Auf Papas Schoß

      Барон сидел на кровати, глядя на небольшое переплетение трёх тел. Их груди и животы тихо поднимались в мерном такте дыхания. Они спали, показывая своему хозяину свои обнажённые тела и (как бы назвал это барон) души, такие открытые, словно говорящие «Вот я, посмотри на меня. Тут ничего не прибавить и не отнять, это я в чистом виде». Взгляд его перебегал с одного лица на другое, улавливая каждое тёмное и светлое пятнышко, каждый пушок, каждую родинку. Ему вдруг показалось, что он словно впервые видит их всех, удивляясь и восхищаясь этому. Каждый из них словно был каким-то иным, не тем, кем раньше, словно ближе к Трёчу. Иным в лучшую сторону. Самым хорошим мальчиком, которого только встречал барон…       Анатоль уткнулся в нежную светлую грудь мальчика, тихо вдыхая во сне юный запах. Он держал его под рёбрами, словно не желая отпускать даже во сне. Барон сморгнул и мягко улыбнулся.       И знаешь, Анатоль, ты совсем не изменился. Я вижу тебя таким же, как и четыреста, и семьсот лет назад. Ты первый, кто оказался рядом со мной, слишком много людей и демонов на моей памяти приходили и уходили. Ты оставался со мной. Тебя тогда ничего не взволновало. Мой рыцарь, падший во тьму… Знаешь, почему я полюбил шиповники и гибискусы? Потому что они напоминают мне о тебе. Ты как вечно отцветающий дикий цветок. Только в сто раз прекраснее.       Тим мягко приподнимал на своей груди голову Анатоля. Его губы были плотно сомкнуты во сне, словно мягко улыбаясь чему-то. Мягкие кудри были встрёпаны вокруг белого лба, а нежные ресницы чуть подрагивали. Он казался невероятно тёплым и мягким, будто демон куда-то отбежал в сторону, оставив одного ангела.       Ты пока чист. Я никогда не видел таких мальчиков в своей жизни. Когда ты спишь, я вижу тебя, как в тот первый раз — невинным, таким маленьким и хрупким, но пока я не узнал, что ты таишь в себе, я не знал, насколько ты близок ко мне. Я ждал тебя. Вместе со смехом ты отдал мне своё сердце и душу. Никто, кроме Анатоля не предлагал себя самого так… Так нежно и мило. Когда появился ты, всё словно стало ярче и лучше. Ты как солнце. Моя маленькая звезда.       Мадс выше почти зарывался носом в волосы Тима, второй рукой почти держа его под горло. Веки его были плотно сомкнуты, лицо казалось настороженным, как у спящего часового. Он готов был охранять даже сон бодрствующего сейчас барона, ценой самого себя, но защищать хозяина. Вторая его рука накрывала плечо Анатоля, словно в знак родства и особой поддержки для своего близкого человека.       Ты такой хрупкий, когда спишь. Когда я впервые понял, что теперь ты мой, я пообещал себе защищать тебя. Ты действительно нуждаешься в этом. Как Тим. Как Анатоль. Ты силён внутри и слаб одновременно. Я хочу давать тебе ту часть меня, которая принадлежит тебе по праву моего мальчика. Я редко спасаю людей. Очень редко. Но тебя я спас, быть может, для себя, но я рад, что ты не раскололся. Ты как мой твёрдый, но хрупкий драгоценный камень.       Барон оглядел их всех сразу вместе. Три его мальчика спали почти вповалку, тихо дыша в спокойном сне. Они чувствовали тёплую близость своего хозяина, почти ощущали его руки, ноги, тело всем своим существом, не желая отходить от него.       Мои маленькие. Только мои хорошие. Я всегда буду с вами рядом. Я редко спасаю людей, но я спас вас. И вы спасли меня, став моей плотью, кровью, жилами. Я люблю вас. Вы навсегда мои…       Барон прошептал это губами, желая поцеловать каждого из них, но боясь потревожить чуткий сон. Эти мальчики, полные такой же искренней и сильнейшей любви казались ему невероятно беспомощными и такими сладкими в тяжёлой пелене сна, что барон словно уже закрывал их от всего мира собой, своими крыльями.       Он понял, что приобрёл то сокровище, которое невозможно купить на деньги — настоящую верную любовь.       Они спали. Тёмный туман заволакивал их разум. На Араванади наступала непроглядная южная ночь…