***
По истечению часа я уже был на ногах. Находясь в полудреме, Аллан заварил мне жасминового чая и отпоил от контузии тремя чашками. Не буду лгать, это помогло, и очень даже быстро. Тёплый пар от заваренных трав окутывал моё лицо, лоснясь мягкой скатертью. Он будто гладил мои отмороженные щеки и нос, приводя в порядок. На часах стрелка хоть и показывала практически десять, но усталость Аллана не проявлялась ни в одном его движении, взмахе ресниц или вздохе. Сидя всё так же в этой прелестной белой рубахе, он изредка посмеивался над своими историями, которые проговаривал мне из раза в раз, когда находил на это нужный момент. Да и ненужный тоже. Сидел, такой до жути сказочно-вычурный, пил с откинутым мизинцем чай из белой кружки и тонул в запахе этих цветов, что так гармонично растворяются в горячей воде. Аллана, как пластинку, хочется оставить под иглой проигрывателя на долгие вечера, не меняя её долгие месяцы, потому что ты сидишь, слушаешь эту мелодию, и думаешь, «черт возьми, я хотел бы слушать это вечно». — Вижу, на твоих щеках уже проявился румянец, — тихо сказал Бейкер, делая протяжный глоток. — Да, мне уже куда теплее, — так же тихо отозвался я, пряча свои любопытные глаза за краем кружки. — Уверен, что тебя так разгорячил далеко не чай, — игриво, как и прежде, он бросает на меня тот самый пронзительный взгляд, сопровождая взор карих уверенной в себе ухмылкой. Нет смысла уже упоминать, как в такие моменты сбивается моё дыхание. Кровь взяла дикий разгон по всему моему телу, обильно ударяясь о стенки щек и ушей. Ничего не ответив, лишь неловко кашлянув, я продолжил с большим интересом пить чай, тонув в своей растерянности. Аллан, мурлыча словно наглаженный кот, хихикал и водил своей рукой по моему бедру, наводя бесконечные круги пальцем. Софа под нами моляще проскрипела. — Ты очень милый в такие моменты. — В какие? — безучастно уточнил я. — Когда ловлю тебя на том, что ты тайком разглядываешь меня, — Аллан вновь улыбнулся, — Ведь я занимаюсь абсолютно тем же. Бейкер бессовестный. Любит говорить прямо, не скрывая абсолютно ни одной детали. Флиртует с такой охотой, будто знает, что меня это до чертиков заводит. Такой тихий и скрытный, никогда не поймёшь, о чем именно думает эта кудрявая бестия. И я любил в нём это, безмерно любил. — Получается, не только я занимаюсь таким непристойным делом, как молчаливое разглядывание красивых людей, — с усмешкой вбросил я, переводя свой взгляд с чашки чая на лицо Аллана. — И что же нам с этим делать? — игриво спрашивает тот. — Не знаю, — медленно отставив чашку и взяв его за руку, обратив всё внимание на наши скрещенные с ним ладони. — Может вместо робких взглядов у нас могли бы быть поцелуи. Тишину разбавляли лишь часы, потикивающие на фоне затаившейся мастерской, что вот вот наполнится громкими фразами. Глаза Бейкера заблестели сиюминутно. Я знал, что мои всплески самоуверенности приходились ему по вкусу. Он будто отзеркаливал себя, и в этом отражении появлялся я. Я, такой совершенно отличающийся от него самого, наверное, полная противоположность, но я, который превращался в его размытую тень, запомнившую парочку схематичных движений. — В таком случае, можно я украду один? Ничего не отвечая, лишь отставив в сторону его недопитый чай, я тяну Аллана на себя. Так до невозможности медленно и терпко, чтоб этот парень смог вкусить меня, насладиться одним только видом и тем самым непередаваемым предчувствием, когда до поцелуя остаются пара сантиметров, а твое сердце подскакивает до самых гланд, оставляя холод в области солнечного сплетения. — Может тебе хочется что-то сказать? — мельком уточнил я, нарочно остановив Бейкера практически у самых губ. — Ты так падок на мои нежности, что уже не можешь даже подарить мне один поцелуй без