История про лебедя, фею и оборотня

Драко стоял перед дверью в кабинет директора и, кажется… волновался. Как будто он снова был мелким пакостником, и директор вызвал его в себе, чтобы пожурить и предложить лимонную дольку. Эта мысль почему-то вызвала ностагическую усмешку. Мужчина отбросил прочь глупые сомнения и постучал. Дверь открылась в ту же секунду. Кабинет директора Хогвартса мало изменился с тех пор как здесь заведовал Дамблдор, Макгонагалл и директора после них. Казалось, как и сам Хогвартс, этот кабинет был под чарами стазиса: тут и там была куча книг — опасных и мало-мальски полезных, портреты престарелых волшебников нависали над головами и следили за посетителями нарисованными внимательными глазками, а мелкие приборы странно скрежетали и поскрипывали за стеклами шкафа, пахло пылью и самую малость — сладостью, чаем, своим обладателем. Сейчас Драко любил этот кабинет куда больше, чем в свои школьные годы. — Драко, — произнес Поттер из-за стола, и кончики губ его самую малость поползли вверх. — Открыть для тебя камин или хочешь чаю? — Чаю, конечно. Было уже поздно — Драко много времени провел за организацией Турнира, общался с преподавателями и студентами других школ, долго беседовал со Скорпиусом. И действительно стоило бы отправиться домой и хорошенько отдохнуть, но — нет. В огромном поместье никого не было. А здесь, в кабинете директора, мирно, уютно потрескивал камин, разгоняя тени и полутона по камню стен, здесь Гарри готовил для них чай и, Драко знал, всегда берег черничный зефир на случай, если у Драко было время после дел в школе. У Драко всегда было время. Сегодня — в особенности. Гарри отлевитировал чайный сервиз из стеклянного шкафа, нагрел воду до нужной температуры и отмерял несколько грамм чая. На столе появился зефир. — Что пьем сегодня? — Мао Фенг. Родитель одного из моих учеников презентовал после летних каникул. Очень легкий вкус. Драко сел в кресло у стола, закинул ногу на ногу, и принялся наблюдать, как Поттер корпел над их вечерним чаем. Совсем скоро в его чашке был чистый, прозрачный нектар туманных гор .Завитки пара разносили по всему кабинету свежий цветочно-травяной аромат. Вместо того чтобы занять место по ту сторону стола Гарри обогнул тот и сел напротив, вытянул ноги. Чуть устало откинулся на спинку и взглянул на своего позднего собеседника мягким, неопределенным, бесконечно мудрым взглядом темно-зеленых глаз. Каждый раз глядя в них, Драко почему-то ловил себя на мысли, что у каждого директора Хогвартса был примерно такой же взгляд — будто они знали что-то такое, что было непостижимо для других, что-то такое, что они носили в сердце и прятали от посторонних глаз. Может быть, какие-то тайные знания, передающиеся с креслом директора, какое-то пророчество, что коснется всех, тени каких-то интриг, что оплетут своей паутиной каждого. А может — глупости все это. Такого взгляда, как в эти тихие вечера их чаепития, не было ни у одного директора — уж Драко знал. Просто Гарри был… Гарри. И Драко хотел бы быть частью чего-то большего, чем он один. — Кажется, все прошло неплохо, — вполголоса произнес Гарри, смотря этим своим невозможным взглядом. — Я все думал, что где-то мы все-таки накосячим. Драко улыбнулся уголком губ, беря чашку, чтобы согреть ледяные руки. — Как могло быть иначе? Я же тоже приложил к этому событию руку! — Видя, как мужчина напротив едва не закатил глаза, Драко весело хмыкнул. Добавил: — Все будет идеально. Не стоит переживать. Гарри будто бы действительно чуть успокоился. Задумчиво скользнул взглядом по чужому лицу, по строгому воротнику рубашки и мантии, зацепился за длинные бледные пальцы, что отчего-то сильнее нужного стиснули горячие бока кружки — всего на секунду. Снова вернулся к лицу, и взгляд его стал самую малость тревожным. Сказал: — Что, если последнее задание покажется остальным чересчур… неприемлемым? Скандальным? Я могу лишиться этого места. Тебе придется разгребать недовольства. — Хей, прекрати, — мягко, но твердо произнес Драко, ему очень хотелось коснуться нервных пальцев, что сжимали край темного, совершенно обычного свитера, но все, что он мог себе позволить — вытянуть ноги, самую малость прижаться к чужой голени. Отчего-то стало очень тепло в том месте, где-то внутри. Тени и тревоги никуда не исчезли из чужих невозможных глаз, и Драко добавил: — Мы уже сделали это, ладно? Мы много месяцев все вместе корпели над заданиями, и уже поздно отступать. И если финал не убедит их в необходимости менять всю систему образования, то мы попробуем что-нибудь еще, м? А если тебя все-таки попросят на выход — возьму тебя к себе домовиком. Чай ты уже умеешь достойно заваривать, а остальное придет с опытом. Обещаю платить тебе хорошую зарплату. Гарри целую секунду удивленно смотрел на своего собеседника, а потом разразился смехом — негромким, грудным смехом, от которого разбежались лучики