***
За окном вновь валил крупный медленный снег. Был чертовски рад, что в такую холодрыгу находился в теплой комнате с пледом на коленях. Сидя за столом, я уже который час оформлял подарок Аллану. Мне казалось, что к этому вопросу нужно отнестись более ответственно, чем просто подарить купленную вещь. Всё же, я ведь никогда не дарил никому подарки, поэтому буря сомнений крыли мою голову как бешеный июльский ливень. Плечи и затылок постепенно затекали, от чего приходилось отрываться от работы и крутить головой, дабы боль прекратила расползаться по телу. Но эти ощущения перекрывал внутривенный трепет, рвущий кожу. То самое осязаемое чувство, когда ты с диким волнением пытаешься сделать что-то значимое, где рассчитываешь на искреннюю радость того, кто именно пожнет твои плоды. Где каждый штрих, каждый миллиметр твоей идеи будет внимательно изучен получателем. А мысли о том, что им будет никто иной, как сам Аллан, неимоверно сильно разжигали мою заинтересованность в данном кропотливом деле. Осторожно и со всей аккуратность, пальцы скользили по футляру для кольца, ювелирно прикрепляя к нему небольшие бирюзовые бусины. Они были настолько мелкими и блестящими, что пришлось убить на это занятие около трех часов. По периметру бордовой крышки расположилась полоса, волной вырисовывающая свой выдуманный контур и придавая коробочке интересный вид. Отсыпал их из бабушкиного швейного набора, прихватив небольшие зеленые нити, уходящие в синий отлив. Пинцетом и непонятным тонким шилом, которое я откопал в глубине прикроватного ящика, осторожно соблюдал динамику выдуманного узора и следовал четко по выстроенной в голове инструкции. Благодаря усидчивости и кованному терпению, мои труды всё же окупились, и по итогу я получил красивый ручной футляр в своем единственном экземпляре. Не сказать, что своими руками мне получалось по жизни делать что-то путное, но этой работой я всё же остался доволен. В свете настольной лампы бусины красиво переливались в морском цвете, как глубокий отблеск аквамарина, уходящий в густой синий. Нити по орнаменту вырисовывали четкий и качественный контур, соблюдая закономерность рисунка. Медленно осматривал футляр для кольца, прокручивая его на столе. Глаза мягко скользили по бархату, а я гордо любовался проделанной работой. Да, это определенно вышло очень и очень качественно. Приняв эту мысль как должное, я с уставшим вздохом откидываюсь на спинку стула и громко начинаю ворчать, чувствуя, как окаменелые позвонки, которые я держал в сгорбленном состоянии, начали выпрямляться. Стоны один за другим вырывались у меня изо рта, пока я елозил на сидушке и вытягивал вверх руки, полностью испачканные в клею. Ощущение успеха и гордости за самого себя постепенно наполнили моё сердце и я упал лбом на поверхность стола, прикрыв свои веки. Немение проходилось по подушечкам пальцев, напоминая о текстуре крышки и жгучести строительно клея, который намертво приклеивал абсолютно всё, что касалось этой убийственной консистенции. А мне это даже нравилось, само предвкушение чужой радости, этот эффект неожиданности в глазах и тихая радость в шепоте, заиканием сходящего с губ. Выпитая четвертая чашка чая, где тот уже наполовину остыл, грустно стояла на краю этого беспорядка. На поверхности рабочего места царило ни что иное, как хаос, расползшийся густым туманом. Сгребая весь мусор в небольшую кучу, я нагибаюсь к выдвижным ящикам и достаю оттуда стопку чистых листов и перьевую ручку. Заправив ту чернилами, я пододвигаю к себе первый лист и начинаю писать. Что именно писать - я не знал, поэтому делал как чувствовал, ведь об этом говорил мне Аллан, когда я из раза в раз наблюдал за тем, как он рисует у себя в блокноте. Всякий раз, когда я хвалил его наброски, он мне говорил: — «Никогда не будь зациклен на самом результате, ведь именно в процессе