***
Время тянулось непостижимо быстро, а я только и мог наблюдать краем глаза за тем, как Аллан умело расправлялся с практически завершенной работой. Его смелые мазки покрывали холст, оставляя меня далеко позади, подготавливая к громкому проигрышу. Но я не спешил. В какой-то момент я начал находить в этом удовольствие. Рисовать, оказывается, такое медитативное увлечение, в которое погружаешься с головой. Главное не торопиться, результат сам придет к тебе, а идти вдогонку за кем то - пустая трата времени и сил. Это я, к счастью, сумел понять еще учась в музыкальной школе. Хочется вложить в свою работу как можно больше себя, поэтому когда Аллан уточнял, почему у меня океан в ало-розовых тонах, я просто ответил, что таким его запомнил. Было так по-домашнему. Хоть Бейкер и сидел сбоку от меня, но его ладони до сих пор ощущались у меня на животе. Вспоминая это, я мотал головой и заставлял себя работать дальше, стараясь не отвлекаться от атмосферы того, что пишу. Он это, безусловно, замечал, хоть и делал вид, что по уши погряз в картине. Устав замешивать краски, я дал себе пару минут отдохнуть, начав наблюдать за Алланом. Он, к слову, был очарователен... Поставить бы сюда проигрыватель, клянусь, я бы ушел с ним в танцы, даже не умея танцевать. Мне бы лишь смотреть на него, в эти добрые и ласковые глаза, спрятавшиеся под золотистыми кудрями, и согревать его вечно ледяные ладони. С кровообращением у парня не очень. Но я бы грел. Постоянно. Интересно, как он танцует? Уверен, Бейкер преуспел и в этом. Сидел, мечтательно представляя, как тот берет мою руку в свою, а вторую закидывает себе на шею, и мы стоим так, до мурашек, близко, чувствуем дыхание друг друга. Улыбаемся. И танцуем. Медленно, аккуратно переступая в ритме сонного вальса, одни, в полностью пустом доме. Это так завораживало, не передать словами. Будь подобное в реальности, уверен, давно потерял бы сознание. — Ты уже закончил? — спокойно уточняет Аллан, не отрываясь от работы. Видимо, мой взгляд слишком сильно упирается тому в спину. — Нет, решил отвлечься на пару минут. Руки устали. — ответил я, всё так же наблюдая за процессом. Бейкер обречено откидывается на спинку стула, пару секунд смотрит на своё творение и выдаёт безэмоциональное: — " Дерьмо". Высказывание мне показалось таким до абсурдности смешным и нелепым, что я еле сдержал смешок. Он, оказывается, категоричен к себе не меньше чем я. — Что тебя не устраивает? — на мой вопрос Аллан устало наклоняет голову и поворачивается в мою сторону. Вид у него отчужденный. — Что-то не идёт у меня сегодня на пейзажи. — он глубоко вздыхает и резко встаёт со стула, наполняя комнату громкими потягиваниями. — Не, ну ты погляди. — восторженно заявляет тот, стоя рядом с мольбертом и улыбаясь во все зубы. — Мало того, что дерьмо, так еще и белила закончились. Он воспевал в самоиронии. Такое ощущение, что ругание себя ему приносило нескончаемое удовольствие. Стоял, улыбался и категорично отзывался о проделанной работе, словно старый вредный дед, которому не кинули фунт в жестяную банку. Меня это, в свою очередь, очень забавило. Тихо посмеявшись, я вновь возвращаюсь к своей работе, собрав все оставшиеся силы. Картина была уже почти завершенной, оставались только небольшие ключевые детали. Отстранившись от своей работы, Аллан подходит ко мне и встаёт сзади, будто является моим наставником. Я, кстати говоря, уже проиграл, но решил до конца закончить картину. Время до шести у меня еще есть. — Это место мне кажется таким знакомым. — доносится из-за спины очень тихо. — У "Пеликана". — я понимал, что в ответе тот не нуждался. Аллан знал, но заверить его в своих же домыслах мне хотелось. После последовало молчание. Тот размышлял и, наверное, что-то не мог понять. В этой тишине начал просачиваться звук включающихся ламп, разместившихся по периметру круглой мастерской. Да, на улице начало темнеть, и очень быстро. Комната уходила постепенно в темноту. С расспросами было покончено, и когда я в этом удостоверился, то сел поудобнее и уверенными