Малиновое рабство

Так пролетело три дня, Кнайф убирал в доме у Краткого, стараясь делать работу хорошо, чтоб малиновый его не мучал. Ему уже хватило недели и ведро воды на голову, чтоб понять, как дела плохи. Жаль, что ножик это не понял сразу, но увы уже ничего не поделаешь, придётся терпеть уж. Но Кнайфа бесил Садовник. Нет, нельзя идти не в обуви? Нужно же все протоптать, конечно же раб Краткого все помоет. Ножик бесился из-за этого. И очередной раз это повторилось. Он зашёл снова к Краткому и в обуви, но тут уже Кнайф не выдержал. Когда виновник торжества вышел из комнаты Краткого, Кнайф подошёл к нему и начал орать. — Ты издеваешься надо мной?! Что нельзя войти без обуви? Нужно топтаться постоянно?! — кричал ножик. Он был зол на Садовника, ведь его бесило, что он теперь личный уборщик ака раб в двух смыслах. — Кнайф! — сказал Краткий стоя сзади ножика Кнайф впал ступор, присутствие Краткого его пугало больше чем смерть. По телу проходили мурашки. — Д… Да… — спросил ножик и повернулся к хозяину Краткий посмотрел с грозным видом на острого, Кнайф боялся этого лица, он знает, что его ждёт. — Заканчивай работу и нас с тобой ждёт разговор, — произнёс он это спокойным голосом и ушёл обратно к себе комнату. Кнайф прижался к стене, пока Садовник решил уйти, оставив ножа одного. Острый сразу понял, что он натворил, что его ждёт наказание, которого ему не избежать. Не зря же говорят «молчание золото». «Боже, что мне теперь делать?» *** Домыв полы, он пошёл в сторону комнаты малиновой буквы, представляя все исходы событий. Ножик подошёл к двери и только он хотел войти, как малиновая лапа схватила острого и затащила в комнату, закрыв за собой двери. Кнайф оказался на полу, смотря на Краткого испуганными глазами, пока Краткий поднял Кнайфа магией и прижал к стене спиной к себе. Кнайф начал психовать, биться в истерике и тут же ему прилетел удар по спине. Кнайфи заорал, а Краткий улыбнулся. — Как ты, идиотина посмел наорать на моего Садовника? Ты должен был знать, что на него орать нельзя. Да и молчать я тебя походу так и не научил. Ублюдок, — произнёс Краткий и нанёс ещё один удар. Буква продолжал пороть Кнайфа, при этом оскорблял его, называя его «отвратительным». По его деревянной рукоятке, которая уже была покрыта алыми полосами, а в некоторых из них образовались ранки. Кнайф не выдерживал этого и начал орать. — ПРЕКРАТИ! НЕ НАДО! ПОЖАЛУЙСТА, ПРЕКРАТИ! МНЕ БОЛЬНО! ПОЖАЛУЙСТА НЕ НАДО! — со слезами произносил Кнайф, буква не выносил эти истеричные крики и засунул в рот ножика ткань. Поэтому Кнайф только и мычал. Вскоре у него поднялось давление от этого, все тело горело, включая лицо, голова не соображала, поэтому он мог только хлюпать носом, пока его бьют по всем местам на его рукояти. — Так на этом закончим, — произнёс Краткий и отпустил ножа. Кнайфи дрожал, сидел около стены рыдая, пока Краткий доставал что-то из аптечки. Когда Кнайфу дали отдышаться, ему дали какие-то таблетки и стакан воды. — Пей, — с приказом сказал Краткий. Кнайф послушно взял таблетки и выпил. Как потом выяснилось это таблетки которые тебя обездвиживают. Ножик упал на пол, лежал как мертвый, пока Краткий поднимал его и уложил на кровать. — Ты ведь не забыл, что есть у нас и такие игры? — сказал Краткий поворачивая Кнайфа к себе. Краткий проводил тёплыми руками по телу ножика, проводил пальцем по каждой линий, по каждой щепке, которая вышла из деревянной рукоятке. Краткий любил побегать пальцами по Кнайфу, по его лезвию он также прошёлся, собирая с пустых глаз слезы. — Говорили, что плакать я тебе запрещаю, но все же эмоции как я понимаю не под запретом у тебя. Раз ты орать на кого-то имеешь право, — произнёс Краткий, пододвинув Кнайфа поближе и начал проводить с ним неприятные действия. Ножик чувствовал всю эту боль, как что-то большое входит в его тело, заполняя мерзкими ощущениями, плакать можно сколько угодно, но ничего не выходило. Тело ничего не ощущает, ведь оно просто лежит, пока Краткий надругается над собственностью ножа, заставляя ощущать боль в душе. Из него пьют все соки, а начиналось все с обычного обидного слова. У Кнайфа вся жизнь пролетела перед глазами, он вспоминал день когда он стал исключенным и тогда ему интуиция твердила не идти туда, но он не послушал, да и спасло ли его это? Краткии остановился и прилёг рядом с ножом, поглаживая его, от этого становилось непривычно. Краткий приблизился к Кнайфу, от чего ножику стало мерзко и он закрыл глаза, чтобы не видеть лицо Краткого. — Вот понимаешь, я же не просто так тебя заставляю мучиться. Ты сам меня не слушаешься. Ты не должен был орать на Садовника, только потому что он делает что-то не так. Ты думаю меня понимаешь? — спросил Краткий. Кнайф не мог кивнуть, поэтому смотрел к Краткому в глаза. — Ты должен быть хорошим слугой, если ты хочешь, чтоб и я к тебе хорошо относился. Сейчас ты меня только огорчаешь, — произносил Крат, прижимая Кнайфа к себе. Ножик хотел бы оттолкнуть монстра, убежать, скрыться, начать жить с чистого листа, а не жить в таких условиях, ощущая пролития крови на ляжках. Но и подумал об этом, может это он действительно плохой? Эти мысли перебивались с ласковым поглаживанием начиная со спины и проводя вниз прямо к коленям, не отпуская руки с нижних мест. А нож одобрял? А как он одобрит, сопротивляться он не может, но и терпеть тоже. У Кнайфа возникла идея сбежать.