История про лебедя, фею и оборотня

За время каникул Дазай успел еще дважды посетить миссис Грэм в Лондоне. И каждый из этих раз был хуже предыдущего. Когда он рассказал о своем мнении насчет набирающего обороты скандала вокруг их директора (он понятия не имел, как они вообще к этому пришли), миссис Грэм не удивилась — даже для приличия. Было ощущение, что она все давно знала про Осаму, и теперь просто ждала, пока дойдет и до его ленивых извилин мозга. Может, так и было. В любом случае, она выслушала и хирургически точно вскрыла давно нарывающий гнойник, который никому не хотелось показывать — проблемы с чувством безопасности и страх потерять контроль над ситуацией. Это не было такой уж неожиданностью для ребенка, который пережил ПТСР. Много лет это не вызывало вопросов и неудобства — все было в пределах нормы, и только в последние месяцы Осаму дозрел до осознания, что это перестало быть комфортным. Скорлупа вокруг его кожи начала стягивать — он начал из нее вырастать. И как и любое развитие, это было больно и заставляло заново посмотреть на сложившийся канон собственной жизни. Осаму расхаживал по району Сохо уже битый час. Под ботинками скрипел свежий снег, а на пальто опускались все новые и новые снежинки. Было совсем не холодно — чары на пальто только сегодня обновили, и он чувствовал себя завернутым в теплое одеяло. Люди — в основном подростки и еще чуть старше — сновали туда-сюда, и едва ли разделяли его ощущения. Дазай снова прошел мимо того же бара, скосив глаза на верзилу у входа. Вообще-то, миссис Грэм вряд ли именно это имела ввиду. Она сказала, что ему нужно прийти в незнакомое место и завести разговор с незнакомцем. Не все сразу, конечно, — сначала просто посидеть в незнакомом обществом месте, пока он не почувствует, что ему достаточно комфортно и никто не сможет выбить почву из-под ног. Дальше — заговорить с продавцом, официантом или соседом, кто будет поблизости. Помалу, начиная с вежливых фраз и заканчивая возможными приятельскими отношениями — чтобы он, Осаму, почувствовал, что другой человек, каким бы они ни был, не являлся угрозой или априорным источником неприятностей — она назвала это экспозиционными ступенями, кажется. На этом моменте хотелось рассказать пару историй про маггловских маньяков, которые поджидали вот таких вот любителей поболтать в общественном месте. Но, ладно, да, он понял, что от него требовалось. Пару дней назад он уже провел несколько часов в кофейне на Пикадилли. Выпроваживали его уже устало улыбающиеся официанты, но он посчитал, что первый пункт выполнен — пусть и было дико скучно. Так что в этот раз он решил соединить если и не приятное с полезным, то потенциально любопытное с полезным. В общем, он решил сходить в клуб. Естественно, не в обычный. Дазай в четвертый раз прошел мимо клуба, и в этот раз решил подойти. Судя по его наблюдениям, здесь пропускали несовершеннолетних, так что он просто дал десятку на входе, и его пропустили не глядя. Видимо, не подозревая того, Дазай был человеком крайностей — если учиться, то только на П, если заводить друзей, то до конца, если выбирать самое некомфортное место — то гей-клуб. Сердце бухало примерно в глотке, когда он проходил короткий коридорчик. Время было не слишком позднее, и людей было не особо много, но музыка все равно с изощренным удовольствием насиловала уши. Электроника с глубокими басами резонировала в костях, и Осаму на слабых ногах доковылял до барной стойки. — Пиво, пожалуйста. Мужчина за стойкой окинул его взглядом и безапелляционно подтолкнул безалкогольное. Дазай даже не стал спорить — его первая и единственная пьянка грозилась стать последней. Японец выбрал место для работы над собой явно на вырост. Прошло не больши пары минут, а его ладони уже покрылись холодным потом, виски взмокли, а в горле застряло чувствительно бьющиеся сердце, что не продохнуть. Воздуха натурально не хватало в душном клубе без окон, он чувствовал накатывающие волны асфиксии наравне с пробирающим до костей отвращением. Похоже, вместо того чтобы избавиться от своей проблемы, он подхватит здесь еще и клаустрофобию или какую-нибудь паническую атаку. Парни были везде, куда падал взгляд — на диванах в обнимку и поодиночке, на танцполе