движениями руки начал добавлять маяку ярко розовых пятен прямо на белый кирпич. Эта некая дерзость так сильно разжигала во мне озорство, что не успел заметить, как увлекся и добавил этот оттенок к камням, лежащим на мысе. Однако, такая смелость увенчалась успехом, работу я не испортил. К облакам кинул пару чаек, похожих на летающие сухие ветки, а у пристани дорисовал океанскую пену, такую пушистую и холодную, брызнув кончиком кисточки прямо на холст, оставив на нем много много маленьких точечек. Собой, к удивлению, я остался доволен. — Потрясающе. — завороженный, его голос звучал так по-особенному приятно, что я даже повернулся к нему и задрал вверх голову. — Правда так считаешь? — Роджи, это действительно великолепно, — Аллан поспешно подходит к холсту и уже вблизи разглядывает все те детали, которые были меньше мизинца. — Тот момент действительно запомнился тебе в таких красках? Я восхищен. Мне льстили его слова. Мне льстила его открытая похвала и то, как он восхищается любительской мазнёй. С лица не сползала улыбка, я был чертовски рад. — Я действительно запомнил тот момент именно таким. Когда впервые выбежал к этой набережной и ловил холодный ветер своими волосами. Всё было таким атмосферным, потрясающим, что я просто не мог надышаться. Буквально бегал и разглядывал всё, что видел, — перевёл взгляд с Аллана на то, что было мной нарисовано. — Я запомнил то место именно таким, и каждый раз вспоминая тот день, я начинаю улыбаться, потому что именно ты разделил со мной те эмоции, которые я ощутил на берегу океана. Он не ответил. Лишь тихо разглядывал рисунок и думал о чем-то волшебном, потому что его глаза буквально тонули в чем-то очаровательно-добром, светлом. Как отец, который гордится своим ребёнком. Жаль конечно, что это лишь моё предположение. — Я потрясён, сахарок. — наконец избавив холст от своего взгляда, Аллан переключается на меня, одарив глазами дикой любовью. — У нас выявлен победитель. Устало выдохнув, я уже догадывался, о чем пойдет речь. — Я поспешил с этим пари. Глупо было предполагать, что я сумею выиграть профессионала. — встав со стула, я болезненно потянулся, чувствуя, как захрустел позвоночник. — В работе художника важен не сам итог, а то, какие эмоции вызывает картина непосредственно после. Если ты гордишься тем, что написал, и если тебе нравится на это смотреть, то ты, бесспорно, справился с поставленной задачей, а значит, профессионализм тут и не играет роли. — он говорил это так непринужденно легко, что я находил в его словах правду. — Как бы хорошо не была написана картина, соблюдая все тонкости, она будет считаться пустой, если самого художника она не заставляет гордиться собой. Я вот не сумел передать то, что хотел, поэтому скорее всего этот холст останется в тени того шкафа, а ты... ты несомненно обошел меня. И я горжусь тобой. После следует короткая пауза, благодаря которой я принял слова Аллана на свой счет. Он касается моей руки. Аккуратно, словно боясь каждого движения, тянет меня к себе, от чего я поворачиваюсь к нему лицом. Ладони были такими тёплыми, что я даже потерялся. Смущенно улыбаюсь, не сводя глаз с Бейкера. Чаруя меня каждую секунду, не заметил, как мы стоим рядом друг с другом так непристойно близко и предельно сдержано. Такой очаровательный и вычурно красивый, что пропадал дар говорить. Хотелось только смотреть. А я и смотрел, глупо хлопая ресницами и изредка сжимая его руку. Все звуки обострились, и казалось, что даже шепот будет казаться адски громким. Внутри всё так же пахло красками. Но я их не чувствовал. Лишь парфюм, уже плотно въевшийся в мою голову, кружил вокруг, навевая состояние полной безопасности рядом с этим человеком. — Удивлен, что ты остался таким чистым. — тихо произносит Аллан, трепетно разглядывая мои руки. — А вот и нет. — подняв одну выше, поворачиваю её внутренней стороной и указываю кончиком носа на тёмно-синее пятно, расплатившееся практически по всему ребру ладони. Бейкер ничего не отвечает, лишь притягивает меня ближе, едва касается губами моих и, отстраняется, открывая