морщинок в уголках глаз. И Драко целую секунду чувствовал себя парализованным, слушая этот невозможный звук, чувствуя, как внутри что-то мелко задрожало, а снаружи — уголки губ, будто ему тоже хотелось засмеяться, поддержать. Но он удержался. Когда Гарри наконец отсмеялся, он снова посмотрел на мужчину напротив, а глаза его будто сияли изнутри, подсвеченные собственным светом, что так и рвался наружу. На губах все еще блуждала легкая улыбка, и выглядел он так, будто услышал лучшую шутку за сегодня. Даже при всем своем нарциссизме, Драко чувствовал, что его чувство юмора явно переоценивали — как будто он скажет это вслух. Он встретился глазами с чужими, и на какой-то краткий миг Драко снова одолело волнение. Даже горло пересохло, так что пришлось сделать крошечный глоток сладковато-легкого чая. Сказал наконец: — Мы с Асторией начинаем бракоразводный процесс. Думаю, управимся к Рождеству. Всякая улыбка растаяла на губах Гарри. Глаза снова стали темными, с бесконечной мудростью и ворохом тайн на самой кромке. И Драко вдруг стало очень зябко в протопленном кабинете и теплой мантии. Гарри сказал наконец, и та пауза казалась Драко длиннее всей их истории: — Ты уверен? — Да, — просто ответил блондин, убрал чашку на стол и сцепил пальцы, ощущая фантомный жар фарфора. Продолжил, смотря куда-то поверх плеча мужчины: — Этот брак организовали для нас наши родители. Мы двадцать лет варились в этом с Асторией. Мы воспитали замечательного сына. Но вот Скорпиусу уже скоро восемнадцать, нам незачем его больше опекать. Люциуса давно нет, мама ухаживает за виноградниками в Тоскане, а родители Астории перебрали на юг Испании поближе к солнцу. А что мы с ней? Мы прожили так долго с теми, кого не любили. И, кажется, пришло время что-то менять и для нас. — Драко призрачно, тонко улыбнулся. — Последние слова — ее. Об этом говорить почему-то было легко. Как бывает легко раскрыть душу на смертном одре, или — перед тем, кто точно не оттолкнет, потому что… потому что их таких было двое. Только все равно ощущение холодка на душе не исчезало — такой откровенный стриптиз, практически предложение и приглашение не могут заставить себя чувствовать уверенно никого. Гарри сказал: — Хорошо. — Сдержанно добавил: — Вы поговорили со Скорпиусом? — Конечно. Он нормально это воспринял. Думаю, чего-то подобного он и ожидал, учитывая, что мы с Асторией уже больше двух лет не живем вместе. Драко все-таки рискнул перевести взгляд на лицо собеседника — Гарри не выглядел ни расстроенным, ни довольным, он не выглядел, как человек, который стоял на пороге своего эльдорадо. Напротив — он выглядел, как человек, который примет любое решение, потому что главное не решение, а то, как человек справится с последствиями. Гарри давно научился никого не судить, субъективно оценивать, гадать, выражать недоверие. Гарри Поттер — это абсолютное принятие любого твоего выбора, что бы он сам об этом ни думал. В его глазах невозможно было прочитать, как он ко всему этому относился, и это позволяло ему быть превосходным директором, вызывало доверие и тихое восхищение его учеников. Но, боги, как же Драко хотелось увидеть на этом лице что-то еще, кроме маски идеального педагога! Казалось, это началось так давно, что уже даже не смешно. Они вместе бродили на шестом курсе — друг от друга и друг за другом, теряясь в коридорах и прячась в тенях. Это казалось одержимостью — одной на двоих, по разные стороны полюсов. Это было чем-то таким эфемерным, едва осознаваемым, что уразумелось только много после — с ностальгией, неизъяснимой горечью о чем-то потерянном, что они даже не успели поддержать в руках. У них не было седьмого курса, не было и шанса на осознание. Каждый из них засыпал в страхе и просыпался с ним, ел пригоршнями три раза в день. А потом — оглушающая победа. То ли светлых сил, то ли в одном из циклов истории. Лето после победы казалось опьяняющим, таких восхитительным, свободным — ровно до того момента как они не встретились в суде, откуда каждый разошелся своей дорогой. Гарри пропал на несколько лет, путешествуя где-то по миру. Драко из кожи вон лез, чтобы защитить остатки статуса и достатка своей семьи. Гарри искал себя, а Драко пытался сохранить то, что от него осталось. Они встретились впервые после суда через много лет — Драко уже давно вернулся из университета в Париже и начал карьеру в Министерстве, а Гарри первый год занимал пост профессора Защиты от темных искусств. И их встреча — словно столкнули лбами, что искры полетели во все стороны. Казалось, все то, что когда-то не успело взрости, поднялось до неба за считанные секунды. Пыль стряхнули, включили свет и осветили самые темные углы, которые так старательно обходили по дуге. И было так очевидно взаимно, что впору было завыть. Но — нет. У Драко за плечами уже был брак и крошечный, бесконечно любимый Скорпиус на руках, у него только получилось