Вы маньяк?

***

— Вы утверждаете, что господин Ву, будучи вашим гражданским мужем, подтвердил полный отказ от каких-либо прав на ребенка и юридически заверил этот акт, а вы в свою очередь обязались отказаться от алиментов, что и сделали, исполняя свою часть договора. Однако Крис Ву, — мужчина кинул взгляд на настольный календарь и продолжил, — третьего ноября этого года словесно угрожал вам отобрать вашего сына? Документы, подтверждающие отказ от опеки имеются у вас и вашего юриста? Энтони серьезно кивну, сминая пальцами край рубашки одной рукой, второй он вцепился, словно в спасательный круг, в ладонь сидящего рядом Кеннета. Альфа был напряжен. Губы сжаты в тонкую линию, брови нахмурены, он поддерживающе сжимал в ответ тонкие пальцы и внимательно слушал адвоката. После того, как отцовский инстинкт Энтони успокоился, убедившись, что ребенку ничего не угрожает, омега выпил стакан воды, быстро, — заметил Эшлин — успокоился, опустился на край дивана, садясь рядом с переноской и, не убирая руки с животика спящего Лио, извинился за столь неподобающее поведение. Парень был смущен, дважды попросил прощение у самого мистера Лэнгтона за то, что ворвался в его кабинет, несмотря на предупреждение секретаря, которому, впрочем, тоже принес свои сожаления. Кеннет остановил его до того, как совсем растерянный Энтони чуть ли не извинился перед сдерживающим смех папой в третий раз. Альфа еле сдерживал гнев, когда омега, придя в себя, все же рассказал детальней причину своей короткой истерики. Энтони видел, насколько сильно Кеннет переживает за него — это стало своеобразным открытием, но воспоминания произошедшего всего полчаса назад угнетали и пугали настолько, что позорно разреветься перед серьезным Эшлином Лэнгтоном было не так уж и страшно. Не так Энтони представлял их знакомство в качестве, а впрочем, в качестве кого? Если Кеннет для себя давно все решил, то Энтони — нет. Он чувствовал себя подростком, который не может определиться, что ему нужно. Ему было стыдно. Дико стыдно за то, что ему не хватает духу разобраться в своих чувствах, эмоциях. Они жили под одной крышей уже целый месяц. Альфа нравился ему, действительно нравился, но было что-то, что мешало, грызло изнутри и не давало окунуться в происходящее в его жизни с головой. Где-то в подсознании он все еще боялся полностью довериться в эти сильные руки, что так нежно сжимали талию по утрам. От легких поглаживаний Кеннета, когда тот думал, что омега спит и рассматривал его, заправляя за уши упавшие на лицо волосы, нежно целовал в лоб и, прижимая ближе, засыпал, спирало дыхание, а от взгляда, которым альфа смотрел на него, сердце заходилось в ускоренном темпе. Энтони чувствовал, насколько сильно хотел его Кеннет, но это что-то все не давало стать полностью его. Страх перед прошлым. Энтони убедился в том, что именно этот, казалось бы, абсурдный страх не давал ему продолжать жить. Будь они и дальше вдвоем, лишь с малышом Лио, это осталось бы незамеченным. Но встретившись лицом к лицу с прошлым, Энтони ужаснулся. Боязнь снова стать зависимым от сковывающей по рукам и ногам истинности захлестнула паникой. Почему генетическое совпадение составляющих феромона так сильно влияет на людей и окружение? Почему на все ответы, вопросы, недовольства все обрывалось завистливым, — «Вы истинные»? Энтони соврет, если будет заверять, что не стал жертвой этого губящего «истинные». Истинные в чем? Истинность была лишь в том, насколько сильно они с Крисом были разные, и никакая «истинность» не помогла им понять и принять друг друга. Сидя напротив альфы в кофейне, Энтони ощущал лишь стучащую