дверцы маленькой тумбы. Достав из неё небольшую бутылку, он обмакивает тряпку содержимым и несет ту мне. — Дай сюда. — трепетно шепчет тот, поднимая мою испачканную ладонь. Возможно растворитель, возможно какое-то специальное масло, но краска послушно начала отходить от кожи. Аллан был предельно аккуратен. Протирал руку с таким чувством ответственности, будто исполнял ювелирную работу. Мне оставалось только подчиниться, всякий раз вспыхивая щеками заново, когда тот проскальзывал держащей рукой чуть дальше моего запястья. — Что ж, с этим закончили. — бутылочка по окончанию вновь отправилась в выдвижной ящик деревянной тумбы, а Аллан принес уже другое полотенце, промоченное чистой водой. — Масло выветрится, но если тебе некомфортно его ощущать на руке, тогда можешь вытереться полотенцем. Протянув его, Бейкер заботливо рассматривает мои взлохмаченные волосы и прячет вторую руку в карман своих брюк. — Благодарю. — мне действительно никогда не нравилось ощущение крема на руках, всегда хотелось смыть этот жирный слой и спокойно лечь спать, но зимой мои хотелки не приветствовались, поэтому приходилось выбирать: либо обветренные сухие руки, либо ощущение грязи по вечерам. Пока я натирал ладонь, Аллан занялся уборкой наших мест. Убрал все краски, палитры повесил на стены, к остальным. Отодвинул мольберт к стенам, стулья тоже. Свою работу положил на небольшой рабочий стол, а мою взял в руки и долго стоял, рассматривал её, внимательно изучая. — Роджи, можно я её оставлю себе? — его вопрос показался мне таким глупым, что я вскинул бровь. — Она и так посвящена тебе, Аллан, конечно она останется у тебя. Это надо было видеть. Столько щенячьего восторга, что я даже опешил. Ему оставалось только попрыгать на месте для полной картины, а в остальном он всецело был похож на ребенка. Такого счастливого и искреннего, что я даже успел смутиться от сказанного мною. — Боже, Роджи, ты даже не представляешь, что это значит для меня. — восторженный, он стоял с этим холстом и безустанно улыбался, смотря то на него, то на меня. — Подпиши его, прошу. Секунду спустя, он уже оказывается рядом со мной и держит в руках кисть, предназначенную для моей подписи. Отложив полотенце в сторону, я беру её и окунаю в остаток розовой краски, сохранившейся еще на не засохшей палитре, которая висит на крючке. — Секунду, — встав рядом с ним, я максимально острожно вырисовываю в правом углу картины свои инициалы, добавляя в конце точку. — Точка? — предсказуемо уточняет тот. — Моя фишка. — Не замечал этого за тобой. — Аллан разглядывал подпись так внимательно, будто там было нечто очень детальное, требующее время на рассмотрение. — А я могу дать картине название? — внезапная мысль моментально разжигает во мне новый огонек, из-за чего я неожиданно повысил тон. — Конечно. Можешь в другом углу, можешь сзади. — Бейкер передает мне мой холст, а сам уходит споласкивать использованное мною полотенце. Пару мгновений простоял в ступоре, думая, какое название из придуманных мною будет звучать менее глупо. Наконец решился. Уверенно, с долей ехидства, перевернул работу и быстро начеркал пару слов в самом углу деревянной рамы. Когда закончил с секретами, вновь повернул картину к себе лицевой стороной и вывел краткое " Avec amour ". Растаял в собственных мыслях. — Вот, — Аллан шел ко мне из другого угла комнаты, — Держи. — гордясь собой, я передал ему уже точно законченную работу, которой даже сумел дать название. Взглянув на ту, Бейкер тут же смутился, но тонуть в этом чувстве не стал, держался как мог. А мне и не важно, главное, что он любит. Загорелся в улыбке и протянул мне руку. Лёгкий поцелуй в пальцы. — Да вы романтик, Моррис. — любя промурчал Аллан, выводя фразу в такую неистовую нежность. — Не более, чем вы, мистер Бейкер. — наш лёгкий флирт всегда нагонял на меня приятные эмоции. Такая редкая манера в уважительном тоне, переплетающаяся с чем-то важным, особенным, заставляла меня смотреть на Аллана чуть иначе. В какой-то степени, его голубая графская кровь всплывала наружу во всей своей красе. А я и не был против. — Что ж, тогда предлагаю передохнуть, — энергично, парень понёс мою картину в другой конец комнаты и оставил ту досыхать на одной из деревянных столешниц, — Может перекусим? Ты не голоден? У меня есть восхитительное медовое мясо с морковкой и запеченная курица. — Первое звучит очень вкусно. — не став отказываться от такого сладкого предложения, я бегом понёсся к двери, уже чувствуя, как тот летит за мной вслед, хитро хихикая. — Я знаю, какими обжорами бывают худые люди с хорошим метаболизмом, Роджи!! — кричал Аллан шутя, заливаясь звонким смехом.