***
Прогонял в голове все мысли, когда Аллан устало облокотился на спинку кресла и устремил взгляд в никуда. Когда с наслаждением говоришь об искусстве, в конце всегда накрывает чувство полного удовлетворения, будто тем самым ты сделал нечто потрясающее. Я видел, как тот, уронив назад голову, улыбался, расплываясь в счастливой улыбке и слегка прикрывая глаза от самого досуга. Воздух этой комнаты пропитался его воодушевлением, от чего атмосфера стала до невозможности уютной. Я таял на его глазах. Мы сидели в его библиотеке, не дать соврать, около двух часов. Бейкер оказался куда бóльшим любителем литературы, чем я мог себе представить. Знал он безмерно много; мог процитировать Джорджа Оруэлла, Шарлотту Бронте, Джерома Дэвида Сэлинджера, делая театральные паузы для эффектности, но делал он это превосходно. Просыпалось даже чувство гордости. Аллан, сидя в круглом мягком кресле, всё читал короткие стишки какого-то забытого комика, а я лишь слушал и смеялся, про себя думая, черт, он такой прекрасный в этот самый момент... — Я и подумать не мог, что ты так вовлечен в литературу. Почему не говорил? — рука устало свисала с подлокотника, а нога вальяжно покачивалась из стороны в сторону. За окном выл сильный ветер. — Я сказал столько, сколько считал нужным. — сборник аккуратно упал на стол, оставляя нас наедине, во внимании глаз. — Ведь это не является моим основным занятием. — И что с того? — эмоционально переспросил я, вкинув смешок, как бы упрекая Бейкера за несерьезность. Аллан замолчал. Ему хватило пары секунд, чтоб атмосфера между нами настоялась и впитала всю строгость сказанного. Глаз я не сводил, не хотелось. Он же, в свою очередь, прятался в книжных полках. — Даже если и так, то что с того. Я не вижу в этом проблемы. — отрешенно, он взмахивает рукой и пожимает плечами, стараясь уйти от зрительного контакта. — Меня устраивает, что самый умный из нас - ты, и что в нашем дуэте ты занимаешь роль книголюба с перспективами на будущее. Сердце слегка кольнуло, но я не придал этому особого значения, смущение сейчас ни к чему. Но приятно. Безумно. От неловкости поджал к себе колени и пытался унять уголки губ, готовые подняться в любой удобный момент. Его слова всегда будут восприниматься куда ближе, чем остальных, и в этом есть своё спасение. — Мне лестно это слышать. — честно сказал я, уже сам прячась за ладонью, поправляющей взлохмаченную челку. Между нами было около двух метров, но жар от его тела доходил до моей кожи. Я ощущал это тепло и машинально впивался спиной в мягкую набивку, лишь бы не поддаться желанию и не расклеиться, как опьяневший клёст, наевшийся забродивших ягод. Пальцы слегка немели и мне хотелось растереть ладони. Желательно об Аллана. Стало понятно, почему ему нравится излагать свои мысли в письменном виде, оставляя для меня маленькие бумажные секреты. Видимо, Бейкер через чур вдохновлён всем этим, от чего всякий раз пытался оставить нечто подобное, что вычитывал на страницах. Уже успел сложить в голове картину, как тот черкает каллиграфическим почерком на иссохшей бумажке нечто похожее на любовный стих, окуная перо в склянку с чернилами и поправляя свой ажурный воротник. Улыбаюсь. — Что ж, — промычал парень, — Не хочу задерживаться долго на одном месте, поэтому предлагаю пройтись до моей мастерской. — встав с кресла, Аллан убирает книги обратно в стеллажи, где те монотонно прилипают к коркам остальных. Ни секунды не думая, я встал и направился в сторону двери. Любопытство подкралось так незаметно, когда мне предоставили возможность глянуть на картины художника. В голове часто всплывали его работы, которые мне довелось увидеть ранее; что в альбоме, что в библиотечном романе. Но хотелось больше. И я уверен, тот может больше. Задвинув шторы, комната вновь погрузилась в синеву теней. Золотистые корешки с напечатанными авторами перестали поблескивать на солнце, спрятав написанное в темноте библиотеки. Этот мир вновь погряз в длительном сне, пока кто-то из семьи не решится зайти сюда вновь. А я, в свою очередь, буду скучать по этому своеобразному алтарю, в котором нахожу своё спокойствие. Очень и очень сильно. Мой сборник Аллан захватил, не забыл и про него. И в груди опять что-то приятно разлилось, обволакивая голые кости грудной клетки. Экземпляр столь дорогой и изысканной коллекции побывает у меня в руках, осядет песком в голове и навсегда