комкая передник.       — О, боги всемогущие, вы живы!       — Ш-ш. Да. Верно ли я понимаю, что принц Ричард не покидал Детройт?       — Да, Ваше Высочество.       — И он в своих покоях?       — Н-нет, ваше Высочество.       — Как это? А где же?       — Его Высочество почти не выходит из спальни Вашего Высочества. С того самого дня, когда вы… Вы…       — В замке выставлена стража?       — Да, отряд всю ночь обходит коридоры, а ещё на всех лестницах стоит караул. Ох, Вашес-ство, вы же совсем мокрый, о боги милостивые!       — Тихо, Кэра! Дай мне подумать.       Коннор присел на кресло и прикусил губу, торопливо размышляя, как же теперь быть. Он бы предпочёл обойтись без свидетелей, но Кэра не раз доказывала свою лояльность ему лично. Возможно, их случайной встречей можно будет воспользоваться.       — Кэра, у меня есть для тебя распоряжение. И ты должна поклясться, что сделаешь всё ровно так, как я и скажу.       — Я сделаю всё, что угодно, Ваше Высочество!       — Хорошо, — Коннор вскочил с кресла и стал торопливо собирать вещи в сумку, которую брал с собой, если больной не мог прийти к нему сам и нужно было отправляться в деревню. — Итак, слушай и запоминай. Возьми это — и поаккуратнее, — а ещё бурдюк с водой и запас еды дней на пять. Всё это отнеси на конюшню и оставь там, а сама немедля возвращайся к себе. Постарайся, чтобы никто не увидел тебя, не шуми и не привлекай внимание стражи.       — Да, Вашес-ство. Я сделаю всё, как вы и сказали.       — Отлично. А теперь, Кэра, самое важное поручение: никто, ни одна душа не должна знать, что я жив, был в этом замке и уехал. Если же тебя задержит стража, соври им, что Ричард собирается на рассвете прокатиться верхом. Поклянись, что сохранишь мою тайну.       Кэра шмыгнула носом. Губы её задрожали, но она уверенно кивнула и произнесла:       — Клянусь своей жизнью и жизнью своей дочери, что никто никогда не узнает вашу тайну, государь.       — Ступай же, и поспеши! Но не бегом, это подозрительно.       Когда она удалилась, настал черёд Коннора действовать. Он сперва приложил ухо к двери, убедился, что шаги стихли, затем высунул голову в приоткрытую щель. Коридор был пуст. Видимо, патруль пока не добрался до этого крыла, но всё могло поменяться в любую минуту. Идеально было бы дождаться обхода и лишь после этого выбираться из укрытия, но сердце подсказывало, что медлить нельзя ни минуты, и впервые в жизни Коннор подчинился ему, а не доводам разума.       Дверь его покоев привычно скрипнула, когда Коннор отворил её. Сердце колотилось, как после бега, ладонь, сжимающая нож, вспотела. Здесь было тихо. Ночной мрак разгонял лишь огонь жарко натопленного камина, и Ричард, вне всяких сомнений, ужё лёг — его фигура угадывалась в смутных очертаниях под одеялом. Коннор прокрался по мягкому ковру тихо, как только мог, и стремительным броском оседлал спящего.       Он сразу же понял, что ошибся. Скрытое под одеялом было слишком мягким для человеческого тела. Вслед за этим осознанием Коннор увидел смазанное движение сбоку и едва успел увернуться от удара. В битве не оставалось места мыслям, тело действовало само. Перехватить запястье, дёрнуть за руку, чтобы противник потерял равновесие, уйти с линии падения — это могло бы быть просто, если бы Коннор сцепился с кем-то другим, не с Ричардом. Они покатились по ковру, рыча, как звери; с трудом, но всё-таки удалось разоружить брата — кинжал тихонько звякнул, закатившись под кровать. Коннор оказался сверху, но Ричард воспользовался преимуществом в силе и перекатил их ближе к камину, туда, где свет огня теснил темноту. Одной рукой брат держал Коннорово запястье, а предплечьем другой хотел было начать душить, но вдруг замер, поражённый.       — Коннор?! Ты ли это? — Ричард обхватил его щёки ладонями. — Боги всемилостивые!       Коннор всё ещё сжимал в руке нож, когда брат всё-таки принялся душить его, однако уже в объятиях.       — Ричи, а ну слезь с меня! И убери руки, сейчас же!       Ричард опешил, услышав в голосе брата звенящий металл и холод зимней ночи. Могло ли всё это быть искусным обманом? Коннор скривился от этой мысли.       — Надо поговорить. И лучше бы тебе рассказать правду, братец, — заявил он, когда Ричард сполз с него.       — Хорошо, конечно, но ты… Ты весь мокрый, и от тебя так пахнет… Где ты был всё это время? Что случилось? Я позову слуг, пусть согреют воды для купания и принесут ужин!       Коннор выслушал всё это и покачал головой.       — Нет. Сперва ты ответишь на мои вопросы, а затем, может быть, — он выделил последнее, — наступит твой черёд спрашивать. Ни есть, ни мыться я не буду, и ни один из нас не выйдет из этой чёртовой комнаты до конца разговора, это понятно?       — Более чем, — растерянно ответил Ричард. — Может, присядем в кресла?       — Нет! Я хочу видеть твоё лицо, и здесь как раз достаточно света.       Ричард пожал плечами и сел боком к камину, скрестив ноги. Коннор отзеркалил его позу, и теперь они смотрели прямо друг на друга.       — Задавай вопросы. Я отвечу на любой из них.       — Хорошо, вот тебе первый. Почему ты пытался меня убить?       — Я?! — Ричард настолько опешил, что Коннор даже счёл бы это забавным, если бы не серьёзность ситуации. — Да ты не рехнулся ли часом?!       Слышать такую грубость от него было непривычно. Коннор чувствовал, что то сомнение, которое поселилось в нём и разъедало изнутри, словно бы немного разжало когтистую лапу, и сердцу стало биться ровнее.       — Нет. Никто не должен знать, что я здесь, тем более что меня ранили люди из твоей свиты.       — Коннор, дай мне объяснить, — торопливо произнёс брат. — Выслушай меня, прошу тебя!       — Ну давай, Ричард. Расскажи мне, как всё, по-твоему, было.