* * *
Смелые планы Феанаро касательно того, как легко он в одиночку справится со своей тройней, разбились о реальность буквально в первый день — когда Нерданэль перебрала заготовленное им детское приданое и откровенно сказала всё, что думает о теоретиках, не желающих советоваться с практиками в таких важных вещах. А дальше в жилище одинокого холостяка воцарилась нескончаемая кутерьма. Все родные, даже те, чье существование Феанаро раньше предпочитал не замечать, пришли на помощь отцу с тремя младенцами на руках. В доме теперь постоянно что-то стирали, гладили, мыли, варили. От Смешения до Смешения здесь звучали колыбельные, потешки и прочие детские песенки. И, конечно, не молчали сами дети, не упускавшие ни одного случая потренировать криком свои здоровые легкие. А уж когда они начали ползать, ходить и бегать, жизнь в доме Феанаро стала интереснее еще в тридцать три раза. Как-то само собой вышло, что Нерданэль стала той, кто превращал этот хаос в слаженную работу. Она договаривалась с кормилицами, распределяла дежурства родственников, определяла, когда и какой прикорм давать и принимала еще сотни решений, которые никак нельзя было поручить неопытному Феанаро. А еще все подхватили ласковые прозвища, которые Нерданэль дала детям, так и не смирившись с их отцовскими порядковыми именами: Огонек, Уголек и Одуванчик. Они были очень разными. Младший, Одуванчик, со своими светлыми и легкими как пух волосами и впрямь напоминающий нежное творение Йаванны, был самым непоседливым и шустрым. Он первым разражался негодующим криком, когда что-то шло не так, как ему хотелось, и первым же успокаивался, снова готовый к игре или объятиям. Ползать и бегать он начал раньше всех, и нет-нет да и умудрялся сбежать и спрятаться даже от самых внимательных глаз. Черноволосый Уголек обычно был тихим, никуда не лез первым и держался будто бы чуть позади своих братьев. Но если уж до крика доходило у него, равных ему не было: орать он мог часами и с невероятной громкостью. А еще он крепче всех мог обхватить ручками и прижаться ко взрослым, тонко и едва слышно посапывая. Огонек, старший, словно вопреки буйным пылающим кудряшкам, был самым спокойным и светлым по нраву. Природное любопытство часто толкало его на проделки, но он не плакал, когда у него что-то не получалось, был ласковым, и из троих братьев именно у него легче всего было вызывать улыбку. Впрочем, по меньшей мере, в одном сыновья Феанора были схожи: все трое были одинаково упрямыми. Никто не назвал бы их легкими детьми. Феанаро поначалу был ошеломлен. Кажется, он ожидал, что сыновья войдут в его жизнь сразу такими, чтобы их можно было брать с собою в походы по Валинору, рассказывать им об устройстве мира и отвечать на сто тысяч любопытных «почему?» Но стоило отдать ему должное: изучать тонкое искусство отцовства он принялся с присущими ему воодушевлением и упорством. Радость затапливала сердце Нерданэль, когда она видела, как совершенно по-новому, едва ли не неумело, улыбается поверх трех разноцветных макушек Феанаро. Он, созданный быть прекрасным отцом, заслужил это. Его одиночество, когда она сама счастливо вышла замуж и стала матерью, мучило Нерданэль, и она испытывала огромное облегчение от того, что оно закончилось, пусть и таким необычайным способом. И не только она: казалось, за Феанаро были счастливы все. Будто на мучительно пустующее место встал, наконец, очень важный кусочек мозаики в семье Финвэ и в ее собственной семье. «Наш старшенький» (это было секретное прозвище, которым Нерданэль с мужем называли между собою Феанаро еще со времен помолвки) стал, наконец, ровно и просто относиться к Арно и детям Нерданэль. А когда Феанаро стали замечать за мирными беседами с Нолофинвэ о чем-то отцовском, даже король Финвэ начал смотреть в будущее с оптимизмом. Однако счастье Феанаро оказалось очень коротким. Прошли все сроки, а ни один из его детей так и не заговорил.* * *