останется в ней. Возможно, писать начну. Но это не точно. Да, рано пока об этом говорить. — Тогда за мной, молодой человек. — наконец закрыв за собой дверь, Аллан уверенно заулыбался и нашел позади себя мою руку, будучи на два шага впереди. Она была такой холодной. Как и всегда. Сжимал её сильнее, пытаясь отдать как можно больше тепла, из всех сил желая, чтоб тот забыл про холод хоть на мгновение. А ему нравилось, уверен, безумно нравилось это моё некое стремление согреть его ледяные ладони. Пальцы скованно сжимались. Шли прямо, заворачивая к лестнице. Та спряталась за углом, выводящим в некий пустой холл посреди второго этажа. Та же история: вазы с сухими цветами, тёмная мебель, зелёные обои и ряд вытянутых узких окон. На улице пасмурно. Подъем был достаточно крутым, поэтому тот пропустил меня первым. Сказал еще, чтоб поаккуратней с головой, балка сверху. Ничего не заметив, я лишь неловко усмехнулся, после чего раздался тупой стук о дерево. Аллан засмеялся. Я тоже. Смотря наверх, где заканчивается лестница, я никак не мог найти последнюю ступень. Она будто растворялась во всём монотонном мраке дома, уходя в неизвестность. Держался за перила, медленно поднимаясь выше. Немного волновался, от чего замедлился. — Всё хорошо? — внезапно спросил Бейкер, выглядывая из-за меня. — Да, просто не вижу куда идти. Его рука плавно легла на мою талию, крепко вцепившись в пояс брюк. Быстро выйдя из-за спины, Аллан встаёт рядом и аккуратно ведёт меня вперед, в свой творческий обитель, спрятавшийся за дверью. Ощущал рядом уже мои любимые цитрусы. Тонул в спокойствии. Его касания всегда были до чертиков изнеженными и ласковыми, ничуть не отталкивающими своей резкостью. Обнял того в ответ, чувствуя, как сильно нагрето его тело. Спать рядом с ним, наверное, сущее удовольствие, особенно в холодные зимы. Ступени скрипели в такт нашим шагам, приятно разносившись эхом по холлу. Ступив на порожек, Аллан ослабил руку и остановил меня на последних ступенях. Я не видел его лица, свет из мастерской еле просачивался через небольшое стеклянное окошко в 1/3 двери. Изумрудный отблеск падал на его профиль, затемняя линию скул. Мне оставалось лишь молча наблюдать за тем, какими красивыми бывают люди. — Надеюсь, комната успела нагреться к твоему приходу. — сказав это, Аллан, как и всегда, улыбается, медленно открывая дверь и пропуская меня первым. Запах красок. Масляных. И раствора, такого выветренного и дорогого. Практически круглое помещение с громоздкими окнами прямо в крыше. Чуть ли не витражный купол. Огромное количество света заливало всю мастерскую, дав моим глазам быстро освоиться. Повсюду, как я и представлял, лежали картины: некоторые стояли в неаккуратных стопках, другие лежали друг на дружке, многие были незаконченными и висели на стенах в глухом ожидании. Три массивных мольберта стояли рядом с огромным деревянным шкафом, напичканным всевозможными художественными инструментами: шпатели, кисти, грязные палитры, рамы для холстов, тюбики с краской, пустые планшеты, ждущие своего звездного часа. По телу разносились странные эмоции, это были волнение, радость, восторг и доля удивления. Разглядывал каждый метр этой комнаты, улавливая малейшие детали. Мастерская пахла благовониями, предполагаю, мед с ванилью. Основной свет сюда проникает из окон, главной люстры нет. Заметил десяток светильников, расположившихся по периметру. Прямо по центру стоял маленький столик и небольшая тёмно-зелёная софа с узорчатыми деревянными краями. Такая "чистая" вещь в таком неподходящем месте, но в этом был свой некий шарм. Мне было так любопытно всё разглядеть, что я совсем не заметил под ногами большую катушку со шпагатом и повалился вперёд, испуганно выставив перед собой руки и прикрыв лицо. Ноги продажно подкосились и я полностью был готов принять на себя удар черного паркета, но однако, боли я не почувствовал. Раскрыв глаза, я вновь почувствовал бешеное тепло, исходящее от сильных рук Аллана. За пару секунд тот успел переметнуться от двери ко мне, подхватив обмякшее тело у самого пола. Держал крепко, но осторожно, медленно поднимая меня на руки. В эту секунду я почувствовал такую лёгкость, что невольно обхватил его шею. Я будто совершенно ничего не весил. Никогда прежде мне не были знакомы такие чувства, потому что даже если у припоминать тот случай после бара, то я был пьян и мало что