мы понимаем, что правильно, а что нет, и это мнение постоянно меняется». Не буду врать, мне было сложно понять его идеологию, но всё же правда в этих словах была, и принять её так или иначе мне бы пришлось. Перо энергично скользило по листам, вырисовывая заостренные английские буквы. Писал абсолютно всё, что думал на счет Бейкера, и в ходе изложения мыслей что-то исправлял, что-то зачеркивал, что-то дополнял. Комната наполнилась этим небрежным черканием. Вспомнился случай, когда мы с Алланом гуляли по его участку. Был конец октября и погода заметно ухудшалась. Он водил меня по территории огромного огороженного луга и рассказывал о семейной конюшне. Что вот, всё детство он любил проводить верхом и прекрасно чувствовал себя рядом с этими созданиями. Что его отец продолжил дело дедушки и до сих пор следит за конями. Это походило на некое семейное достояние. Всё-таки не часто можно встретить людей, которые чисто ради ублажения своих потребностей заводят табун из двадцати голов. Тогда начался ужасный ливень и мы со всех ног бежали к конюшне, которая находилась поблизости. Почти насквозь сырые, мы забежали внутрь. С меня стекало семь ручьев, а в нос ударил резкий запах сена. Оглядываясь на едва открытые ворота, в которые мы забежали, даже не заметил, как Аллан скинул с себя пальто и поплелся топить печку. Позади раздалось тихое лошадиное ржание и фырканье, когда ладонь парня скользнула по морде одного из скакунов. Как оказалось позже, у Бейкера был любимчик. Жеребец по кличке Сампо, огромный белый конь породы шайр с каштановыми «коровьими» пятнами по всему телу. Его молочно-шоколадная грива в некоторых местах была заплетена в аккуратные косички, а лохматые «носочки спускались до самой земли. Огромный, величественных размеров конь, в холке примерно под два метра ростом. Глядя на него у меня что-то загудело в сердце. Даже и не помню, что это было, страх, или же все таки восхищение. Погладив своего приятеля, Аллан снял с себя мокрую одежду и скинул ту на деревянную огородку, пока конюшня постепенно разогревалась от растопленной печки. Мягко трещала древесина, искры едва можно было увидеть за чугунной решеткой. Я тоже тогда поспешно снял с себя одежду, когда тело сразу же прозябло от холода и Бейкер притащил нам двоим огромные пледы из старого сундука. В тот вечер мы сидели вдвоем на стоге сена, укутавшись в десяток слоев мягких покрывал, и смотрели на ливень через узкую щель в воротах амбара, обнимая друг друга голой кожей. До сих перебирая воспоминания того дня, я нахожу этот момент чертовски романтичным. Было так спокойно на душе, и всё то время, что шел дождь, мы грели друг друга и разговаривали о всяких мелочах. Я сделал глоток остывшего чая и вновь погрузился в мысли, откладывая в сторону третий исписанный лист бумаги. Воспоминаний у меня было много, от чего приходилось всё фильтровать в голове, дабы не утонуть в сумбурности фрагментов прошлого. Вспомнил еще несколько моментов нашей с ним осени. Пока выписывал фразы, пару раз взглянул на футляр с кольцом. Его вид вызвал у меня улыбку и я вновь потерялся в письме.***
Время прошло совершенно незаметно. Протыкал картонный корешок, протаскивая плотные зеленые нити сквозь маленькие прорези. Сшивал эту миниатюрную историю в книгу, раскинувшуюся на сорок страниц. Поверить не могу, что за четыре часа сумел столько написать. Будто окрыленный, всё выводил свои мысли на бумаге. Поток фантазий не прекращался до семи вечера, пока я не привел текст к грамотному заключению. Мои руки давно не писали ничего подобного, не считая итогового сочинения, где у меня буквально не было выбора. Откровение на письме сильно измотало, от чего я на последних силах сплетал страницы меж собой и оформлял обложку. Та ли эта вещь, которую хочет получить Аллан? Понравится ли она ему, выведет ли на улыбку? Я ни черта