Чернобыльская зона отчуждения 11:58
Зона прекрасна в свете весеннего солнца. Когда тонкие лучи пронзают разбитые, истерзанные холодными зимними ветрами окна, касаются обшарпанных от времени стен и огрызков былой мебели и утопают во мраке пустых квартир; когда одним только краешком дотрагиваются до молодых зеленых листочков берез, каштанов и вязов; когда отблесками в осколках стекол прыгают по растрескавшимся стенам домов и серой ленте дороги; когда золотом разливаются по крупным бисеринкам выпавшей росы; когда играют красками на сохранившихся рукописных витражах стоящего у пристани кафе — они будто ласкают своими невесомыми, похожими на шелк прикосновениями несчастный, попавший под удар атома город, как мать свое расстроенное дитя, как бы говоря, что все еще будет хорошо, и жизнь еще можно вдохнуть в скелеты домов и вернуть в опустевшие детские сады и школы переливистый и звонкий смех. Можно, но не сейчас. Не в этом году, не в этом десятилетии и даже столетии. Возможно, в следующем веке или через него, когда умрет последняя память о произошедшем здесь, когда в мире больше не останется атомных электростанций, а вместе с ними и не останется и шанса повторения подобной катастрофы. Возможно… Он сидел на крыше шестнадцатиэтажки, перекинув ноги через край. Рядом с ним, чуть шатаясь и скрипя металлом от периодически налетающих порывов ветра, стоял изъеденный ржавчиной герб СССР. Справа, за лесным массивом виднелся защитный саркофаг, укрывший станцию, слева, на линии горизонта — уже Беларусь, а впереди в свете восходящего солнца искрились своими водами река Припять и Яновский затон. Сквозь заросли проглядывали черты треугольной застройки, а над ними лишь бескрайнее голубое небо с редкими бело-серыми плотными облаками и тишина, нарушаемая шелестом листьев и криками пролетающих птиц… Как бы странно это ни было, но только здесь, в зоне, он чувствовал себя дома. Ни в Питере, где родился и жил до окончания школы, ни в Москве, где прошел весь путь обучения в институте, ни в маленькой деревушке под Тверью, где жила единственная и любимая бабушка, у которой он проводит почти каждое лето. Только здесь. Только это место вселяло спокойствие и уверенность в безопасности. Даже на волне всего происходящего в последние годы безумия. Почему? Он и сам не знал. Просто понял это пять лет назад, когда встретил тут ее — девушку, которая разделила его жизнь на «до» и «после». Как она, что она, где она, жива ли она — вопросы, ответы на которые он никогда не получит. Даже если по винтику разберет этот проклятый прибор для перемещения, что стоял сейчас в том самом бункере ученых на видном, почти почетном месте рядом с помещенной в обычную деревянную рамку фотографией улыбчивой девчонки с зелеными глазами. Не было ни дня, чтобы он не думал о ней. Когда работал, приводя в порядок хозяйственные и технические помещения, подгоняя их под новый улучшенный вариант оплота науки, размышляя о сложившейся у нее жизни; когда менял установленные по всему городу и его окрестностях камеры на более современные и долгоиграющие, с трепетом надеясь снова каким-то невообразимым образом увидеть ее на изображениях тех лет; когда проводил исследования местной фауны и оказанного на нее влияния радиации, думая к каким бы вывод пришла она в той или иной ситуации, ведь тоже ученый; да даже когда просто смотрел в зеркало, видел черты ее лица. И это убивало. День за днем, минута за минутой, эта невозможность поговорить — хотя бы переброситься парой фраз, обнять — робко и несмело, как понравившуюся девчонку в средних классах, да в конце концов просто дотронуться — пусть даже кончиками пальцев, — убивало, разрывало на части душу, которая с ее приходом в его жизнь на какие-то жалкие сутки обрела подобие целой, и вновь разбилась с ее исчезновением. И дело тут вовсе не в чувствах. Вернее, в них, но не в том аспекте, в котором обычно испытывают такие странные противоречивые эмоции. Она точно была частью его самого, как дополнение, как кусочек мозаики, которой не хватало до полной картины. Теория о том, почему все так, у него была. На редкость бредовая, правда, но все же была. Проблема заключалась только в том, что логическому объяснению она не поддавалась, а верить в мистику, учитывая его научные изыскания в области квантовой механики, ему не престало, оттого временами и случался этот раздрай между слепой верой и адекватностью мышления, загоняющий на крышу одного и самых высоких зданий. И он мог сидеть тут часами, обдуваемый ледяным ветром, под изжаривающими лучами весеннего солнца, имея с собой лишь бутылку чистой воды да пару энергетических батончиков, и обдумывать, анализировать все происходящее, не обращая внимания на вечно трещащий счетчик Гейгера… Конечно время сгладит шероховатости, сточит углы и острые края, оставляя глубоко в сердце вместо зияющей раны лишь рубец, а в памяти светлые воспоминания о той девчонке, что дала бой самой Зоне… Тихая трель входящего сообщения вывела из задумчивости. На экране телефона уже в четвертый раз за последние сутки горела надпись: «Батареи разряжены», а это значит, что камера в довольно значимом месте опять не работает. Выругавшись про себя, он поднялся на ноги, последний раз окидывая взглядом открывающийся вид. Золото восходящего солнца разливалось по округе, прогоняя тени, и город будто снова оживал…***