помню. Это, оказывается, так приятно. Бейкер аккуратно поднял меня и поставил на ноги, немного обеспокоено смеясь. Оправившись от неожиданного падения, я облегченно выдыхаю и ловлю взгляд парня. Тот подходит ближе. — Твоя неуклюжесть позволит тебе дожить до 30? — с усмешкой спрашивает тот, убирая мои пряди с глаз. — Я ведь не смогу всегда быть рядом. На последнем слове Аллан виновато наклоняет в бок голову, совсем немного, но я это заметил. Еще пару мгновений его рука находилась на моем лице. Ни ему, ни мне не хотелось, чтоб он её убирал, но пауза начинала меня дико смущать, оставляя щеки в красном румянце. Увильнув от лишних прелюдий, я пошел дальше исследовать мастерскую, больше внимания уделяя законченным картинам. Всё же, их написал никто иной, как сам Аллан, а это действительно приковывает мой интерес. Много портретов. Безумно много, но ни на одном не было лица. Да, были одежда, фигура, волосы, кожа, но на лицах не было ничего, кроме белых бабочек и вереска. Зацвели, как забытая клумба. Нагоняло не то что тревогой, скорее необъяснимой тоской и восхищением. Будто этих людей не желали помнить, лишь оставили их малую часть и навсегда закрыли на этом чердаке. Появилось много вопросов, которых я никогда не озвучу. — Если ты думаешь, что это мой способ скрыть своё неумение в рисовании лиц, то ты поспешил. — резко заявляет Аллан, громко гремя у меня за спиной. Он переворошил верхние ярусы шкафа и доставал стопку использованных холстов. — Это очень красиво... — хотел сказать больше, но вышло как обычно. — Никому не нравятся эти работы, поэтому если ты просто решил сделать мне приятно, то не стоило. — Бейкер говорил очень серьезно, и меня это пугало. Нет, не его тон, а то, что никто действительно не видит в этом ничего стоящего. Это прекрасно. Нет, куда больше, даже чем великолепно. — Ошибаешься. — грустно оспорил я. Подойдя ближе к квадратной картине, я тронул исписанный холст, покрытый толстым слоем краски. От него разило кофейными зернами и корицей. Так и должно быть? Девушка в лазурном легком платье, в руках у неё была лейка, а каштановые волосы заплетены в простой пучок. Бабочки закрывали места глаз и губ, а от шеи ко лбу, диагональной линией, шел мох с полевыми цветами. Это действительно завораживало. Быстро посмотрев на соседнюю картину, там сидел на стоге сена маленький мальчик в соломенной шляпе и белой рубашке. Рядом лежала собака, а ребенок смотрел вверх, и от его лица в небо летели бабочки, такие же белые, что и на прошлой работе. От этой пахло молоком и ягодами. — Я прав, что от них исходит запах? Аллан застыл. Он был так испуган, что быстро прибежал ко мне, бросив на пол стопку холстов. — Аллан?... — Как, — тихо спрашивает тот, подходя ближе, — Как они пахнут? Отвечать не хотелось, я впал в ступор, хоть и точно знал ответ. По мне будто прошелся ток. Наверное, я зря это сказал. — Та - кофе и корицей, а эта - ягодами и, возможно, молоком. — я замолчал, дожидаясь ответа. Тот ошарашено смотрел мне в глаза, ничуть не скрывая своего замешательства. — Ты...правда чувствуешь это... — не задав последующих вопросов, Аллан продолжает стоять рядом, нервно поджимая уголок губ. У него слезились глаза. Я был растерян. Сердце больно сжималось каждый раз, когда я делал вдох, но мне кажется, что я практически не дышал. Это первый раз, когда я вижу его слёзы. Это первый, черт возьми, раз, когда я до смерти напуган. — Аллан... Я не знал что делать, но руки невольно тянулись к его лицу. Хотелось прильнуть к нему, вытереть упавшие слезы из до ужаса прекрасных глаз. Но, вопреки моему беспокойству, тот начал улыбаться. И это было так неожиданно, что я окончательно растерялся, от чего принял решение обнять его. Прижался что есть силы к его мокрой рубахе и обнимал, слушал, как дико стучит его сердце. А он в ответ обнял меня с таким трепетом, кладя голову мне на плечо и вцепившись в спину. Что я должен чувствовать? Что чувствую в данный момент? То, что я сказал - много значило для него, и теперь это стало понятно. Теперь мне стало куда спокойнее. — Всё хорошо, Аллан, ты меня до ужаса напугал...— успокаивающе прошептал я, уже чуть ли сам не плача от несуразных чувств. — Всё хорошо. — Я так рад, что именно ты сказал мне об этом. — было прошептано тихо, будто фраза утаивалась долгие годы. Поцелуй в волосы. По телу прошлись мурашки.***