— Я не хочу больше с ними играть! Они совсем глупые. Нерданэль тщательно закрыла коробочку с булавками, которыми прикалывала выкройку к ткани, и повернулась к внучке. Каждый раз, когда Феанаро приводил к ним своих детей, она ждала чего-то подобного. И вот теперь малышка Сэлвин стояла перед нею, решительная и неуверенная одновременно. — Хорошо, котенок. Конечно. Не играй, если тебе не хочется. Ответ бабушки заставил девочку нахмуриться. — Мама говорит, что мы должны им помогать. Нерданэль легонько обняла ее. — Помогать можно по-всякому. Не обязательно играть. Можно… вот хотя бы связать им носки, когда мама тебя научит. Сэлвин очень хотелось быть хорошей, и ее личико прояснилось было от этого предложения. Но новая мысль снова обеспокоила ее: — Но тогда Феанаро огорчится. — Не бойся. Я с ним поговорю. Нерданэль убрала выкройки и вышла во двор. Феанаро был с мальчиками. Он сидел на траве и объяснял что-то стоящему перед ним Огоньку. Уголек и Одуванчик за спиной отца увлеченно мутузили друг друга. Нерданэль видела, что это была только игра, и не стала их останавливать. Огонек слушал отца преданно, но время от времени кидал заинтересованные взгляды на братьев. Нерданэль знала, что он присоединится к ним, как только Феанаро отпустит. — Что у вас случилось, Феанаро? — спросила она, когда оратор закончил речь и Огонек кинулся догонять улепетывающих братьев. Феанаро только устало махнул рукой. Нерданэль опустилась на траву рядом с ним. — Ты не сердишься на Сэлвин? Феанаро думал над ответом тревожаще долго. Наконец, он тряхнул головой, будто вынырнув из воды. — Я не сержусь. Нерданэль, кем ты меня считаешь, если спрашиваешь? Сердиться на маленькую девочку… Но вот что я решил, — он сжал губы, прежде чем продолжить. — Я увезу мальчиков из Тириона. Нам лучше поселиться отдельно. — Почему же, Феанаро? — спросила она, внутренне собираясь. Это будет трудный разговор. И бесполезный, надо полагать — как всегда с ним. — Потому что здесь их не понимают. И я не о твоей внучке. К ним все относятся предвзято из-за того, что они появились на свет необычным путем, — раздраженно ответил Феанаро. — Ты знаешь, что это не так, — сказала Нерданэль как могла спокойно. — Никто не относится к ним предвзято, или с неприятием, или дурно. Все им рады, Феанаро, ведь они дети. Но к ним не получается относиться, как к обычным детям. Никто попросту не знает, как с ними обращаться. Потому что они на самом деле не такие, как остальные. Ты это видишь сам. — Не смей так говорить! У меня обычные, здоровые дети! — Чем дольше ты закрываешь глаза, Феанаро, тем больше времени теряешь. Времени, за которое им можно помочь. — Им не нужна никакая помощь. Они и без того вырастут лучшими эльдар Амана! — Я не знаю, какими они вырастут. Но сейчас они не такие, как другие дети, и отрицать это — делать хуже им. — Не смей так говорить! — Феанаро вскочил и глянул так, будто хотел испепелить ее. Нерданэль тоже поднялась на ноги. — Я так говорю, потому что люблю и тебя и их, балбес! — Нам не нужна такая любовь! Нерданэль положила руки ему на плечи, ощутив дрожь под своими ладонями. Глубоко вдохнула. Улыбнулась. — Если бы я принимала близко к сердцу всё, что ты говоришь, Феанаро, в Амане уже давно случилось бы первое убийство. Он еще некоторое время прожигал ее взглядом, но потом вдруг притянул ее к себе и обнял. Она не противилась и обняла в ответ, потому что чувствовала, что им движет боль и страх, а не влечение. Когда Феанаро разомкнул объятие, она вложила ладони в его руки. — Ты не понимаешь, — сказал он упрямо, хотя без прежней резкости. — Все вы не понимаете. Новые фэар никогда не видны сразу, они проявляются со временем, когда врастают в роа. — Да, но это время прошло, Фэанаро, дважды и трижды прошло, — тихо отозвалась Нерданэль. — У моих детей этот срок дольше, только и всего. Из-за особенностей происхождения. — Если так, отчего ты не обратишься к владычице Эстэ? Она знает о роа всё, и подскажет, как ускорить это. Фэанаро только сверкнул глазами. — Она ведь была твоей наставницей, — добавила