в висках панику и то, как сильно дрожат собственные руки, спрятанные под столешницей. Не раз воображение подкидывало картинки их встречи, они снились в кошмарах и не давали спать: в них он снова расплывался в лужицу от одного взгляда истинного, заглядывал в рот и клялся в любви, но реальность оказалась не на стороне альфы… Розмарин забивал нос, жёг язык и заставлял глаза слезиться. Горло першило и хотелось покинуть это в раз ставшее душным помещение. Когда-то именно этот запах стал началом и концом всего, омега в упоении прижимался к чужой коже при каждой возможности и не мог надышаться таким приятно горчащим, когда-то, на языке ароматом. Сейчас розмарин вызывал лишь отвращение, а в голове все продолжал настойчиво жужжать рой мыслей и вопросов: зачем? Почему? Как он его нашел? Для чего появился в его жизни снова спустя почти год?  — Ты похорошел, — Энтони повел плечами, обхватывая принесённую официантом чашку горячего чая, поднял растерянный взгляд. Что ты хочешь, Крис?  — Что ты хочешь? — озвучивает вопрос, сжимая пальцы крепче. Удивляется тому, насколько твердо звучит собственный голос: не дрожит в поступающей истерике, не заикается: только лишь присутствие альфы болезненно пытается отодрать корочку на зажившей ране. Энтони смотрит внимательно, пытается разглядеть в его высокомерном выражении хоть что-то, от чего выдохнется свободней… раскаяния там не было точно. Крис был все также — чего отрицать факты — напыщенно красив. Энтони хмыкнул, наконец-то найдя определение его никогда не меняющемуся внешнему виду, будь это более удобно, он бы и дома ходил в этом, мерзкого красного цвета, костюме. Напыщенность была неотъемлемой частью жизни альфы, словно тот умер бы, ведя себя более человечески что-ли, он даже кофе пил, словно они не в бюджетной кофейне на перекрестке, а на приеме у английской королевы: морщится, брезгливо обхватывая маленькую чашку лишь двумя пальцами, словно боясь запачкаться, и отпивает, предварительно вытерев край керамики платком из нагрудного кармана. Омега удовлетворено усмехается, когда Крис ,чуть ли не плюясь, отодвигает блюдце с чашкой начатого эспрессо: таким же мерзким на вкус (омега пробовал однажды), как и заказавший его.  — Тебя. Энтони едва не поперхнулся вовремя, отодвигая край чашки, отставил на блюдце и вперился в сидящего напротив взглядом. Кого? Старается не выдать быстро меняющихся эмоций, скрывая за маской безразличия. Альфа пальцем поправляет зализанную гелем челку, от чего омеге хочется брезгливо скривиться — как ему мог нравится кто-то настоль… слов подобрать не получается, и, продолжает, кажись выплевывая каждое слово, словно это не он появился, как чёрт из табакерки, перегородив дорогу на светофоре и заставив омегу согласиться на эту неприятную встречу: — Мы оба сглупили, возвращайся ко мне, у тебя ведь все еще никого нет? — не спрашивает, — утверждает, ведет липким, мерзким взглядом по телу, останавливаясь на еле заметном следе от метки, удовлетворительно усмехается и откидывается на спинку диванчика, толкая за щеку язык. А Энтони не может даже шевельнуться. Сковавшее тело чувство не дает даже вздохнуть нормально. Он расширенными глазами смотрит на цветастую, подтертую местами столешницу, не в силах переварить услышанное и ответить хоть что-то, сохранив достоинство. Слова альфы выбивают из колеи. Вот так просто? Оба сглупили? Не: "прости, я поступил как полнейший ублюдок, дай мне еще один шанс?" а, "все еще никого нет"? Скрип его зубов слышит даже забирающий чашку с уже остывшим кофе официант. — Это все? Голову все же поднимает, не перед этим альфой ее склонять нужно, не