* * *
Интермедия: Нельяфинвэ
Финдекано поднялся на прибрежный пригорок, сел на траву рядом с Нельяфинвэ и удовлетворенно сказал: — Наконец-то и мы вас заполучили. Знаешь, какая на вас очередь среди родственников? Тот улыбнулся слегка виновато: — Нерданэль говорит, что это скоро пройдет и все к нам привыкнут. — Эти уже, похоже, привыкли, — со смешком сказал Финдекано, кивая в сторону озера. Там Ириссэ и Аракано плавали наперегонки с младшими сыновьями Феанаро. — По крайней мере, никаких особых церемоний в адрес новых родственников я не вижу. Нельяфинвэ внимательно посмотрел на него. — А нужны церемонии, Финдекано? Глядя в ответ, Финдекано пытался подобрать правильные слова. Он всегда любил своих странных кузенов, а среди них особенно выделял самого спокойного и, казалось, понятливого Огонька. А теперь из глаз Огонька непривычно проницательно смотрел на него кто-то другой, кто-то новый. Каким он окажется, этот незнакомец? Станет ли он для Финдекано другом или останется тем, кто занял место прежнего друга? И будет ли сам Финдекано нужен ему? Старший сын Нолофинвэ был не из тех, кто готов долго приглядываться и прислушиваться, он привык идти вперед и сразу разрешать сомнения. Он сказал: — Насчет церемоний… Меня можно звать Финьо. Нельяфинвэ кивнул. — Идет. Тогда зови меня Нельо. — Договорились. Нельо, как ты понимаешь, к вам есть вопросы. — Кто мы такие, откуда взялись и что сделали с вашими Огоньком, Угольком и Одуванчиком, да? — улыбнулся Нельо. Финдекано хмыкнул с некоторым смущением: — Вроде того. Вам уже все успели надоесть с этими расспросами? — Не успели. И уж тебе я точно готов отвечать. — Что ж, я правда думаю, что нам стоит заново познакомиться теперь, когда вы обрели разум. — А ты в этом точно уверен? Насчет разума? — спросил Нельо, снова поглядев в сторону озера. Гонки закончились, и теперь Кантэ, Лемпэ, Ириссэ и Аракано с упоением бултыхались на мелководье. Крики от воды и впрямь доносились не слишком осмысленные. Кого-то из этой четверки пытались утопить, но, кажется, сами еще не решили, кого. Финдекано уважительно присвистнул. — Значит, мне не показалось. С ума сойти, чувство юмора. Откуда? Нельяфинвэ повернулся к нему с крайне серьезным выражением лица, только искорки сверкали в глазах — то ли от чудесного камня, висящего на груди, то ли от смеха. — А без чувства юмора в семье Феанаро не выжить. Ты разве не слышал, что изначально нас было семеро? — Черное чувство юмора! — восхитился Финдекано. — Ты начинаешь мне нравиться, Нельо! — Не спеши. Вдруг я не пройду твои вопросы. — А еще ты язва, Нельо. — Иногда. Ты, кстати, тоже. — Иногда! — Кажется, мы друг друга понимаем, — тихо засмеялся Нельо, а за ним и Финдекано. Похоже, с этим внезапным кузеном можно иметь дело. — Итак, твои вопросы, Финьо. Финдекано отогнал смех и собрался с мыслями. — Я действительно не понимаю, кто вы. У тебя тело и память Огонька, но с тех пор, как мы виделись в последний раз, новая фэа не успела бы стать такой взрослой. Вы с братьями были бы как маленькие дети — а вы вон какие. Кто вы? Откуда взялись? Где вы выросли? Или вы не помните? — Помним. — Нельо коснулся пальцами своего светящегося кулона. — Прежде мы жили в камнях. Там мы… росли. Отец растил нас. Мы учились говорить, думать, действовать. — Даже действовать? Как это? Каково это вообще — жить не в живом роа, а в камне? — с любопытством спросил Финдекано. — Теперь, когда у нас есть роар, нам трудно представить, как было тогда. Мир воспринимался совсем другим. У нас были подобия тел из невидимого света. Глазами эльдар их нельзя было увидеть, но мы их воспринимали и управляли ими. И они соединились с настоящими телами, когда камни были надеты. Нельо замолчал и посмотрел на свою ладонь. Финьо тоже. — Ты и сейчас видишь его? Он там, этот невидимый свет? — Нет, сейчас я смотрю глазами тела и вижу не больше, чем ты. — Что-то непостижимое… — Наверное. Просто мы не знаем, как бывает по-другому. Нельо глядел ясно и открыто, и, похоже, не был против дальнейших расспросов. Финдекано