добиться заметных для начальства результатов на службе в Министерстве. Он только начал возвращать фамилии Малфой заслуженный почет, чтобы его сын смог с гордостью носить эту фамилию, а не опускать голову от стыда за собственных предков. Гарри, казалось, нашел себя в преподавании, растворился в этом деле, полностью отдал себя и свою любовь сотням и сотням юным волшебникам. Он так и не завел собственных детей, но Хогвартс переживал с его приходом свои лучшие годы. На него смотрели с восхищением, его искренне любили дети и уважали родители — как и сам Драко. Они не смели сделать чего-то, что могло бы бросить тень хоть на одного из них. Так и катились по жизни — кружили вокруг друг друга на дозволительном расстоянии, бесконечно долго разговаривали, бесконечно долго смотрели и молчали. Безумно хотелось коснуться хотя бы кончиков пальцев, но — они не смели. И страсть, безумный огонь, что сжирал их, пожирал каждодневно и ежечасно, со времен превратился во что-то другое — когда хочешь не просто коснуться, а поддержать, когда споткнулся; когда смотришь и видишь глубокие круги под глазами, потому что — снова полночи не спал и проверял задания малолетних студентов. Обжигающая нутро страсть стерлась с годами, уступив место чему-то, что гораздо долговечней той. Что позволило им сохранить лицо, сохранить статус, умножить то, чего они достигли, найти то, что стало неиссякаемым источником сил. Потому что любовь не всегда значит обладание. Иногда — совсем наоборот. Время свидеться, переброситься парой фраз всегда находилось — Драко устраивал международные конференции, где Гарри всегда был почетным лицом, редкие и от того еще более дорогие сердцу посиделки по пятницам за кружкой имбирного эля. Потом Драко стал частью Попечительского совета, когда Скорпиус пошел в школу, и непринужденных встреч стало еще больше. А потом — Гарри занял пост директора, а сам Драко главы Отдела международного сотрудничества, и они могли подолгу пить чай по вечерам. Говорить обо всем на свете, обсуждать успехи Скорпиуса и беззлобные жалобы Драко на недалеких подчиненных. И все, что они могли позволить себе даже тут — смотреть, как года добавляли новые штрихи в уголки глаз, как взгляд наполнялся какой-то истинно мирской мудростью, слушать голос и ловить негромкий смех, разливать его в склянки и прятать, чтобы всегда носить с собой, касаться друг друга только так — мимолетно прижаться, похлопать по плечу и пожать руку на прощанье. Этого было вполне достаточно. Правда. Драко научился довольствоваться этим, он уже чувствовал себя счастливым. Но совсем недавно Астория — его понимающая, умная Астория — сказала, что они наконец могут пожить и для себя. Во Франции тоже был кто-то, кто разливал ее смех по склянкам, чтобы всегда носить с собой. И может быть, Астория оказалась гораздо смелее него, но Драко тоже больше не хотелось все бросать на самотек. Ему хотелось… ощутить прикосновение того, кого любишь так долго. Поцеловать наконец. Но вдруг — все это было настолько долго, что уже и не нужно Гарри? Что ему не захочется ничего менять, подвергать риску свой статус? Эти беспомощные мысли казались ознобом на костях. Что ж, если так, то он все еще сможет видеть Гарри, верно? Этого все еще будет достаточно. — Ты выглядишь так, будто сейчас свалишься прямо тут от асфиксии, — мягко произнес Гарри, и Драко вдруг понял, что едва дышал все это время. — И… что ты обо все этом думаешь? — выдавил Драко, забыв и про гордость, и про привычку держать лицо, потому что — зачем пытаться скрыть то, чем так хотелось поделиться и получить в ответ? — Хм, — протянул Гарри, взял в руки чашку и в несколько глотков выпил содержимое, едва ли ощущая вкус. — Я рассчитываю на твое предложение работы в случае чего. О зарплате договоримся. О! И хочу хозяйскую спальню. Сердце совсем зачастило — Драко казалось, оно сейчас запросто выпрыгнет из груди стоило лишь протянуть руку навстречу. Драко смотрел на озорно улыбающегося Гарри во все глаза и все не мог понять, что за странная болезнь на него напала, от которой внезапно поднялась температура и все тело мелко задрожало. Драко схватился за чашку, допивая едва теплый чай, и эти несколько секунд позволили ему немного разогнать туман из мыслей. Гарри встал и протянул ему руку. Сказал: — Обсудим условия через несколько месяцев? И имел наглость широко улыбнуться, напоминая себя бестолкового школьных времен — такого далекого, простого и необременного грузом забот о всей школе. Драко был заворожен этой мальчишеской улыбкой. Едва чувствуя собственные ноги, он поднялся следом и вложил свою ледяную ладонь в чужую. Сердце подскочило куда-то в горлу, едва не оказалось во рту. Драко сказал: — Спокойной ночи, Гарри. — Спокойной ночи, Драко. Исчезая в огне дымолетного пороха, Драко думал о том времени, когда им не придется расставаться по вечерам, чтобы разойтись по холодным постелям.