перед ним затискиваться и умолять о чем-либо. Смешок сдержать не удается, а ведь он был готов ползать перед ним на коленях в то утро, лишь бы он не уходил, лишь бы не оставлял одного. Сил тогда не было, как и возможности, ведь после сложных длительных родов не то что ползать, лежать больно так, что выть хочется. После прозвучавших слов грудь спирает так, что сделать вдох приходится себя заставить. — Ребенок. Родителям нужен наследник, а я не собираюсь заводить детей. — Что? — маска безразличия дает трещину. он смеет заикаться о ребенка, выкинув их из свое жизни, как ненужный мусор? — Если ты не вернешься, я заберу ребенка через суд. Поверь, это не будет долго, — гадко усмехается Крис. Омега не станет ему противостоять, прибежит и притащит ребенка, которого так хочет отец. Дети - слишком муторно, он мог бы заплатить за сурогатство, но родители категорически против, ведь им нужен наследник от крепкого и здорового омеги, не продающего своих детей, как товар, Энтони к здоровью относился маниакально, да и принципы у него устаревшие, прям как у родителей самого Криса. Он предвкушающее поддается вперед, кидает плотоядный взгляд, но его мечты грубо обрывают. — Такой подонок, как ты, и пальцем не притронется к моему ребенку, — выделяет злобно «моему», но берет себя в руки моментально, не дав злости полностью запеленать глаза. — Ты отказался от него также, как и от меня, и не имеешь абсолютно никаких прав предъявлять мне что-либо, не говоря уже о том, что ты недостоин даже дышать одним воздухом с Лио, — голос Энтони звучит холодно, он сжимает челюсть и почти шипит на альфу: — Будь добр исчезни из нашей жизни раз и навсегда. У тебя очень хорошо получается трусливо поджимать хвост и продаваться, так что, будь добр, найди себе более подходящую пару, которая согласится глотать все, что ты на нее выльешь, а меня оставь в покое. А на моего сына я не дам тебе даже взглянуть. Энтони отстраняется, ведь в порыве поддался вперед и почти плевал в лицо ошарашенного альфе: ну да, заинька-лапочка Энтони никогда даже голоса на него не повышал, а тут! Хотелось выбежать на улицу и бежать, бежать, бежать. Чтоб никогда больше не видеть это лицо и мерзкое выражение, застывшее на нем, не чувствовать разъедающий запах розмарина, впивающийся в кожу иголками. Голова от него нещадно кружилась и омега сдерживал себя, чтоб не выблевать съеденный на обед круассан прямо на вычищенные до блеска туфли бывшего. Показывать хоть какие-то чувства стало бы концом, Крис гениальный манипулятор, он помыкал собственными родителями и всем своим окружением, когда-то и Энтони входил в перечень тех людей, которые смотрели на него с обожанием. Крис его истинный, и этим можно было объяснить все. Энтони рвано выдохнул, чувствуя, как розмарин резко ударяет в голову. Тварь. Какая же он тварь, Крис не раз пользовался своей сущностью, распуская феромон и заставляя подчиняться, только если раньше это раскрепощало и заставляло с еще большей страстью отдаваться, то сейчас, он целенаправленно давил аурой превосходства, пытаясь подчинить. Омега сдержал позорный стон, ноги подгибались от разлившегося по телу страха. Кеннет никогда бы не опустился до такого — запугивание с использованием и так превосходящего по всем параметрам феромона. И в эту секунду так сильно хотелось прижаться к сильному телу и, зарывшись носом в шею, прижавшись им к пахучей железе, вдыхать гуаву, пока голова не закружится. Но реальность вносила свои коррективы: Крис усилил давление. Противостоять такому напору было безумно сложно, Энтони замечает, как становится плохо омеге-официанту и того скручивает у барной