— Смотри, чтоб краска лучше легла на холст, сначала нанеси тонкий слой в качестве фонового наброска. — Аллан говорил это так непринужденно, будто я понимал, о чем идет речь. — Ты конечно здорово придумал, но я ни черта не понимаю в рисовании. — обиженно заявил я, сидя на стуле перед мольбертом. Бейкер лишь подшучивал и направлял мою руку по линии наброска, сидя рядом за соседней работой. — И зачем я только согласился вместе порисовать, если дворовая собака выцарапает картину лучше меня. — Да что ты, — игриво протянул Бейкер, поглядывая на меня, пока рисовал моей рукой по своеобразному контору, который я вычеркал в надежде на красивый пейзаж. — Как по мне, начало уже неплохое. Колись, у тебя за спиной тайная династия художников? — интересно, на какую реакцию он рассчитывал, говоря это, если вспоминать, как я пытался открыть тюбик краски, протыкая его кистью, а на его крышке, оказывается, была острая зазубрина. Я повернулся к нему, остановив руку. В глазах было столько иронии, что тот еле сдержал победный смешок. Шалость удалась, этому ребенку пора на дневной сон. — Твоя колкость доведет до того, что я проткну тебя этой кистью. — заверив Аллана в достоверности сказанного, тот садится ближе, со спины, и начинает полностью руководить процессом. — Даже если и так, — мурлычет тот, не убирая головы с моего плеча и ведя руку вверх, — То не трогай тогда мои глаза, потому что как иначе я смогу восхищаться тобой. — по животу скользнул импульс, его рука вновь мягко легла на мою талию. На этот раз он держал меня не так сильно, пытаясь не отвлекать от процесса. Благо этот нахальный тип не видит моего лица, потому что его комплименты всякий раз вызывают эффект конфет с ликером: начинаю краснеть и чувствовать несуществующее пьянение, то ли от дозы алкоголя, то ли от съеденного количества шоколада. — Договорились. Это, оказывается, так расслабляет. Аллан не покидал меня ни минуты: всё время был рядом и подсказывал, что сейчас нужно сделать. Спустя 40 минут первых штрихов, я почувствовал уверенность в своих силах и сказал, что уже могу справляться сам. Тот уходить не хотел, напротив, продолжил сидеть сзади, обнимая меня и наблюдая за движением руки. Чувствовал, как тот прильнул к моей шее, аккуратно вдыхая запах духов. Ранее я ими не пользовался, потому что этот аромат долго не завозили в магазины, а мой флакон опустел. На этой неделе бабуля привезла мне из города этот презент. — Что это? — пьяно протянул Аллан, всё так же находясь у моей шеи. — Табак с ванилью, — ответил я, продолжая делать сложный синий цвет, намешивая на палитре всевозможные оттенки лазурного и зеленого. — Мне нравится, — на глубоком вздохе Бейкер губами прислоняется к моей коже, чуть сильнее сжав на мне руки. Дыхание моментально сбилось, а рука, в которой была кисть, начала безудержно трястись от переизбытка эмоций. Что, черт возьми, за ласки? Как скоро я вновь смогу сосредоточиться на работе, если в голове вновь одни лишь нежности с этим человеком? — Тебе безумно идет этот парфюм. — Если ты хочешь, чтоб я как можно скорее закончил эту картину, то советую пересесть за свой мольберт, — положил палитру на табурет, стоящий рядом, и склонил вниз голову, глядя на его сплетенные руки. — Потому что иначе я не смогу сконцентрироваться на чем-то еще, пока ты так сильно меня заманиваешь в свой омут. Мой голос стих, Аллан практически не дышал. — Я еле сдерживаюсь, правда... После сказанного мною, Бейкер осторожно целует меня в щеку и встаёт, чтобы пересесть за свой мольберт. Обиды в этом жесте я не почувствовал, наоборот, тот учтиво дал мне закончить, потому что считался с моими чувствами. Я был безмерно ему благодарен. — Что ж, — заявил тот, глядя на настенные часы, — Сейчас почти четыре часа дня, поэтому предлагаю пари. Взяв обратно в руки палитру, я вопросительно уставился на Аллана, окуная кисть в стакан с водой. — До 6 вечера мы должны управиться с работой. Кто не успеет - будет позировать для другого. — а его глаза горели как два янтарных камня, ожидая моих возражений и попыток сразу сдаться, дабы не учавствовать в данном мероприятии для энтузиастов. — Что скажешь? — Идёт, — сразу ответил я, беря того на слабо. В ответ мне следует лишь хитрая улыбка и рука, пальцем которой тот притягивает меня к себе за подбородок. — При одном условии, — я, привыкший всегда занимать лидирующие позиции, внимательно уставился на того, — Натура будет обнаженной.