них? — довольно прошептал парень, заигрывая со мной глазами. — Не будьте так самонадеянны, молодой человек, — и с ноткой театральной пылкости, взяв того аккуратно за шею, я сливаюсь с Алланом в поцелуе. Жар к моему телу не подступал, но голова не переставала кружиться. Столь пряный и утонченный, впитывал губами жасмин с его пылающей кожи. В этом поцелуе не чувствовалось жадности, бешеной страсти и других безрассудных тонкостей. Он был похож на наш первый. На тот самый поцелуй, когда передалась вся нежность, которую хотелось доказать. Где хрупкость момента и аккуратность стояли на первом месте, лишь бы донести до человека, насколько сильны чувства и насколько тот важен. Когда на кону, считай, стояли наши истории, которые могли разойтись при одном неверном шаге. Всё это очень щепетильно переплеталось с движениями наших робких тел, которые горели, но не хотели всё свести к пеплу. Сейчас происходило то же самое. Губы Аллана мягко оседали на моих, маняще прибегая к ласке то верхней, то нижней. Его рука плавно скользила по моей талии, сжимаясь будто в унисон со своим сердцебиением. И эти чарующие ощущения доводили меня до совершенно иного уровня любви. Она будто была более возвышенна, чем всё остальное. Это был совершенно новый вид интимности. Ладонь Аллана ослабла и упала мне на ногу. Поцелуй разорвался так же филигранно, как и начался. Вся внутривенная страсть вышла с паром, когда от переизбытка чувств мы блаженно начали вдыхать ртом воздух. — Я люблю тебя, — внезапно для себя прошептал я, находясь в миллиметрах от его распухших губ. — Безмерно сильно, Роджи, — шептал тот в ответ.***
После всех ванильных ласк меня всё же проводили до дома, как бы не старались увлечь остаться у Бейкеров. Аллан настаивал, но делал это не так упрямо и дерзко, как могло быть. Он лишь опасался, что в такой поздний час не стоит блуждать по продрогшим от снега улицам. И он был прав, а я всё так же гнул свою, от чего заставил парня потащиться за мной. Безусловно, все мои опасения о волнении бабули были напрасны, ибо вспоминая эту женщину можно было с уверенностью сказать, что та абсолютно спокойна когда знает, что я нахожусь с Алланом. Куда спешил - сам не понимал. Фонари размытыми кругами освещали мокрый снег, покрывший всю дорогу до дома. Ветра уже не было, в таком часу даже у непогоды должна быть совесть чтобы успокоиться. Янтарный отблеск ламп сквозь круглые чаши окрашивал дома в такой же жженый цвет. Мир замедлился и в беззвучии плыл сквозь ветви иссохших деревьев. Наши ноги медленно переступали заснеженные бордюры и шли вдоль сонливых участков с давно потухшим светом в окнах. — У вас так рано ложатся спать, — разрушив тишину произнес я. — Работяги, им рано вставать. И вновь наступил тот звон звездного неба в перемешку с хрустом снега под ногами. Аллан практически раздетый; пальто на распашку, небрежно завязанный шарф, развеивающийся на полпути у него за спиной и та тонкая рубашка. А рядом иду я, закутанный до самых ушей шарфом, практически в зимней куртке и с уже замерзшими руками. Шёл и думал, когда уже закончатся эти холода. Они мне так надоели… В этой тихой прогулке я плёлся с опущенной вниз головой и внимал нетронутую человеком тропу. Рассуждал, перебирал в мыслях всё то, что сегодня успело произойти. День, казалось, тянулся так удивительно долго. Усталость набатом ходила по моему телу, оседая то в плечах, то в коленях. Я был готов в любую минуту просто сесть на край дороги и уснуть под деревом как самый невзрачный гриб. — Прости, что говорю это именно сейчас, но у тебя всё хорошо? Ничего не болит? Аллан обеспокоено глянул на меня, и тут же отвернулся, продолжив разглядывать дорогу. Вид его был понурым, а руки спрятались в карманах пальто. Лицо тонуло в складках шарфа, от чего выглядывали