уже поддатые и за барной стойкой, только доходящим до кондиции. В свете спотов они казались на любой вкус и цвет — белые, черные, желтые, синие и даже порой розовые. Они пили и веселились под треки диджея, касались друг друга и целовались, терлись причинными местами так откровенно и прозрачно, что не оставалось сил отвести взгляд. Это завораживало и отталкивало одновременно. Дазай боролся с тошнотой и тахикардией в один и тот же момент. — Тебе нет восемнадцати, если я не ошибаюсь, — послышалось где-то сбоку; японец машинально обернулся, внутренне сжимаясь, и челюсть его едва не отвалилась. Рядом за стойкой сидел Достоевский и ухмылялся так, что душа провалилась из пяток в подвал клуба. Его волосы были завязаны в небрежный хвост, несколько вьющихся прядей выбились и лезли в смеющиеся глаза, его белоснежная рубашка потусторонне светилась в мелькающих отсветах спотов, и Дазай невольно уставился на открытые предплечья с закатанными до локтей рукавами. Кажется, мужчина ждал ответ, но Осаму едва ли был способен сформулировать что-то связное. — Вы откуда здесь? — спросил японец, и голос его напоминал скорее писк, чем голос взрослого человека. Достоевский красноречиво окинул взглядом все помещение клуба и вернулся к Осаму. Мужчина выглядел настолько неформально, настолько его лицо было подвижным и выразительным, и так это отличалось от его обычного образа, что Дазай окончательно растерялся. — Не все же мне прозябать в замке, — хмыкнул Достоевский и отпил из своего бокала. — Стоит ли спрашивать, что здесь делаешь ты? Он явно веселился, оторопело подумал онемевшей частью сознания японец. И явно не испытывал смущения внезапной встречей, никаких проблем внутри своей головы — он был расслаблен, без капли официоза. Хотелось зажмуриться, чтобы перестать видеть эту картину и, одновременно, оставить ее под веками навечно. — Хей, привет, угостить тебя выпивкой? Дазая обернулся в другую сторону и пустым взглядом уставился на подошедшего парня, что обворожительно улыбался ему. Моргнул и обернулся с какой-то затаенной безысходностью на Достоевского — тот залпом допил остатки содержимого и подмигнул ему. Сказал: — Это будет нашим с тобой секретом. До встречи в школе. И был таков. Ни слова не сказав подошедшему, японец стек со стула бескостной массой и оказался на улице так быстро, словно использовал аппарацию. Он стоял посреди улицы, толпа огибала его, как вода несговорчивую гору, люди недовольно косились и безразлично оглядывались, а Дазай просто пытался отдышаться. За грудиной кололо, казалось, с намерением пробить легкое, и ему пришлось вспомнить, как миссис Грэм учила его дышать, чтобы справиться со стрессом. Кажется, он попытался отхватить больше, чем был способен унести. «Почему? — мысленно спрашивал себя Дазай, и даже образный его голос срывался на скулеж. — Ну, почему меня окружают такие люди? Будто назло! Сначала мои друзья, потом кумиры — их как будто заразили какой-то отложенной болячкой. И я сам заболел. Но, против правил, в болезни я чувствую себя гораздо… здоровее, чем был до. Может быть, только в окружении больных и буду теперь себя таковым ощущать. Может быть, я вовсе не болен, а всего лишь «переносчик». Как и они — они все кажутся слишком здоровыми для тех, кто страдает от своей болезни». Длинный вдох — медленный выдох. Постепенно становилось лучше. Осаму смог сделать шаг, второй — и дальше. Домой он вернулся поздно, намного позже, чем обещал отцу. И стоило ему войти, он увидел мягкий свет из гостиной — навстречу практически сразу вышел Тацухико, в руках у него была книга с закладкой. Он выглядел уставшим, чуть взъерошенным, но смотрел так цепко, внимательно, словно сравнивал то, что ушло, и то, что явилось. Дазай был уставшим, морально выжатым, но все равно у него остались силы, чтобы устыдиться. — Прости, что поздно. Я гулял. Тацухико смерил его еще одним проницательным взглядом, и плечи его заметно расслабились. Он сразу стал выглядеть еще более уставшим и сонным. Спросил: — Хочешь поговорить? Парень отрицательно покачал головой, не глядя в глаза. — Пока нет. Может быть, позже. Тацухико сдержал вздох, и вместо всего просто поцеловал сына в лоб и поднялся наконец в спальню. Он уговаривал себя, что его