Нерданэль. — Она не знала, что я задумал. И теперь осудила меня вместе с остальными валар. — Феанаро, наоборот! Они отказались тебя судить. Они сказали только, что не смогут тебе помочь. Но раз ты уверен, что дело только в том, что твоим детям нужен больший срок, значит, они ошиблись и помочь в их силах. Разумеется, они это сделают! Феанаро отпустил ее руки и раздраженно фыркнул: — Оставим валар. — Хорошо, оставим, — вздохнула Нерданэль. — Но я не думаю, что переезд сделает лучше тебе или детям. Только нам станет труднее тебе помогать. — Мне больше не нужна помощь. Они уже не младенцы. Теперь я справлюсь один, — самоуверенность не изменила Феанаро, и хотя бы это радовало Нерданэль. — Кто же вас оставит одних, Феанаро, — улыбнулась она. — Куда ты собрался? — В Форменос. Хочу построить там подходящий дом. — Значит, совсем один… Феанаро, мальчикам ведь нужно общество. Как бы то ни было, им нужно учиться жить среди эльдар. А эльдар нужно учиться жить с ними. — Мне не нравится, как эльдар к ним относятся. — Так покажи им, как относиться правильно. Феанаро сжал губы и посмотрел на нее исподлобья. — Не учи меня, Нерданэль! Это не твои дети. Плач Одуванчика заставил их обоих прервать разговор. Мальчик стоял, растрепанный, с наполовину оторванным рукавом, а его братья дрались друг с другом, молча, но всерьез. У Уголька по лбу текла струйка крови. — Это из-за тебя, Нерданэль! Ты меня отвлекла! — прошипел Феанаро, оттаскивая Огонька. Нерданэль подхватила на руки вцепившегося в нее Уголька и понесла в дом, чтобы умыть и перевязать. У крыльца она обернулась и сказала тихо: — Ты сейчас тратишь все силы своего разума на то, чтобы обманывать самого себя, Феанаро. Но мне страшно, что будет, когда ты перестанешь. Очень страшно.* * *
Феанаро переехал в Форменос не так скоро, как хотел сам, но гораздо скорее, чем хотелось бы Нерданэль и другим родным и друзьям, принимавшим в нем участие. Маленький домик, раньше служивший Феанаро и его товарищам перевалочной базой для походов по диким северным краям, перестроили в полноценное жилье. Возвели и просторные мастерские, без которых жизнь Феанаро снова стала немыслимой. Дети ко времени переезда еще подросли, однако семьи Финвэ и Нерданэль единодушно продолжили помогать Феанаро. Теперь помощникам приходилось приезжать из Тириона на несколько дней, но никто не был согласен оставить троих трудных ребят на одного отца. Говорить как квенди дети так и не научились, хотя были в состоянии заучивать и повторять даже длинные фразы. Только несколько слов они произносили по собственному почину, будто понимая их смысл: папа, Нерданэль, дай, уходи, кушать. Они прекрасно умели бегать, прыгать, лазать и кидать что-нибудь. Их удалось научить простейшим полезным действиям: есть ложкой, умываться, надевать и снимать простую одежду. Но когда доходило до чего-то более тонкого и сложного, учеба неизменно заходила в тупик. Феанаро больше не пытался убедить себя и других, что с его мальчиками всё в порядке. Напротив, Нерданэль иногда замечала, как он смотрел на них с ужасом и отчаяньем. Вопреки собственным словам о том, что ему не нужна помощь, на деле он радовался возможности поручить сыновей чьим-нибудь заботам и убежать в мастерские. Нерданэль не могла его осуждать, но не могла и не беспокоиться. Однажды, в очередной раз приехав с дочерями в Форменос, она решилась на еще один разговор.* * *