продолжил: — Значит, ты жил раньше в камне… И в то же время, ты — Огонек? Как это сочетается? Нельо развел руками: — Вот так. У нас с братьями как будто по два потока воспоминаний. Я, тот, кто говорит с тобой сейчас, помню всё, что было, когда я жил в камне, и всё, что было с Огоньком. Правда, только теперь, вспоминая, я понимаю некоторые вещи. Что значили те или иные слова или ситуации. Где была ирония, или сострадание, или восхищение красотой — что-то сложное, чего я тогда не понимал. Это такие… интересные открытия. — Ого. И ты… никем не разочарован? — Нет, Финьо. Этот мир невероятно прекрасен. И все, кто живет в нем, тоже. Ты не представляешь, как мы благодарны отцу за то, что он подарил и нам возможность жить в нем. — А как вам было тогда, без фэа? И без роа? Это было… больно? Неуютно? Нельо пожал плечами: — Нет, нам было хорошо. Вполне хорошо. — Лучше, чем сейчас? Хотел бы ты вернуться в то время? Нельо вдруг встал во весь рост, тряхнул рыжей гривой, потянулся, разминая мускулы. С улыбкой покачал головой. — Никогда. Ни за что. Финдекано тоже поднялся. Ему хотелось расспрашивать дальше, потому что нравилось говорить с этим интересным существом. Но на это будет еще много времени. Теперь Финдекано чувствовал спокойствие и уверенность, каких не было в начале разговора. Этот Нельо — не чужой и не хочет быть чужим. — Нельо, а мы ведь заболтались и забыли о долге старших братьев. Пойдем покажем нашим младшим, как по-настоящему надо бултыхаться в воде? Нельяфинвэ сделал ладонь козырьком и окинул острым взглядом диспозицию на озере. — Да, без нас они явно не справляются! Брызг мало, волны низкие, а главное, никто до сих пор не утонул. Надо исправлять, Финьо. Ты заходишь слева, я справа — и гоним их друг на друга? — Отличный план, Нельо! Вперед!* * *
Феанаро не любил говорить об этой своей работе, потому что никто не мог его понять. Нерданэль по его рассказам смогла составить только самое общее (и, возможно, неверное) представление о том, что он сделал. Феанаро нашел путь — какой, он так и не смог объяснить, — привести новые фэар в Арду, но они не были способны войти во взрослые тела и должны были бы навсегда остаться бесплотными и бездомными. Феанаро долго бился, пока не понял, что Свет Древ из всего сущего в Арде наиболее близок к той материи, из которой созданы фэар, и если суметь удержать и сохранить живой Свет, он сможет стать мостиком, связующим звеном между фэа и роа. Много лет он потратил, чтобы понять, как приручить Свет, еще больше — на то, чтобы создать вещество, способное удержать его. В конце концов он создал кристаллы столь прочные, что ни одна сила в Арде не могла повредить их — только такие были достойны стать прибежищем духа его детей. Он взял для них свойства самых первооснов материи: огня, воды и воздуха, и наполнил их неугасающим живым Светом. А когда новорожденные фэар вошли в кристаллы (Нерданэль, как ни билась, не могла понять объяснений Феанаро и про себя решила, что это было особое чудо Эру Илуватара для самого выдающегося и самого настырного из своих Детей), Феанаро начал нежно и неустанно пестовать их. Невероятно, но он сумел сделать так, чтобы, обитая в волшебных кристаллах, три фэар прошли такой же путь, как те, что изначально живут в телах. Они научились видеть, слышать и говорить, и Феанаро без устали открывал для них мир. Но самым сложным был последний этап, когда фэар должны были соединиться со своими телами. Если бы что-то пошло не так, взращенные души могли потеряться, или повредить свои новые роар, или стать их пленниками, не способными ими управлять. Однажды Феанаро признался Нерданэль, что долго оттягивал этот последний шаг, и даже раздумывал о том, не оставить ли навсегда драгоценные фэар в их надежных вместилищах — ведь теперь он мог разговаривать с сыновьями, и для него этого было достаточно. Но Феанаро сказал: — Когда-то я поддался страху, не осмелился пойти навстречу тому, чего боялся. И расплачивался за это большую часть жизни. И теперь я решил, что страх больше не заставит меня отступить. Что я сделаю всё для того, чтобы мои сыновья стали настоящими эльдар, свободными духом и телом. Чтобы они могли жить, как я. Лучше, чем я. Счастливее и полнее, чем я.* * *