не знал, и предполагать тоже не явил желания. Можно сказать, для меня это будет уроком, сумел ли я хоть на несколько процентов понять Бейкера и сделать что-то путное, или же я так и продолжаю игнорировать индивидуальность людей и делать вещи второсортными и под копирку. Пока глаза скользили по обложке, в голове тут же всплыл образ дневника Аллана. Эти золотые выгравированные буквы с надписью на французском и очень скверное содержание. Некое сдавленное сожаление прошлось вновь по коже и сбежало глубоко в грудь. Это никак не убрать из памяти, и уж точно не перекрыть другими воспоминаниями. То, что я увидел, является моим наказанием и так же моим счастливым билетом, как бы это отвратительно не звучало. Не буду отрицать тот факт, что теперь я знаю куда больше, чем мне рассказывал Аллан, фильтруя поток слов и не говоря ничего лишнего. Сама удача улыбнулась мне и дала возможность стать для него кем-то значимым. Кем-то таким, кто не допустит ремиссии прошлых болячек и позволит Бейкеру просто расслабиться. Возможно, когда-то он раскроет мне свои переживания, свои горести и обиды, но пока он молчит, я буду послушно дожидаться его откровенности, не давя и не выискивая возможности узнать как можно больше. Пока Аллан не находит это нужным, то мне и не стоит углубляться в вопрос и докучать его израненной душе, о которой я мало что знаю. Но я любил его. Любил, люблю и не собираюсь переставать этого делать. Я чувствовал его волнение, когда он едва заметно поджимает губы, когда дыхание становится глубже и глаза начинают разглядывать пол. Когда он старается прочитать меня, замирая и становясь тише, обостряя все свои органы чувств и пытаясь выискать во мне что-то такое, за что можно зацепиться. Я знал это, видел и чувствовал, потому что мы много времени проводим вместе. Никто кроме него не видел, как оголяются мои десна в момент самой яркой улыбки, как я глупо начинаю танцевать, когда что-то получается, как я громко чихаю и у меня тут же начинают слезиться глаза. Никто, но ему я постепенно раскрывался, не находя эти действия дискомфортными. Вопреки всему мне действительно хотелось, чтоб он знал меня. Потому что мне было важно знать его. Знать, что говорить, когда он вдруг затихает, знать, как поднять настроение, когда его глаза опускаются вниз и медленно моргают, перебирая мысли, знать, как именно гладить его ладони, ведь ему это так нравится, что он моментально превращался в ласкового кота, когда мои теплые пальцы обволакивали его вечно холодные руки. Я также хотел знать, почему выделенные ручкой фрагменты из книг завладели его вниманием, даже если в строчке не было ничего важного, почему он напевал из раза в раз один и тот же мотив, явно утопая в приятных воспоминаниях и почему он всегда так завороженно смотрел на вечереющее небо, уходящее в ночной небосвод с миллионом звезд. Я видел всё это, подмечал в памяти и всегда старался понять саму причину, но чем дольше я находился с ним рядом, тем проще всё казалось. Аллан был простым. Он не прятался за некой маской, утаивая свои слабые стороны, он не пытался казаться лучше или хуже, чем есть на самом деле. Он был самим собой, и в этой искренности я тонул из раза в раз, всё равно пытаясь понять, почему именно так. Но сейчас всё как-то становилось на свои места. Я просто постепенно начал прислушиваться не только к своему сердцу, но и к отголоскам его. Именно благодаря этому всё восприятие его, как человека, менялось, и многие вопросы разрешились в голове сами собой. Это было довольно непривычным для меня. Человек, который абстрагируется от всего и лишь изредка проявляет заинтересованность, начал вникать в суть и анализировать. Такие перемены не происходят просто так, и я это прекрасно осознавал. Я действительно любил этого человека, и само проявление этой любви я начал безмерно ценить. Менялось абсолютно