стойки. Встает, чувствуя, как спина покрывается испариной, и рубашка липнет к коже, он смотрит в ехидные глаза напротив, полные превосходства и самоудовлетворения от происходящего, и, подхватив кружку остывшего чая, выплескивает его на Криса. Контроль тот теряет моментально, ослабляя феромон — не альфа, а слабак — зло сверкает глазами омега. — Исчезни и никогда не появляйся, — цедит в злеющее лицо и, сдерживая облегчённый вздох, — Крис потерял контроль, и давление резко спало — с полным спокойствием на лице покидает небольшую, но уютную кофейню. Таксует и запрыгивает в машину почти на ходу. Только отъехав на приличное расстояние, он дает себе расслабиться. Тело лихорадочно трясет, а пальцы все не хотят слушаться, не попадают по нужным клавишам и два раза набирают неверный номер. Когда Энтони дозванивается, сдавившее в тиски напряжение заметно спадает, а мысль о том, насколько же у Кеннета приятный голос, разливается по телу, расслабляя все еще напряжённые мышцы. Энтони нервно улыбается своим мыслям. Как они? Все ли хорошо с малышом? Он подгоняет таксиста, а тот в ответ лишь недовольно хмурится. Приходится соврать, что заболел ребенок — мужчина давит на газ сильнее и перестает пялиться в зеркальце заднего вида. За окном проносятся небоскребы и деревья, а в голове бесчисленное количество мыслей. Неужели ему нужно было встретиться лицом к лицу с прошлым, чтоб наконец-то понять самого себя? Энтони было страшно. Страшно, что встреть он Криса, не сможет противостоять ему от слова «совсем», и пресловутая «истинность» снова даст о себе знать, заставит подчиниться гормонам и призрачному счастью, ведь: как-так противостоять «истинности»! Делать Кеннету больно Энтони не хотел, все в душе претила тому, что в этих безумно притягательных глазах омега увидит лишь разочарование. Не сделает. Теперь нет. С какой-то стороны появление Криса стало знаком. Организм любимому в прошлом розмарину воспротивился, вызывая дикую аллергическую реакцию, почему-то подумалось о том, что омега убедил себя в ненависти к нему настолько сильно, что мозг принял это за действительность, и резкий запах был определен, как раздражитель именно поэтому. Больше не нужно изводить себя и Кеннета, сбегать, находить себе оправдания и заставлять альфу нервничать от своей неопределённости. Всматриваясь в лицо Криса в попытках найти там хоть что-то, что могло бы зацепить четыре года назад, Энтони ошеломлено понял, что сидящий напротив не вызывает абсолютно никакой симпатии даже своей внешностью, а о личных качествах и говорить нечего. Нет, Крис определено был недурен собой, но красивым в понятии омеги он не был от слова совсем. Смазливым — возможно, красивым — ни капли. Насколько же сильно он был ослеплен истинностью и первыми в его жизни отношениями. Девичьи черты лица Криса не сравнятся с мужской красотой Кеннета, который доминировал одним лишь взглядом раскосых глаз, заставлял стыдливо краснеть от одной ухмылки, чувствовать как мокнут трусы, когда тебя прижимают к мощному телу, сжимая талию и шепча на ухо непристойности. Крис не был тощим, но его с натяжкой можно было назвать пресловутым «мужиком», наверное в университете Энтони такие инфантильные красавчики и нравились или ему показалось. Кеннет… Энтони сильно зажмурился, считая до десяти, резко распахнул глаза и понял, что нет, не показалось. Кеннет был глубоко прочно, и тлела надежда, что и навсегда. От его полных восторженного обожания взглядов хотелось спрятаться… за его же мощной спиной. А перебирающие волосы пальцы, когда, искупав и уложив Леонардо спать, они занимали гамак, наслаждаясь последними