Интермедия: Кантэфинвэ
Кантэфинвэ сказал твердо: — Я обязан тебя проводить до дома, Элемирэ. Мало ли какие опасности подстерегают эльдар на улицах Тириона. — Это какие же? — со смешком спросила девушка. — Многочисленные и разнообразные! Да хотя бы вот! Взгляни на тот дом, через улицу. Видишь, какое чудовище сидит на столбике у ворот? — Это кошка, Кантэфинвэ. — Именно! Ты, наверное, никогда не имела дела с этими существами, если так беззаботно о них говоришь! А моему младшему брату после встречи с кошкой один раз накладывали швы. — Ого! — удивилась Элемирэ. — Это, наверное, было давно? Когда вы еще… ну… не были самими собой? — Если бы! Тогда мы все были куда благоразумнее и ни за что не полезли бы к кошке с новорожденными котятами, которая ясно дает понять, что не хочет нашего общества. А вот любопытство и тяга к приключениям в нас вселилась после. Особенно в Лемпэ. — А в тебя, наверное, вселилась способность болтать чепуху. Пойдем погладим твое чудовище! — Это только с тобой, Элемирэ. Со всеми остальными я молчаливый и очень серьезный, правда… Нет, ты посмотри, какой у нее взгляд! А ты говоришь, что тебя не от чего защищать! — Обычный взгляд существа, которого отвлекли от дремы под лучами Тельпериона. Но если дать ей понюхать ладонь, а потом погладить, она будет рада. Элемирэ и впрямь знала подход к чудовищам, и некоторое время они вдвоем гладили благосклонно принимавшую ласку серую кошку. Потом Элемирэ невинно спросила: — А можно еще раз посмотреть на твой камень? Кантэ молча перекинул за спину черные косы и принялся расстегивать рубашку, чтобы достать кулон. Девушка делала вид, что смотрит только на дивное украшение. — А что будет, если ты снимешь камень? — вдруг спросила она. — Отец нам запретил. Строго-настрого. — И вы послушались? — не поверила Элемирэ. — Ну… — Кантэ рассмеялся, но потом посерьезнел. — Если честно, мы пробовали. Тогда, в самом начале. Поспорили, что будет, и Лемпэ просто взял и снял с себя кулон. Кантэ замолчал, и Элемирэ с тревогой спросила: — И что было? — Он снова… разделился. Мы надели цепочку назад и больше не пробовали так делать. — Какой ужас. А если она порвется? Или случайно слетит с вас? — заволновалась Эллемирэ. Кантэ улыбнулся и положил руку ей на локоть, надеясь, что этот жест будет сочтен успокаивающим, а не нахальным. — Что ты! Цепочка очень прочная, это папина работа. И до сих пор они никогда с нас не слетали, хотя чего мы только не творили… Но даже если камень как-то сорвется и потеряется, это же не страшно. Любой, кто его найдет, конечно, сразу же отдаст его отцу или нам. Ведь каждый знает, что это за камни. — Да, правда… — А может быть, теперь нам уже и не нужно непременно носить их. Может быть, за эти годы наши фэар… ну… прижились, как у остальных. Мы просто обычно не думаем о камнях, привыкли к ним. Надо будет попробовать еще раз… — Не надо! — воскликнула Элемирэ. — Вдруг тебе будет больно? И добавила прежде, чем он успел возразить: — И вообще, может быть, я тебе позволяю себя провожать только потому, что у тебя есть такое красивое украшение. Кантэ на секунду озадачился, но быстро нашелся с ответом: — Ну если так… это добрый знак! Это значит, что всего двое в целой Арде могут быть моими соперниками. — Болтун!.. А можно его потрогать? — Тебе — можно. Элемирэ нежно прикоснулась пальцами к сияющему камню и прислушалась к ощущениям. — Он… прохладный на ощупь. Как будто не камень, а металл. Или вода. — Да. А у нашего Нельо он немного греет. Это, наверное, приятнее. — Нет… в Валиноре всегда тепло, и прохлада куда ценнее… Но я думала, что как-то почувствую твою фэа! Как в осанвэ! — Нет, так это не работает! Эти камни — самое надежное вместилище, отец специально так сделал, иначе у нас было бы постоянное осанвэ с рубашками. Но… — Кантэ наклонился ближе к ее лицу, — мы с тобой можем попробовать другой способ, как