всё, не меняя при этом моей сути. И это было волшебно. Я спокойно разложил на столе крафтовую бумагу, разместив посередине свой написанный от руки подарок. Со всей аккуратностью сгибаю темные листы и упаковываю книжку, завязывая таинственный подарок шпагатом, к которому была прикреплена записка. Так, черканул от сердца и вложил под веревочный узелок, совсем не переживая о содеянном. Подержал всё это в руках, потупился и убрал в верхний ящик, успокаивая свое наработавшееся сердце. С делами покончено, осталось лишь дождаться новогодней ночи и всё, остальное было совершенно неважным. Может я точно и не знал, отпустит ли меня мать, сумела ли договориться Люси с родителями, сбегу ли я в вечернем снегопаде в совершенно иное место, нежели попаду в огромный банкетный зал к родственникам, но для себя в голове я уже всё решил. Эта ночь будет точно принадлежать нам с Алланом, и ничто не сумеет помешать нашим планам. В этом я был уверен, как в знании нотной тетради. Голод медленно начал распускать свои когти, впиваясь в истощенный желудок. Что-то громко заурчало внутри меня на всю комнату, от чего ладони припали к животу. Тело инертно двигалось лишь за счет завтрака, и сейчас энергия практически сошла на нет. Приняв это, я спокойно встаю с рабочего места, рукой стряхнув весь хлам в мусорное ведро, и спускаюсь на первый этаж. Было уже достаточно поздно, небо погрязло в заволоченной мрачной дымке, а на девственном снегу уже давно нельзя было разглядеть чьи-либо следы. Все сидят дома. — Восемь двенадцать… Произнес я вполголоса и поставил чайник. Руки тут же почувствовали тепло газовой конфорки и на пару мгновений остановились, принимая весь этот спектр блаженств под кожный покров. В холодильнике ютились тушеный картофель с говядиной и несколько плошек с овощным рагу. Потянулся за первой попавшейся тарелкой и поставил на стол, уже ковыряясь в кухонной гарнитуре и ища нужную мне посуду для разогрева. Интересно, чем сейчас занят Аллан? На работе отпуск, учёба закончилась. Рисует у себя в мастерской, или же разделяет вечер с родными? Он вообще взаимодействует со своей семьей? Эта тема, словно табу, ни разу не поднималась в наших разговорах, а если я и пытался как-то разговорить Бейкера, то он как-то легко уходил от темы и сводил всё к совершенно иным вопросам. Хотелось бы мне знать о нём чуть больше, чем есть сейчас, потому что складывается впечатление, что я не знаю о нём абсолютно ничего. Последовал мой раздосадованный вздох и грохот кастрюль, пока я шебуршал на полках. Сразу после весь дом наполнила телефонная трель, исходящая из коридора. Голова моментально повернулась на источник звука и я некоторое время смотрел на этот кремовый телефон, как бы пытаясь понять, точно ли это он так шумит. С недовольством кряхтя, поднимаюсь на ноги и направляюсь в его сторону, убирая с глаз волосы. Пора бы подстричься. — Да? — сразу отвечаю, не дожидаясь голоса бабули на счет того, что она уже закончила и собирается домой. — Роджи, — мужской голос осел в мембранах и с треском провалился ниже. Голос Аллана был слегка иным, и это прослеживалось на первых буквах моего имени. Его я услышать не ожидал. — Аллан? — с легким трепетом ответил парню, а на лице расползлась радостная улыбка. Мне было так приятно слышать его. — Роджи, мне только что звонила мисс Ромилли, — ровным тоном продолжает тот, явно находясь в некотором замешательстве. — Мама? — брови непонятливо нахмурились, а голову наполнили разносортные мысли, — Что она хотела? В ответ поступило отрешенное молчание. Все самые худшие сюжеты пытались проникнуть ко мне в голову, но я их настойчиво отталкивал, пытаясь не утонуть в этом всепоглощающем отвратительном чувстве. Ну же, говори скорее, меня просто разрывает от любопытства и тревоги, Аллан. — Я завтра участвую в её новогоднем показе. Составь мне компанию.