только глаза и нос. — У тебя нет причин беспокоиться, — устало пробурчал я, вздрогнув от собственной беспомощности перед такой погодой. — Мне и не нужен на это повод. От шеи стало расходиться тепло, согревшее всю грудину. Такое щекотливое и приятное чувство не было для меня новым. Для себя уже давно понял, что так моё физиологическое «я» реагирует на присутствие любви. Краснел и молчал, всё еще пряча свои истинные чувства за оливковой тканью. — Мне бы хотелось, чтобы ты не стеснялся себя, Роджи. Как минимум, для меня это важно, хоть и звучит весьма эгоистично. — руки Аллана нервно скитались вокруг моего кармана, как бы надеясь, что я соизволю достать ладонь из куртки. Но мне не хотелось. Сделав вдох, Бейкер продолжил. — Я тебя ни в коем случае не принуждаю. Так или иначе буду рад, если в один момент я услышу всё, что ты так долго от меня утаивал. Терпеливости ему не занимать. Но говоря откровенно, мне было стыдно. Эгоистом выступал именно я, игнорируя волнения человека, что вполне естественно для влюбленных людей. Несомненно, его чувства и намерения были искренними. Как минимум, я верил в это, а большего мне и не надо. — Я… просто боюсь, — едва заметный шёпот разрядил тишину, — но пока сам не знаю, чего именно. Наш темп не сбавлялся, хотя я был готов прямо сейчас упасть на холодную дорогу и разрыдаться из-за собственного бессилия, где даже язык повернуть в нужную мне сторону не могу. Губы предательски задрожали, а глаза поспешно начали слезиться, из-за чего я прочувствовал эту прохладу вечера. Черт бы меня побрал, чтоб не распускал больше сопли в такие дурацкие моменты. — Прости… прости меня за это. И по моей щеке скатилась слеза. Такая холодная и мерзкая, что хотелось растереть всё лицо рукавом, лишь бы не чувствовать этот мокрый след, растянувшийся от век к подбородку. — Постой, пожалуйста. В ранее спокойном и собранном голосе прозвучал вздрог, который я никак не ожидал услышать, находясь рядом с Алланом. Меня будто ударили плетью, из-за чего я тут же обернулся в его сторону. Бейкер стоял позади и жалостливо смотрел мне вслед, пытаясь всеми силами скрыть эти блестящие мокрые следы, растирая скатившиеся слёзы голой рукой. Дыхание в тотчас сбилось и колотило где-то у сердца, разрывая меня на части. Непонятный испуг растянулся по всей коже и перекрыл мне доступ к кислороду. Это всё напоминало очень дурную шутку, где я не отвечал за высокий юмор. Но мне стало так не по себе. Мне, черт возьми, было так страшно. — Аллан? Что с тобой? — пытаясь переосилить себя и хоть что-то сказать, я еле как удерживал слёзы, которые накатывали с новой силой только от одного его вида. Подходя всё ближе, мне яснее виделось его лицо. Он зарыдал раньше, чем это сделал я. — Аллан?… Он не отвечал, а лишь стыдливо смотрел мне в глаза, пытаясь не отводить взгляд в сторону, не прятаться, как это обычно делаю я. Пытаясь собраться с мыслями, я схватил его за руку и начал растирать эту замерзшую обледенелую кожу, обжигающую мою ладонь одним лишь прикосновением. Надеялся, что это хоть как-то помогло бы ему прийти в чувство, выдохнуть и перестать плакать. Но как только я об этом подумал, то тут же осекся. Это ведь, скорее всего, из-за меня… Я виновник того, что с ним сейчас происходит. И поймав эти мысли за хвост, я собрался духом и подцепил его вторую руку. Стоя напротив него и держась за руки, я продолжал смотреть ему в глаза. Смотреть и пытаться хоть что-то сказать в своё оправдание, чтоб Бейкер перестал так чувствительно воспринимать всё сказанное мною. — Прости, Аллан, мне правда жаль, я не хотел этого, — всё продолжал говорить, не скрывая своей растерянности, — Правда, я виноват, только пожалуйста, перестань плакать, Аллан, я не знаю что мне делать. Но как и ожидалось, мои попытки разобраться