почувствовать фэар друг друга. Элемирэ засмеялась, но не отодвинулась. — Я знаю о каком способе ты говоришь! Он давно известен эльдар! — Но мы еще не проверяли, работает ли он с такими странными созданиями, как сыновья Феанаро! — Кантэ еще немного приблизился. — Не такой уж ты и странный, если ищешь поцелуй! — Это ради науки, Элемирэ! Мы же с тобой нолдор, мы любопытны и должны поставить этот рискованный опыт! — Моя бабушка по отцу — теле… Через несколько минут Элемирэ задумчиво произнесла: — Я не уверена в результате… Думаю, опыт придется повторить. — Определенно придется. Настоящие исследователи всегда проводят серии опытов. Длинные серии. — Да. Нам ведь некуда торопиться… Сверху на них с умеренным любопытством смотрела кошка.* * *
Мальчики (Нерданэль не могла, да и не пыталась, запретить себе называть их так) учились всему, чему только принято было учиться у нолдор, и для Феанаро это стало счастливейшим временем. Его дети впитывали знания с жадностью сухой губки и благодарно отзывались на любое учение. Феанаро занимался с сыновьями неустанно и с огромным удовольствием. Постепенно стали ясны и те области, в которых они были особенно одарены. Двое старших шли по стопам отца. Нельяфинвэ любил всё, связанное со словом и речью, его путь лежал в ламбенголмор. Кантэфинвэ унаследовал умелые руки Феанаро и талант к камню и металлу. Склонности Лемпэфинвэ были менее определенными и лежали скорее в сфере искусства или отношений эльдар. Он перепробовал много занятий, в каждом достигал определенных успехов, каждое рано или поздно бросал ради чего-то нового, и, кажется, не собирался останавливаться. Феанаро, однако, подстерегали и неожиданности. Он старался создать сыновей разными, и это у него получилось, но по неизвестной причине все они унаследовали не только его любопытство и энергию, но и его упрямство. В первый раз Феанаро столкнулся с ним, когда мальчики посовещались и решили, что хотят учиться музыке у Индис. — Я не смог их переубедить, — делился Феанаро своим изумлением и возмущением с Нерданэль. — Не смог, и всё. И запретить не смог. Нерданэль утешала его как могла: — Разве не этого ты добивался так долго, Феанаро? Чтобы у твоих сыновей была своя воля и свой разум? Получи и распишись. И Феанаро невольно улыбался, потому что, в самом деле, все эти разногласия были сущей чепухой. Да, и между братьями возникали споры, и с отцом они могли не соглашаться, но неизменной оставалась их глубочайшая связь друг с другом. Узы, соединявшие их, были поистине единственными в своем роде. Теперь тирионский дом Феанаро наконец стал тем, чем должен был стать давным-давно: жилищем большой и шумной семьи, открытым для друзей и родных, для безудержных праздников, горячих споров и неустанного труда. Когда стало заметно, что Кантэфинвэ по-особенному относится к одной девушке-миниатюристке, Феанаро едва не свел с ума Нерданэль своими переживаниями. — Почему так долго? Почему они никак не объявят о помолвке? А если она откажет? А если он сделает что-то не так и всё испортит? А почему он ничего не рассказывает? Может быть, я должен ему как-то помочь? Нерданэль мужественно это переносила, потому что боялась, что в ином случае Феанаро понесет всё это самому Кантэ. — Я понимаю, милый, что тебе хочется сразу свадьбу и двенадцать внуков, но влюбленным надо дать время. У каждой пары свой темп, кто-то торопится, а кто-то — наоборот. У них сейчас такой нежный и трепетный период, который никогда больше не повторится, и спешить им некуда. И я тебя уверяю, что у них всё идет хорошо, все всё делают правильно и никто никому не откажет. Когда собираются отказать, держат себя совсем не так. А о чем рассказывать нам, Кантэ пока просто не знает. Вот когда Лемпэ влюбится, ты еще будешь запираться в подвале, чтобы не слышать, как он на все лады разливается о том, сколь прекрасна его любимая и как горячи его чувства. А Кантэ у нас не такой, рассказывать он будет уже о том, как они дом строят и ребятишек растят. Наберись терпения и ни в коем случае не лезь к