мальчик слишком умный, чтобы искать неприятности. Помедлив, Осаму поднялся следом, но все равно еще долго не мог уснуть. Он заново пересматривал уже выученные до последней фотографии его наваждения, особенное внимание уделяя самой крайней — там был Чуя вместе с обоими своими родителями где-то на Трафальгарской площади, и, похоже, они были по-настоящему счастливы. Он все пытался понять стадию своей болезни, но дальше пятой справочник начинал новую главу. На следующий день он встал ближе к полудню и долго медитировал над кружкой сенчи , пока его отвратительно бодрый брат пришел на кухню уже за второй кружкой чая. Хотя тот больше втыкал в телефон, что-то быстро печатая там и едва заметно улыбаясь кончиками губ, чем уделял внимание второму завтраку. Он тоже не выглядел, как человек при смерти. Дазай подпер голову рукой, мысленно глубоко вздохнул и спросил: — Как ты понял, что тебе нравится Рюноске? Лицо Ацуши заметно вытянулось, он даже отложил телефон, уставился на брата своими желто-карими глазищами, будто видел впервые. — Эм… — глубокомысленно начал Ацуши, но ничто не могло Дазая сбить с намеченной цели. Впрочем, чуть покраснев щеками, он все-таки сказал: — Это было как снег на голову, если честно. Вот я сижу и занимаюсь своими делами, а вот в следующую секунду думаю про его пальцы. Странно, да? Эта мысль сначала… испугала, но сложно постоянно бояться того, чего хочется, хах. Дазай кивнул с каменным лицом. Хорошо, пока ничего сложного. Он продолжил: — А как вы пришли к… тому, что сейчас? Брата последнее время было даже не видно — он, похоже, решил переехать жить к Рюноске. Только иногда приходил домой по вечерам, да и то не всегда. Реже они оба были тут, но все равно практически все время проводили в комнате Ацуши. Осаму даже смиренно признавал, что ему не хватало вечерних посиделок с друзьями за приставкой, потому что о Юри вообще не было ничего слышно. Тот не ответил ни на одно сообщение после Нового года, не поднял трубку ни на один звонок, и это было пугающе, по правде. Когда Дазай обратился с этим к отцу, тот лишь грустно улыбнулся и сказал, что воспитательная беседа не помогла, и Юри был оставлен наедине со своей головой, чтобы «подумал и принял верные решения», как выразился Тошия в разговоре с Тацухико. Вряд ли Юри хотел бы, чтобы его дом брали штурмом, так что Осаму просто ждал начала второго семестра, чтобы увидеться. А пока прозябал по вечерам в топи своих мыслей и ворохе выученных до последнего завитка волос фотографий. — Мы поговорили на Святочном балу, — ответил тем временем Ацуши, и светлая кожа его еще больше порозовела. — Антония не отходила от меня ни на шаг весь вечер, так что Рюноске просто схватил меня за руку и вытащил в коридор. Он злился и, кажется, ревновал. Так, слово за слово, я сказал ему как есть. А он, ну, поцеловал меня. В зал мы больше не вернулись. Ацуши смущенно улыбнулся, сияя румянцем и глазами, а Дазай с удивлением не чувствовал ничего, кроме спокойствия и крошечной доли радости за друзей. Не хотелось вывернуть наизнанку свой желудок или раскрыть ребра руками, чтобы продышаться. Впрочем, он отнюдь не был уверен, что это не вернется, если они станут миловаться перед ним. Проверять не хотелось. — И почему ты спрашиваешь? — как бы невзначай спросил Ауши, памятуя про нежное содержимое черепной коробки его брата. Осаму вдруг вспомнил, что остывала сенча и сделал несколько крупных глотков, оттягивая время. Сказал в конце концов: — Ищу способ отсрочить неизбежное. — Ацуши смотрел все также выжидающе. Дазай тяжко вздохнул. Выпалил как на духу: — Кажется, мне кое-кто нравится, и я пытаюсь придумать, что с этим делать. Но мы не будем об этом говорить! Ацуши звучно закрыл рот, где уже готовилась пулеметная очередь из слов. Вместо того он с такой широченной улыбкой посмотрел на скуксившегося брата, что тот окончательно скис. От такого яркого энтузиазма было не по себе. Проявляя чудеса выдержки, Ацуши без слов встал, обошел стол и похлопал по плечу сникшего брата, и только тогда сказал напоследок: — Передавай привет Чуе. Дазай с вымученным стоном хлопнулся головой о стол и опрокинул чашку с остатками чая. И даже не пошевелился. «Так и буду остаток жизни ходить с пятнами на штанах».