превратились в жалкую мольбу человека успокоиться без просвета на то, чтобы помочь ему. Выглядело это как минимум отвратительно, но я действительно был растерян. Мне банально не хватало уверенности на слова, которые были готовы вырваться наружу. — Прости, Аллан, я идиот. — устало упав на его грудь, я склонил вниз голову и продолжил упираться о его тело закаменевшими руками, точно чувствуя, как дико стучит его сердце. Эта ситуация не была первой, и уж точно не стала последней. К сожалению, я так и не научился взаимодействовать с людьми, чувствовать их, запоминать особенности. Всё, что было мне под силу, это молча наблюдать и так же молча слушать. Я понятия не имел, что кто-то действительно может так сильно за меня переживать, хотя действительно осознавал, что это реально и я в этом мире не исключение из правил. Все ранее известные мне статьи и целые книжки про взаимоотношения с людьми пошли крахом, как дело дошло до реализации усвоенного. Бестолочи вроде меня незачем браться за теорию, если потенциально не готов переходить к практике. Из мозгового штурма меня вывели касания. Руки, что прежде я пытался защитить от холода, обняли мою спину и прижали к себе. Так до боли в сердце аккуратно и щепетильно, что я обмяк у него на груди и прислонился щекой прямо к разгоряченной ткани легкой рубашки. Стук, еще один, и еще… Говорить было бессмысленно, но я был уверен, что Аллан всё понял. Он один из немногих, кто действительно понимает тот бардак, который происходит в людях. Пытаясь извиниться самому, он решил сделать это за меня. И мы успокоились, оба, как только стали на пару сантиметров ближе друг к другу. Безусловно, я должен быть готов к тому, что в один момент моя несобранность сыграет со мной злую шутку и обыграет всё против меня. Этот момент точно настанет, и лишь в моих интересах попытаться не допустить летальных исходов. Но чем дольше мы стояли в робких объятиях, тем быстрее дурные мысли отступали от больной головы и оставляли её пустой. К кончикам пальцев вновь начала приливать кровь, а щеки разогрелись. — Я действительно хочу избавиться от этих мрачных мыслей, но по какой-то причине пока не могу. Прошу, не бери это всё на свой счет, ты ни в чем не виноват, — хоть я и говорил всё практически вплотную в его грудь, но он слышал. Уверен, каждое слово он сумел распознать и обдумать. — Хорошо, Роджи, — и его рука легла мне на макушку, начав ласково поглаживать мои спутавшиеся на ветру волосы, — Я верю тебе.***
Ложился спать с полными легкими воздуха. Даже после той откровенной сценки трепет не успел выветриться из клеток моей кожи. Когда стоял в ванной напротив зеркала, то минут 30 разглядывал все те следы и отметины, оставленные Алланом во время нашей близости. Алые пятна и следы лёгких покусываний шли прямиком от шеи до живота тесной дорожкой. Касаясь их, дежавю проигрывалось перед глазами покадровой съемкой, а с лица не слезала та глупая улыбка, когда я ежесекундно осознавал, что где-то на глубоко-душевном уровне, что-то из вон выходящего, наши тела и души сумели переплестись. От этого становилось так легко и окрылено, что ни о чем другом думать не хотелось. Только Аллан, только дорога, уходящая вперед и недоступность свернуть назад. Мир не может сойтись на одном человеке, но мне хотелось, чтобы наши жизни были тесно связаны и спутаны в тугой узел, который никаким образом нельзя было бы расплести. Стараться становиться лучше для человека – не является чем-то плохим, скорее наоборот. Раз я не подарок, то почему бы не радовать его своими усилиями? Я могу быть далеко не самым лучшим из людей, но никто не запрещает мне стараться. Аллан как минимум достоин этого. Он достоин целого мира, и раз я так считаю, то должен пытаться стать им. Стать этим самым миром, в котором он нуждается.