ним. Наше родительское дело в таких вопросах — доверять своим детям и быть готовыми помочь, если они попросят. Феанаро немного успокаивался, но при следующей встрече всё повторялось. Однако дрессировка Нерданэль принесла плоды: видя необычайную деликатность Феанаро, сын постепенно начал как бы невзначай упоминать Элемирэ в разговорах. И когда дошло до того, что Кантэ привел ее на семейный ужин, это благополучно пережили все участники, а девушка, слава всем валар, так и не догадалась, сколь много ожиданий возложил на нее самый темпераментный из нолдор. Кантэфинвэ с известных пор стал покидать Тирион с большой неохотой, но его братья много путешествовали. Нельяфинвэ часто бывал в Валмаре и Альквалондэ, изучая особенности говора их жителей и собирая у эльдар, заставших Великий Поход, сведения о том, как говорили в ту эпоху. Но со временем стало ясно, что планы этого исследователя простираются гораздо дальше. С присущей ему обстоятельностью он стал готовить почву ни много ни мало — для похода в Эндорэ. Его глаза загорались воодушевлением, когда он принимался рассказывать, как интересно будет узнать о том, какими путями развивались языки эльдар и авари там, под звездами — и как вообще живут квенди в тех таинственных и манящих землях. — А еще вала Мелькор говорил, что должен явиться другой говорящий народ, не квенди — страшно интересно, какой у него окажется язык! А дети Аулэ? А пастыри деревьев? Мы сидим за Морем и ничегошеньки не знаем! Нельяфинвэ умел заражать идеями и вести за собой, и через некоторое время почти все его кузены — и обе кузины, разумеется! — а вместе с ними и половина нолдорской молодежи уже планировали свое участие в грядущем походе. Более того, не без помощи дяди Арафинвэ и его детей, тонко напоминая об оставленном на тех берегах брате, Нельяфинвэ сумел заручиться поддержкой короля Ольвэ, и эфемерный поначалу план медленно, но неуклонно обрастал плотью. Феанаро смотрел на сына с гордостью. Лемпэфинвэ таких грандиозных планов никогда не строил, но Аман исходил из конца в конец. Непоседливый и обаятельный, он повсюду заводил друзей среди эльдар и майар, и повсюду чему-нибудь учился: плести корзины, разговаривать с животными, ходить под парусом на рыбачьей лодке, стричь овец, петь и ткать чары. Нигде он не задерживался подолгу, и Феанаро, как знала Нерданэль, тайно вздыхал о том, что младший сын никак не выберет точку приложения своих талантов. — Терпение, — говорила Нерданэль неустанно. — Когда дети вырастают, они обязательно принимаются не за те мудрые свершения, что запланировали для них родители, а за ту ерунду, что хотят они сами. Это неизбежная наша расплата за чудесное время их детства. Нужно терпеть, ждать и надеяться, Феанаро. — На что надеяться? — бурчал Феанаро в ответ, и Нерданэль смеялась: — На внуков, конечно! Они сполна за тебя отомстят! Или ты думаешь, король Финвэ просто так во всех своих души не чает? И Феанаро смотрел на нее возмущенно и восхищенно, как всегда умел только он.* * *
Интермедия: Лемпэфинвэ
Финдарато наткнулся на Лемпэфинвэ в дедушкиной библиотеке — огромной библиотеке королевского дворца Тириона. Светлая макушка едва виднелась над стопкой книг, которую нес кузен. — Осторожно, Лемпэ! Помочь? — Нет, я всё прекрасно вижу! — Из-за книг показался сердитый глаз. — И если ты скажешь, что я слишком хрупкий для этой ноши, я сделаю с тобой то же, что с твоим Ангарато! — Я не знаю, что ты сделал с Ангарато, но уже боюсь, — ответил Финдэ, снимая верхнюю половину стопки. — Ты это принес, чтобы вернуть? Помочь тебе расставить? — Помоги, иначе до Смешения провожусь, — сменил гнев на милость сын Феанаро. — Так что ты сделал с моим несчастным братом? — полюбопытствовал Финдэ по дороге к стеллажам. — Победил его в борьбе на руках три раза из трех. — Ого! Значит, борьба… — Финдарато положил на стол свою половину стопки и пробежался по корешкам: — Стихосложение. Геология. История Великого похода. Ботаника. Металлургия… Ого, кулинария. Кажется, на этот раз ты перещеголял самого себя. — Не