теплыми ночами? То, что Кеннет его любит было заметно, это чувствовалось в любых его действиях и поступках. Но любит ли он его настолько же сильно, Энтони не понимал. До сегодняшнего дня. После встречи с болезненным прошлым и пониманием, что оно не имеет на него никакого влияния, многое встало на свои места. Кеннет перестал быть тем пазлом, который не знаешь, как вставить в свободную ячейку. Он подходил правильно и очень плотно к их с малышом жизни. Боязнь за ребенка все также сжимала сердце, но уверенность, что Кеннет ни за что не бросит и не отдаст, разжимала эти тиски. — Все документы у меня дома, а так же у нашего семейного юриста, я отказался пользоваться услугами адвоката господина Ву, — Эшлин Лэнгтон вызвал представителя закона - адвоката Джека Остина, как только услышал, что его внука собираются отобрать. Как это так? Он только начал привыкать, а тут на тебе! Энтони был благодарен ему также сильно, как и сидящему рядом Кеннету, поддерживающе поглаживающему тыльную сторону ладони, задавая господину Остину наводящие вопросы. — Хорошо, очень хорошо, — мужчина кивнул сам себе, делая заметки в кожаном ежедневнике, — вы правильно сделали, что обратились за консультацией сразу. Как только придет повестка в суд, сразу же связывайтесь со мной, — он поправил очки и кинул взгляд на, занятого Леонардо, Эшлина Лэнгтона. — Думаю, контакты оставлять не стоит, я прав, господин Осмонд? Энтони доверчиво глянул на Кеннета, тот кивнул, и омега повторил его жест. — Тогда всего хорошего, надеюсь в следующий раз мы встретимся в более располагающей обстановке, — он многозначительно посмотрел на альфу, тот в ответ серьезно кивнул. Его мысли были полностью заняты произошедшим с омегой, что-то не давала покоя, но что именно он все никак не мог понять. Энтони был таким же, как и всегда, также мягко улыбался и смотрел, но что-то едва уловимо, но очень ощутимо изменилось. Когда за юристом тихо прикрылась дверь, в кабинете воцарилась полная тишина. Лио неслышно посасывал лапку своего динозавра, устроившись в руках Эшлина и крепко сжимал его палец, посапывая. Ему не было дела до проблем взрослых, а игравший с ним омега так усыпляюще пах, что долго играть не получилось, сон взял свое. Энтони устало оперся лбом о плечо альфы, вслушиваясь в его успокаивающее дыхание и тихий шепот, заверяющий, что все будет хорошо, а что не будет он, Кеннет, сделает хорошо собственными руками. Не поверить возможности не было, тот на удивление легко справлялся с любыми возникшими проблемами, будь то скрипящие качели или несостыковка дебита и кредита в квартальном отчете. Сложность задачи никогда не ставила его в тупик, — не считая Лио, но и с тем, он через усилия, но справился, найдя общий язык и научившись за месяц ловко менять грязный памперс. Омега улыбнулся такому сравнению и поднял усталые глаза, натыкаясь на полный беспокойства взгляд.  — Все хоро… — договорить Кеннету не дали, заткнув поцелуем. Энтони вжался в его бок еще сильнее, жадно сминая чужие губы, распахивая свои, давая проникнуть в свой горячий рот языком. В низу живота что-то восторженно скрутило: на душе было так легко и спокойно, впервые он отдавался в поцелуе полностью, тревожные мысли не гложили, заставляя держать себя в руках, вся сущность тянулось к альфе, пылко отвечая, горячий язык Кеннета переплетался с его собственным, и было так хорошо, что голова непроизвольно закружилась.  — Кхм… Парень распахнул глаза и резко отстранился, с громким, таким смущающим «чмоком», что уши стыдливо залило краской. Он прикусил губу и еле сдержал полный обречённости стон, снова вжавшись лбом в плечо Кеннета. Это был провал! Было стыдно настолько, что хотелось провалиться прям там и желательно вместе с хрипло рассмеявшимся альфой. Было стыдно, но то, как расслабился альфа, получив это несдержанное внимание, заставляло глупо улыбаться.  — Пап, не смущай его, — альфа мягко улыбнулся родителю, а тот в ответ лишь возмущено буркнул что-то про несдержанность нынешнего поколения, от чего Энтони в руках альфы все же тихо простонал от собственной глупости.  — И сразу я виноват. Та-ак… Все это конечно очень мило, все дела, но отцу пора делать укол. Мне пора. Считаю, — он кинул на парочку многозначительный взгляд и поднялся, чтоб уложить сладко спящего Леонардо в переноску, — что знакомство переносится на другой раз? Энтони быстро закивал, но сил отстраниться и посмотреть на старшего омегу в себе он не нашел, судорожно сжал пальцами бедро Кеннета, чувствуя, как жгучий стыд накатывает новой волной. Он так сильно облажался! Вел себя, как ребенок какой-то, но об этом он подумает потом и прощения снова попросит, — лишь бы не накосячить снова. Радовало лишь то, что их первое знакомство произошло в более располагающей обстановке, но даже тогда, он умудрился наломать дров, выставив себя, как показалось, с непрофессиональной стороны. Спасибо, что хоть проект действительно понравился мистеру Лэнгтону настолько, что тот не обращал внимания ни на что, кроме заключения контракта.  — Прощай, малыш, — Эшлин ласково провел пальцем по нежной детской щечке и, подхватив сумку, обогнул стол, посылая сыну многозначительную улыбку. Тот его не понял, да и что взять с этих альф. Он прижимал к себе расслабленного омегу и лишь вздернул вопросительно бровь, а после все же спросил:  — Тебя отвезти?  — Ты считаешь я не в состоянии сесть за руль? Я не настолько стар, — махнул рукой неопределённо и, послав ехидный взгляд, выскользнул за дверь. Тишина, наступившая с уходом омеги, длилась недолго, Энтони с громким отчаянным стоном отстранился от альфы, поднимая глаза к потолку.  — За что-о-о? — протягивает тихо и падает назад на кожаную диванную спинку. Как реабилитироваться в чужих глазах идей не было никаких. Он трет лицо ладонями и все также причитает на свою несдержанность. Кеннет тихо смеётся, за что получает болючий щипок в бок. Омега мстительно выкручивает кожу вместе с рубашкой, а после шлепает по плечу недовольно шикая:  — Не мог остановить?! — прижимает ладонь ко лбу, пытаясь осознать произошедшее. — Как можно было так сильно облажаться? Как же сты-ыдно то-о…  — Ну все, все, — его тянут за руку, заставляя упасть на крепкую грудь, — все хорошо ведь, никто от произошедшего не умер. Ну не сдержался, — Энтони хмурится, вглядываясь в улыбающееся лицо напротив, признает, что да: действительно, лишь облажался перед самим Лэнгтоном, ну с кем не бывает! Свет резко гаснет, оповещая о конце рабочего дня. Омега вздрагивает от неожиданности, все также опирается о широкую грудь ладонями, чувствуя спокойное биение сердца под рукой, он подается чуть ближе, выдыхает, опаляя дыханием подбородок Кеннета. Слышит смешливое, но такое заманчивое, — Мне понравилось, может, не сдержишься еще? Альфа сверкает в полутьме глазами: огни вечернего города не дают помещению потонуть в темноте. Он поддевает носом вздернутый носик Энтони, и этим движением просит посмотреть на него, и тот не сопротивляется, поднимает широко распахнутые, уставшие глаза. Они молчат. Тишина, нарушаемая лишь посапыванием малыша, приятно окутывает и ее не хочется нарушать, вот совсем, но Кеннет, прижавшись лбом к теплому лбу Энтони, тихо выдыхает:  — Ты так прекрасен, — обхватывает шею ладонью, мягко оглаживая большим пальцем кожу. Ему улыбаются в ответ так нежно, Энтони чувствует, как опаляет губы чужое дыхание и как его и просили, снова не сдерживается.  — Ты еще прекрасней, Кен, — шепчет в ответ и прижимается к губам напротив. Льнет всем телом, чувствует, как в волосы вплетаются пальцы, а от шеи вниз бегут сотни мурашек. Кеннет прижимает ближе, давит ладонью на поясницу, его желание оказаться еще ближе, тесней, стать одним целым хоть на мгновение, заставляет несдержанно рыкнуть. Он кусает мягкие губы омеги, зализывает, напористо проникает языком в горячий рот. Энтони словно борется с ним, не дает вести, забирает инициативу, засасывая ворвавшийся в рот язык и прикусывает, возбуждение бьет в голову так сильно, что глаза начинают слезиться, он сбивается с темпа, отчего они неловко стукаются зубами, Кеннет тихо смеется, отстраняясь, а Энтони лишь облизывает губы, дышит глубоко и сильно жмурится. Он чувствует, как горячие, мокрые после поцелуя губы ведут по коже, замирают у виска, а после, мочка оказывается в плену горячего рта. Альфа посасывает, цепляет зубами, отпускает и снова обхватывает губами, выбивая их груди жалобный всхлип. Он давит на поясницу сильнее, впиваясь пальцами в горячую кожу, и ему отвечают, прогибаются, подаются еще сильней, оказываясь меж разведенных ног, цепляются руками за плечи, скользят по ним вверх по шее и зарываются в волосы над холкой. Член больно давит на ширинку, но Кеннет лишь продолжает вылизывать пахучую железу за ухом, омега не сдерживает тихого полного наслаждения стона. Ему так безумно хорошо! Хочется, чтоб исчез весь мир, и остались только он, Кеннет и кроющее блаженство. Энтони кидает взгляд на переноску и спящего в ней ребенка, они не одни, но мысль появляется и исчезает с волной нахлынувшего наслаждения: Кеннет скользит ладонью под рубашку, ведет по животу, оглаживает грудь и сжимает пальцами чувствительный сосок, одновременно с этим прикусывая основание шеи. Энтони трясет, тело отвечает на каждое мимолетное движение горячих рук, губ. Он сжимает волосы альфы на затылке и тянется вверх, его понимают без слов. Кеннет резко сжимает его бедра и подтягивает выше, усаживает на бедра, сжимает зубы крепко, когда разгорячённый омега подается вперед, вжимаясь в его пах своим возбуждением. Энтони хочет его так же сильно! Он льнет ближе, плавится под руками, словно воск, цепляет зубами шею в ответ на укус, лижет пахучую железу и тихо стонет, чувствуя на языке сладкую гуаву. Его трясет от переизбытка чувств, он хочет большего. Кеннет сжимает идеальные ягодицы, мнет, проклиная скрывающую их ткань. Замирает, когда Энтони отстраняется, фокусирует на его лице взгляд, ведет дрожащими пальцами по щекам и накрывает их горячими, сухими ладонями.  — Пожалуйста, — не просит — умоляет. Он дрожит под руками, а альфа внутри Кеннета рычит зверем, желает разложить этого сладкого, во всех смыслах, омегу прям на этом самом диване. Кеннет затыкает внутренний голос, косится на ребенка, но его лицо резко разворачивают, сжимая, целуют в переносицу, глаза, лижут губы и снова просят:  — Не проснется. Умоляю. Дотронься до меня. Его не нужно умолять. Чувствует, насколько сильно Энтони важно то, что происходит, он так долго боролся сам с собой… борется до сих пор. Они целуются нежно, сплетают языки, подаются к друг дружке, увеличивая контакт горячих тел. Жар кожи чувствуется даже сквозь одежду: она не дает сойти с ума окончательно. Останавливает, когда кто-то из них цепляется за ткань, не дает ускорить движения рук. Кеннет давит на шею, вжимаясь губами в горячий рот, растягивает второй рукой ширинку чужих брюк