***
После лёгкого перекуса мы еще немного просидели на кухне, дегустируя какой-то ягодный морс, который приготовила мать Аллана. Облепиху, к слову, я обожаю. Все напитки с ней до дикости вкусные и ароматные, особенно если это холодное время года по типу зимы. Согреваться с этим витаминным напитком - сущее удовольствие. — Души не чаю в облепихе... — аккуратно держа большую кружку, я пил, делая медленные глотки, наслаждаясь каждой ноткой этого горячего морса. — Хах, а я её терпеть не могу. — ответил Аллан, сидя рядом со мной и попивая один из чайных отваров. — Она на вкус как протухшая ягодная каша, а послевкусие ну просто мерзкая вещь. Всякий раз меня так забавило то, какие мы разные. В некоторых вещах абсолютно контрастны и противоположны, но всё равно какой-то компромисс мы найти можем. Это не перестаёт меня удивлять, хотя раньше я всегда считал, что противоположности не могут притягиваться, только если это не магнитики. Для меня всегда было важно, чтоб практически всё, что связывает двух людей, было общим: общие вкусы, в музыке, в литературе, общие вкусовые предпочтения, общий смысл всего. Но я оказался не прав. И даже не расстроен этим. Погода успокоилась и утихомирила свой буйный ветер, который выл сквозь оконные рамы. Небо было серым, без единого в нём просвета. Но было тихо, и это радовало. Возможно, в следующий раз я смогу глянуть на ту именитую конюшню, о которой так тепло отзывается Аллан. Безумно сильно хотелось бы взглянуть на лошадей, которые тут живут. — Надеюсь, моё сытое пузо не испортит всей картины, потому что поел я славно. — лениво и радостно протягивает Бейкер, громко поставив на стол чашку с допитым чаем. Он казался таким безмятежным. Не знаю, видел ли я когда-нибудь таких людей раньше. Таких же прекрасных и комфортных, каким был Аллан. Глядя на него, хотелось лишь улыбаться и долго долго о чем-нибудь разговаривать, слушая, какая красивая у него речь. И голос. Голос, несомненно, просто чудесен. — Пойдем тогда наверх, там и узнаем, не будет ли занимать твой живот почти весь холст, а то я расслаблюсь с такой лёгкой работой, — отшутился я, а тот лишь саркастично посмеялся и пошел за мной следом. — Даже если и так, то это не повод издеваться надо мной. — заявил Бейкер, щупая своё набитое брюхо. Мы оба понимали, что всё это - шутка, потому что у Аллана просто великолепное тело. Его спортивная фигура просвечивалась сквозь учебную рубашку, которая иногда прилипала к его груди и спине из-за спортивных занятий, на которые он забывал приносить форму, но всё равно занимался. Сколько бы этот человек не ел, пресс на его животе способен убрать лишь утюг, и то не с первого раза. Зайдя в мастерскую, я сажусь на зеленую софу и не спускаю глаз с Аллана. Тот устало начинает расстегивать пуговки на рукавах своей рубахи, вместе с этим ища что-то на нижних ярусах шкафа. — Что потерял? — задал вопрос, наблюдая за действиями парня. — Ищу ткань. Мы не извращенцы, чтоб рисовать полностью голое тело, поэтому прикроем некоторые участки драпировкой из лёгкого льна или вискозы. — выдвинув небольшую коробку, Аллан вытаскивает из неё много полос ткани, пытаясь разобраться, какая лучше подойдет. Встав с софы, я подхожу к нему ближе, пытаясь влиться в процесс выбора. Мои руки окутывают его шею, пока тот сидит на корточках и щупает материал. Обнял его аккуратно и мягко, не желая сдавливать горло и наседать сверху. Почувствовал, как Аллан вздрогнул и