завидуй! — Лемпэ уже расставлял свои книги по полкам. — А еще занятия у Оромэ и Эстэ. Тренировки по всему, в чем только эльдар придумали тренироваться, от стрельбы из лука до танцев. Пение в Валмаре и морское дело в Альквалондэ. — Ну и что? — Ты, кажется, решил перепробовать абсолютно все занятия, какие только доступны эльдар. Мне ужасно интересно, почему. — Как это почему? Должен же я превзойти своего отца! — хихикнул Лэмпэ из соседнего межстеллажного прохода. — Раз даже ежу понятно, что качеством знаний и умений превзойти не выйдет, возьму количеством! — А ведь ты уже давно стал бы настоящим мастером в любом деле, за которое взялся бы всерьез, не распыляясь на остальное — как стали твои братья, — задумчиво продолжил Финдарато. — Ну вот такой я уродился, непостоянный и переменчивый! — Встрепанный и смеющийся Лемпэ возник у стола и принялся за вторую половину своих книг. Провозиться до Смешения ему точно не грозило. Финдарато покачал головой. Почему-то захотелось поймать этого неуловимого Лемпэ, именно сегодня добиться, наконец, откровенности. — Я знаю, что ты, Лемпэфинвэ, гораздо серьезнее и вдумчивее, чем хочешь казаться. И гораздо целеустремленнее. — Ты меня с кем-то путаешь, Финдэ! — донеслось из-под потолка, с библиотечной лесенки. — Наверное, с Кантэ! Это он у нас образец целеустремленности — сколько свою девицу уже обхаживает! Я бы за это время пятерых в себя успел влюбить, если бы захотел! Финдэ невольно улыбнулся. — Подозреваю, что у нашего Кантэ дела идут куда лучше, чем можно подумать, глядя со стороны. — Да уж, он тот еще скрытный жук. А с тех пор, как у него появилась личная жизнь, и вовсе испортился, — Лемпэ спрыгнул на пол, не утруждаясь спуском по ступенькам. — И хорошо, что ты мне об этом напомнил. Надо будет устроить ему какую-нибудь шуточку. Чтобы не расслаблялся и не забывал, что у него есть любящие братья! С этими словами неугомонный Лэмпэ подмигнул кузену и самой беззаботной походкой направился к выходу из библиотеки. По книжным полкам резво бежали отсветы сияющего камня, который подпрыгивал на его груди. — Кто тут еще скрытный жук, — пробормотал Финдарато. А когда Лемпэ почти вышел, бросил ему вдогонку вопрос: — Тебе было видение? Лемпэфинвэ остановился в дверях — и развернулся. Финдэ понял, что попал в цель. Ни следа легкомысленного веселья больше не было на лице младшего кузена. И к столу он вернулся совсем другим шагом, собранным и осторожным. — А тебе? — спросил он вкрадчиво, подойдя к Финдэ вплотную и требовательно глядя в глаза. — Только неясные предчувствия. — Предчувствия чего? — Беды и перемен. А у тебя? Лэмпэ молчал, и Финдэ подумал было, что он сейчас развернется и уйдет, оставив его без ответа. Но он все-таки сказал: — У меня нет ни предчувствий, ни видений. Но я знаю, что нас с братьями ждет особая судьба. Нас и наши камни. Хотя и не представляю, в чем она будет заключаться. Финдэ кивнул, начиная понимать: — Значит, все эти занятия — подготовка? — Да. Я не могу предугадать, какие умения понадобятся, когда придет наше время. Поэтому готовлюсь ко всему. — Но… почему ты решил, что именно ваша судьба будет особой? Лемпэ улыбнулся, впервые с тех пор, как их разговор повернул, и в этой улыбке не было ни легкомыслия, ни самодовольства, ни даже — сердце Финдэ сжалось — радости. — Я чувствую на своей груди дыхание всей Арды, Финдарато. И если ты думаешь, что воздух легок, ты ошибаешься. Финдарато отогнал беспокойство и сказал мягко: — Но не слишком ли много ты берешь на себя, кузен? Конечно, ты сын великого Феанаро, и не можешь не мыслить масштабно. И ваши камни — самое изумительное творение рук и разума. Но может быть, вам с братьями в истории Арды отведена та же роль, что всем остальным эльдар? Жить счастливо в Благословенной земле до самого конца мира? Улыбка Лемпэ стала шире и печальнее. — Помнишь, чьи у меня волосы, кузен? Той, что первая и единственная умерла в Благословенной земле, хотя должна была жить здесь счастливо до самого конца мира. Поверь мне, Финдарато, я знаю, о чем говорю. Я знаю.