и накрывает ладонью горячую, скрытую тканью боксеров плоть. Энтони всхлипывает, царапая ногтями кожу альфы на затылке. Его трясёт, словно в лихорадке, внизу живота завязывается тугой узел. Он отстраняется, облизывает губы, обрывая ниточку слюны, тянущуюся от губ Кеннета, и опускает взгляд. Ерзает по бедрам альфы, тихо стонет от совсем невесомых поглаживаний, чувствует, как мокнет от смазки ткань штанов, и враз густеет воздух. Кеннет давится от резкого выброса сирени, тот мешается с его собственным ароматом гуавы, и эта смесь настолько сладкая, дикая, возбуждающая. Он подхватывает стон омеги, ошалелыми глазами следя за подрагивающими руками Энтони. Тот растягивает ширинку его штанов и, на секунду замерев, освобождает возбужденный до предела член из плена давящей ткани. Как же хорошо! Кеннет не сдерживается, тихо матерится и бегло смотрит в сторону переноски, задерживая взгляд, выдыхает облегчено. Не раззудил! Черт! Лучше бы не смотрел. Осознание того, чем они занимаются, когда в трех метрах спит ребёнок, бьет по голове новой волной возбуждения.  — Тони-и… — Кеннет хрипло стонет, когда теплая ладонь обхватывает член. Он так давно желал этого! Омега давит большим пальцем на головку, размазывает выделившуюся смазку и тихо вскрикивает, когда альфа зеркалит его движения. Они скользят ладонями почти синхронно, по кабинету разносится лишь тяжелое дыхание и едва сдерживаемые, заглушенные стоны.  — Кен, Кеннет, ах… поцелуй меня. Его желания — закон. Они целуются мокро, слюна стекает по подбородку Энтони, капает на мятую рубашку, а сам омега лишь звонко стонет и испугано прикусывает губу, замирая на секунду, а после двигает бедрами навстречу горячей, скользкой ладони, так идеально двигающейся по истекающему желанием члену. Собственные движения выходят рванными, член Кеннета слишком большой, и обхватить полностью одной рукой не выходит. Плоть пульсирует под пальцами, Энтони чувствует, что еще немного и он не выдержит. Всхлипывает. Тянется ближе. Вжимается в чужое плечо лбом, тихо поскуливая. Кеннет неожиданно и резко замирает: разжимает пальцы, ловит растерянный, расфокусированный взгляд, убирает прилипшие к виску волосы, целует опухшие губы.  — Сейчас, мой хороший, — сбивчиво шепчет, впивается пальцами в ягодицы и тянет еще ближе, рычит, когда горячая плоть прижимает член к животу: он трется о рубашку, мажа ткань смазкой. — Обхвати, вот так… Энтони подчиняется, следует указаниям альфы, хоть воспалённый мозг едва осознает происходящее, обхватывает двумя руками их прижатые к друг другу члены и ведет ладонями вверх. Они стонут в унисон, чувствуя такой нужный сейчас контакт. Кеннет вылизывает его влажную от пота шею, широко оглаживает спину под рубашкой, а после накрывает его руки своими, сжимает сильнее, увеличивая сладкое, мучительное давление и умоляет ускориться, прихватывая зубами бьющуюся в агонии жилку. Их накрывает одновременно. Кеннет вжимается лбом в шею омеги, Энтони лишь тонко вскрикивает и обмякает. Он дрожит. Его руки, обхватывающее обмякшие члены, все также сжаты ладонями альфы. Они оба перепачканы и безмерно счастливы. Дышат тяжело, не в силах осмыслить произошедшее. Оба мокрые от пота, растрёпанные, в испачканной одежде, замерли в темноте, вслушиваясь в биение собственных сердец. Кеннет втягивает воздух со скопившейся во рту слюной, сглатывает и также, как еще недавно делал Энтони, обречено стонет:  — Мы занялись этим в присутствии ребенка! — плечи омеги начинают дрожать, он как-то странно хрюкает и начинает тихо хохотать.  — Он спит.  — Не оправдывайся.  — Мы занялись этим в кабинете твоего папы.  — Че-е-ерт…