ухмыльнулся, нагнув вбок голову и погладившись носом о мою руку. Пара легких поцелуев. Такой трепетный и милый. — Как думаешь, какая лучше? — шепотом спросил тот, совершенно не двигаясь. — Хм, какой твой любимый цвет? От этого вопроса Бейкер слегка засмеялся, доставая светло-оливковую вискозу. — Не думаю, что это будет гармонично смотреться со мной. — А как на счет меня? — его дыхание стало глубоким и сдержанным. Не спеша, тот выбирается из моих объятий и ошарашено смотрит прямо в глаза, совершенно не веря в сказанное мною. — Но ведь... — Я бы очень хотел, чтоб ты меня нарисовал. — сказал это с такой любовью. И даже от такой лёгкой фразы Аллан умудрился прочувствоваться, не скрывая того, как начинают слезиться его глаза. А я был польщен его искренностью, безмерно. Ничего больше не говоря, тот лишь молча встаёт с пола, теряясь в пространстве, и передает мне выбранный материал. Осторожно, словно стекло, кладет мне его на руки и одаривает поцелуем в щеку. — Я тогда выйду, тебе хватит 10 минут? — сквозь дрожь в голосе спрашивает Аллан, не спуская с меня глаз. — Я не разбираюсь в позировании, поэтому может будет лучше, чтоб ты остался со мной и всё проконтролировал? — очевидно, я заманивал его абсолютно не в культ искусства своими просьбами. Зная, как он реагирует на меня, мне стало так любопытно, что тот испытает, увидя меня абсолютно обнаженным. А Бейкер молчал, про себя перекручивая дальнейшие действия и их последствия. В нём читался этот тихий восторг, который он прятал за своей неуверенностью. Я ждал. — Ты стал более раскрепощенным, — тихо пробурчал тот, — И это не может меня не радовать. Точно собравшись со всеми мыслями, Аллан одобрительно кивает, стоя у выхода мастерской, и направляется к огромному стеллажу в другом конце комнаты. Пока тот доставал подушки, я уже принялся расстегивать рубашку. В помещении не было холодно, но мурашки набатом прошлись по моему худому телу. Во время того, как Бейкер был занят, я аккуратно повесил верхнюю одежду на спинку одного из стульев. Медленно расстегивая ремень брюк, спускаю их вниз и вешаю туда же. Носки с бельем в той же компании. С замиранием сердца беру подготовленную для меня ткань в руки и направляюсь в сторону софы, осознавая, что Аллан в это время смотрел на меня, держа в руках те самые подушки, за которыми лазил в стеллаж. Моментально раскрасневшись, я хотел было что-то сказать, но проглотив все слова молча сел на софу, прикрывшись этой оливковой драпировкой. Стыд поглощал меня всецело, хоть увидел он меня всего на мгновение. — У тебя такая красивая спина... — теряясь, прошептал тот, кладя рядом со мной части декора. Ком в горле наглухо застрял, не давая мне возможности расслабиться. Сделав глубокий вздох и закрыв глаза, я досчитал до трёх. Этого было достаточно, чтоб я сумел какое-то время продержаться без приливов скованности. Аллан сидел передо мной на коленях и расставлял фисташковые подушки. Моя тонкая наволочка, казалось, просвечивает абсолютно всё, что было под ней, хотя на самом деле ткань была довольно плотной и ничего подобного не могло быть и в помине. Щеки кипели, а я продолжал сидеть на этом диванчике, поджав к себе ноги и уставившись в пол. — Мы можем прекратить, если это доставляет тебе дискомфорт. — тихо выводит меня из мыслей Аллан, аккуратно касаясь рукой моих коленей. — Нет, всё хорошо, я привыкну. — робко бросаю я, ловя его взволнованных взгляд. — Хочешь, могу тоже раздеться. — уголок его губ поднялся и он расслабленно взглянул на меня, очень приятно поглаживая колени. Я слегка засмеялся. — А мне тебя как на фотоаппарат запоминать что-ли? — это неловкое напряжение сумело рассосаться, оставив нас в приятном дурмане. Почувствовал, как напряженные плечи начали опускаться, а кисти рук перестали сжимать бедную вискозу. Успокоившийся Аллан, заверенный моим состоянием, поднимается с колен и притягивает меня к себе. Так аккуратно и нежно, подарив еще один лёгкий поцелуй в губы. На поцелуи я был жадным, но свой пыл пришлось сдержать. — Что ж, тогда сейчас решим с исполнением, а