Феанаро никогда не терпел в мастерской незваных посетителей, но для Нерданэль делал исключение. И сейчас он отложил напильник и какую-то металлическую заготовку, как только она вошла. Отложил с таким безразличием, что Нерданэль еще раз убедилась: это работа не по вдохновению, а только для того, чтобы отвлечься от дурных мыслей. Нерданэль села к верстаку, Феанаро опустился на табурет напротив. Он ничего не говорил, и Нерданэль начала сама: — Феанаро, я хочу понять, что происходит с тобой. Ты избавился от всех учеников, ты не любишь, когда тебя навещают друзья и другие мастера, ты совсем закрылся. И ты сам как будто избегаешь мальчиков. Ты… стыдишься их? В былые времена Феанаро взвился бы в ярости от такого предположения, но теперь он только задумчиво наклонил голову, и это сказало Нерданэль о его состоянии больше, чем любые слова. — Так и есть, Нерданэль. Я стыжусь. Ты тоже мастер, и можешь понять меня. Только я виноват, что мои творения оказались такими неудачными. — Феанаро, они же не вещи, чтобы судить их так. Попробуй посмотреть на них по-другому, — мягко сказала она. Но Феанаро ответил неожиданно резко: — Я очень хорошо помню, что они не вещи. Не будь они живыми, я бы разбил их вдребезги. Нерданэль вздрогнула. — Эти мысли… это ужасные мысли, Феанаро! Как бы то ни было, ты дал им жизнь! Теперь Феанаро смотрел своим прежним взглядом, твердым и злым. — Да, я создал жизнь — и только! Но если бы мне нужны были ручные животные, куда проще было бы завести собак. Нерданэль почувствовала, как волна гнева затапливает ее саму. Феанаро давно уже не удавалось довести ее до такого состояния так быстро. — Никогда не смей говорить это о своих детях, — сказала она, с трудом сохраняя спокойствие. Феанаро откинулся назад и улыбнулся с горечью. — Ты ведь сама предостерегала меня от самообмана. Что ж, теперь я себя не обманываю. — Какими бы они ни были, это твои дети. — И одновременно они всего лишь тела, лишенные духа. Но разве я отрекаюсь от них? Я всего лишь трезво смотрю на вещи. Нерданэль молча глядела на него. Ему больно, ему гораздо больнее, чем ей или кому-либо еще, говорила она себе. Все эти злые слова — только слова отчаянья. И злится он только на самого себя. — Ты ведь знаешь, что тебе следует сделать, Феанаро, — сказала она, успокоившись. — Нет, не знаю, — буркнул он. — Что же? — Отставить в сторону свою гордость и пойти к валар. Нет, — Нерданель подняла руку, не давая себя перебить, — я знаю, что они не в силах помочь тебе и наделить твоих детей фэар. Но владыка Манвэ может передать твою просьбу о прощении и помощи Тому, в чьей это власти. Феанаро снова улыбнулся, и в этой улыбке горечи было еще больше. — Ты недооцениваешь меня, Нерданэль. Я был на Таникветиль. Я просил. Мне уже настолько не до гордости, что я и у Мелькора просил бы помощи, если бы тот не был заперт в Мандосе. — И… что же? Что сказал тебе Манвэ? — едва выдохнула пораженная Нерданэль. — Он передал мне ответ. Он сказал, что исправить сделанное — в моих силах. Нерданэль задумалась. — Что это значит, Феанаро? Ты понимаешь? Феанаро пожал плечами и хмыкнул. — Представления не имею. Убить этих и создать новых? И так до тех пор, пока не получится что-то путное? — Феанаро! Не шути так! — По-другому я сейчас не могу. — Вот никак и не шути. Они снова замолчали. Нерданэль пыталась найти слова, чтобы ободрить его, но Феанаро заговорил первым. Сказал тихо и будто бы рассеяно: — Знаешь, я думаю о Куивиэнэн. — Куивиэнэн? Это успокаивает тебя? — Нет. Наоборот, не дает покоя. Первые эльфы, пробудившиеся на тех берегах. Они не были рождены ни отцом, ни матерью. Их фэар пришли в мир иным путем. И я найду этот путь. Нерданэль сокрушенно покачала головой. — Феанаро… Ты замахнулся на глубочайшие тайны Йаванны и Эстэ, тайны телесной природы — и что вышло из этого? А теперь ты собираешься замахнуться на тайны самого Единого. Остановись. — Я не вижу другого пути исправить то, что я натворил. — Ты пытаешься исправить прежние ошибки, совершая новые, еще большие. Ты заходишь всё дальше. Сердцем я понимаю тебя и хочу того же, что ты, но разум говорит, что пора остановиться. — Оставить навсегда так, как есть? — Да. Смириться. Феанаро смотрел на нее долго, как будто взвешивая ее слова. И Нерданэль видела, как сквозь злое отчаянье и усталость проступает в его лице та внутренняя сила, которая делала Феанаро величайшим из эльдар. Тот огонь, который позволял ему превосходить самих валар. Нерданэль поняла, что он скажет, до того, как его упрямые губы разомкнулись. — Смириться? Я не знаю такого слова, — сказал Феанаро.