***

Осаму нетерпеливо постукивал пальцами по обивке кресла в купе поезда. Времени до отправки обратно в Хогвартс оставалось всего ничего, а Юри все не было. Ацуши на пару с Рюноске тоже выглядели слегка нервными от ожидания. И все они едва заметно выдохнули, когда высокая фигура их друга зашла в купе. Тот выглядел как обычно — собранно, застегнуто до последней пуговицы, без следов пыток и насилия. И на том спасибо. Ацуши тут же начал суетиться, пристрастно допрашивать Юри, но тот отвечал односложно и будто бы нехотя. Наскакивая на одну и ту же стену, которая не хотела его дальше пускать, Ацуши сник, прижался обратно к плечу Рюноске. Кацуки чуть смягчился, сказал: — Все нормально. У меня просто забрали телефон и компьютер, запретили выходить из дому. Так что я просто занимался тем же, чем и в Хогвартсе — читал, смотрел новую учебную программу, начал готовить дипломную работу к следующему году и отоспался на семестр вперед. Так что, правда, все нормально, не дергайся. Ацуши не выглядел до конца убежденным, но перестал тормошить друга. Дазай же молча изучал Юри, замечая, что тот все-таки не выглядел как обычно — казалось, будь у него лишняя пуговица, он бы и ее наглухо застегнул, чтобы отгородиться от всего. Все-таки его выходка не прошла зря — словесное и моральное ежедневное давление не могло пройти мимо, оставив свой отпечаток в крошечной складке у кончиков губ и затаившись на дне темных глаз бычьей упрямостью, добавляя им веса. — Не жалеешь, что сказал им? — неожиданно даже для самого себя сказал Осаму. Юри обратил на него потяжелевший взгляд, но Осаму выдержал его. — Я никогда не жалею о том, что делаю, — просто ответил он. — Это мой выбор. Так что мне все равно, если они не смирятся. Если решат выбрать Марию наследницей «Ю-Топии», то я найду, чем заняться в этой жизни. «Вот так легко, — мысленно пронеслось в голове Осаму. — Он с детства мечтал, как возглавит компанию отца, и так просто отказывается от этого. А я так смогу?..» Вот только у него никто не собирался ничего отбирать, кроме равновесия в моменте, но смелости у него не собралось бы и с ладошку. — Я тоже сказал родителям, — подал голос Рюноске, и взгляды всех прикипели к нему; впрочем, Ацуши не выглядел удивленным. — Отец сказал, что давно уже догадывался, а мама дала брошюру о контрацепции из нашей клиники. Кажется, все прошло неплохо. Ацуши смотрел на парня с непонятной гордостью, незаметно — как он думал — сжимал его руку. Юри улыбнулся кончиками губ, а Осаму отвернулся к окну. Там снова в обратном направлении пролетали десятки и сотни километров полей и лесов. А он все также чувствовал себя беспомощным трусливым идиотом. Впрочем, сдерживающая его скорлупа лопалась с оглушительным скрежетом и литрами крови.