после мы выберем для тебя подходящую позу, чтобы ты чувствовал себя комфортно и ничего не затекало. — И Бейкер отходит к своему столу, на котором были раскиданы всякие художественные примочки. — Что бы тебе хотелось видеть? — кричит тот, разглядывая разнообразие красок. — Что-то нежное? Не знаю, но я хотел бы видеть гладкие переходы, какими ты обычно рисуешь. — я опирался на те картины, которые заинтересовали меня в самом начале, когда я только зашел в этот обитель. Масло, вероятно. — Хм, акварелью ты будешь как фарфоровая кукла. Холодные тона и практически стеклянная кожа. — говоря это, Аллан поворачивается ко мне и разглядывает мой силуэт, опираясь на свои знания. — Нет, это там не нужно. Тогда моё любимое масло. Я выдохнул. Сердце трещало по швам от любопытства, каким я получусь в самом конце работы, каким он меня видит. Меня так распирало от этих мыслей, что я не мог усидеть на месте. — Хорошо, а теперь к главному. Аллан подходит к своему мольберту и ставит рядом с ним краски. Кисти и новый холст летят к нему же из чахлого шкафа. Он, весь такой важный, садится за него и начинает предельно внимательно изучать меня, изучать моё тело и то, как бы лучше его вписать в картину. Времени, к удивлению, у него ушло на это мало. — Садись спиной ко мне. Ничего не ответив, я послушно начинаю выполнять его просьбу. Слова о моей спине я не забыл, поэтому уточнять не пришлось. Другой вопрос, как именно я должен был раскинуть здесь своё порочное тело, уместив при этом длинные ноги. — А теперь, делая акцент на твою изящную спину с тонкой талией, прими ту позу, в которой тебе будет комфортно потеряться часика на 2-3. — и он затихает, полностью отдавая мне такую дикую ответственность. — Ты уверен? Я ведь ни черта не смыслю в этом. — отозвался я, поправляя ту самую драпировку, которая решила открыть миру мою дряхлую задницу. Натягивать к себе упавшую ткань было таким смущающим занятием, будто меня прилюдно раздевали. — Уверен. Как сядешь, я подойду и распределю весь наш декор таким способом, чтобы всё смотрелось гармонично, не переживай на этот счет. Что ж, раз он так считает, то наверное, мне стоит прислушаться. Собравшись с мыслями, я сажусь поудобнее, подгиная под себя левую ногу. Точно распределяя вес и внимательно разглядывая изгиб спинки софы, опираюсь о неё правой рукой. Голова быстро устанет, поэтому этой же рукой подпираю подбородок. С левой не знаю что делать, тоже кладу её на спинку софы и сгибаю в локте, устало свесив кисть. Взгляд в полуобороте направлен на Аллана, свободная нога слегка касается пола. Вроде удобно. — Так пойдет? — не скрывая своего волнения. — Да ты у нас лгунишка, — мелодично мурлычет Бейкер, подходя ближе. Ладони оказываются на моей талии и жадно сдавливают кожу. Больно не было, а вот возбуждение ударило по голове не хило. — Так аппетитно сесть передо мной... Ты прямо воплощение моей музы. Его руки аккуратно распределяют ткань по софе и моим ногам, закрывая все интимные места. Каждую секунду надеялся, что поднявшийся от действий Аллана, он, совсем скоро примет прежнее положение. Становилось спокойно от его движений. Так как полоса вискозы была довольной большой, в каких-то местах Аллан сложил её вдвое, растянув от верхнего левого угла, и в конце спустив её по моей свободной ноге, оголив бедро и икры. Точно приготовившись к своей работе натуры, я принимаю более элегантное положение, вытянув шею и сделав непринужденное выражение лица. Подушки он повтыкал рядом, формируя на них складки. Я был полностью готов. — Можем начинать. — заявляет Бейкер, садясь на своё место и в последний раз проверяя, всё ли хорошо состыковалось. Я, полностью беззащитный и невинный, всецело отдаюсь ему на растерзание. Мой стыдливый трепет исчез, поэтому не было больше желания как можно скорее одеться. Я был готов. Полностью готов к тому, чтоб он меня сумел запомнить и таким - переступившим через свою скованность, обнаженным и изящным, каким он меня сам и описал. Хочу, чтоб это для него значило не меньше, чем для меня. Что ж, рисуй же.