— Да ладно тебе, че ты, — Леха притянул к себе любимую, — его еще как минимум час не будет. Обход — дело важное! — он с нарочито серьезным выражением лица поднял вверх указательный палец, вызывая у рыжей смешок. — Соглашайся, — пальцы свободной руки скользнули под футболку, касаясь теплой кожи талии, и медленно поползли вверх, — пополним копилку интересных мест, а?.. — Лех, — просипела лежащая на столе рация, — вы далеко от шестнадцатой? — Твою мать, — скривился парень, а Настя лишь улыбнулась, мол, я же тебе говорила, и поправила задравшуюся часть одежды. — Относительно, — ответил Горелов незримому собеседнику по рации. — Гляньте что с ней, мне дольше добираться. Да и расходников нет с собой, — прошелестел голос и потонул в море помех. — Принято, — пробормотал Алексей, оборачиваясь к Насте: — Ну че, пойдем по лесу гулять, галлюциногенные грибы собирать? Стянув со стола ключ-карту и подхватив небольшой рюкзак, доверху набитый инструментами и разнокалиберной технической хренью, они вместе вышли за пределы бункера. И стоило только вновь оказаться на зараженной территории — сердцем овладела тревога. Анастасия невольно сжалась, оглядываясь по сторонам. Она не думала, что еще когда-нибудь вернется сюда по своей воле. Только не после всего того, что с ними здесь произошло. Пусть и прошло уже пять лет, но кошмары до сих пор преследуют ее во снах, заставляя просыпаться посреди ночи с бешено колотящимся сердцем. И как она только позволила себя уговорить на это безумное путешествие? Повелась на это банальное Лешино «Да ладно, че ты, все ж хорошо будет», поверила тому, кого любила. Хотя с другой стороны, откажись она от этой поездки, он отправился бы сюда без нее и переживаний с ее стороны было бы куда больше. Уж лучше с ним, чем сидеть там, в Москве и сходить с ума от неизвестности. Жена декабриста, мать его… А Леша? После тех событий у него словно планку сорвало, ограничитель экстрима сломался и его понесло. От паркура и крыш до скалолазания без страховки по отвесным склонам, от заброшенных и откровенно стремных строений в Белокаменной до неизведанных пещер на черноморском побережье. Ночевки в лесу с палаткой и даже восхождение на Эльбрус. Вернее, попытка восхождения, ибо ни специальной подготовки, ни оборудования у него не было — лишь один голый энтузиазм, но сути дела это не меняет. В перерывах между учебой и работой — за жилье, еду и одежду все же платить чем-то надо, — он перерывал интернет в поисках самых интересных с точки зрения исследования мест, подстраивая отпуск под очередное путешествие. А после всех этих приключений почти на грани самоубийства, он понял, что места лучше, чем Чернобыльская зона отчуждения ему не найти. Здесь и сталкерство, и исследование всего и вся, и руфинг, и прочий для_жизни_рискинг — в общем все, что неугомонной душеньке нужно для счастья. Оставалось надеяться, что эта душенька еще годика два поиграет во все эти немного незаконные и, мягко говоря, опасные игры и остепенится, все же детям, которые у них когда-нибудь будут, нужен живой и здоровый отец. И как бы хотелось сказать, что их здесь держит только Лешкин интерес, его рьяное желание обследовать каждый дом и влезть на каждую крышу, но то было далеко не так. В действительности же недельный «отдых на природе» превратился в поисково-спасательную операцию. Снова. Только в этот раз деньги не были главным призом. На кону, без преувеличения, стояла жизнь. — Поверить не могу, что все повторяется, — с досадой в голосе произнесла Настя, вышагивая по лесу вслед за своим парнем. — Как тогда. Будто и не было этих чертовых пяти лет. Немыслимо просто!.. — Ой да хорош причитать! — Леха остановился возле одного из деревьев, скидывая с плеч свою ношу. — Найдем мы ее, тут полтора улиц, — он приподнялся на мысочки, запуская руку в небольшое отверстие в коре, оставленное выломанной с мясом веткой, где теперь примостилась небольшая камера видеонаблюдения, практически последнее слово техники. — Да, еще две улицы в самом Чернобыле и лес на тридцать километров вокруг, всего-то, — скептически заметила Анастасия, качая мыском ботинка торчащий из земли корень. — Тут камер больше, чем блох на Тузике. В какую-нибудь попадется, не она, так упырь этот. Или упыри, — отмахнулся Горелов, разбирая неработающий агрегат, дабы понять, что же именно с ним не так. Уж слишком часто за последние несколько дней, что они здесь, она выходит из строя. И дело тут не в батарейках, даже не в самой электронике, а скорее в чем-то третьем, в чем-то, что не поддавалось объяснению, если не прибегать к слову «аномалия». — А в Чернобыле… ну там люди же живут как-то, может видели че, не знаю. Типа какого-то мутного… Не ссы, подруга, — обернувшись, он подмигнул ей, но упокоения это не принесло, — прорвемся! — Вот ты серьезно сейчас? — Насть, я чет не пойму: ты поссориться хочешь? — резко спросил Леша, вперивая в нее немного рассерженный взгляд. — Я тебя силком сюда не тащил, не хотела ехать — могла остаться в Москве, или вон, с мамой в Севастополь рвануть. Но ты поехала со мной, так? Так. Вот и нечего мне теперь мозги канифолить. — Просто мне здесь не по себе, — пробормотала Настя себе под нос, снова оглядываясь по сторонам. Она никак не могла отделаться от ощущения, что за ними наблюдают. Но вокруг никого, только лес, отливающий ржавчиной, под ногами ковер из сухих обломанных веточек, гнилой листвы и редкими сосновыми иголками, принесенными из другой части леса обитающим здесь зверьем. Среди стволов где-то впереди проглядывала старая, уже несколько покосившаяся сторожка, в которой когда-то давно, в далеком восемьдесят шестом жил местный лесник. И кроме них ни души, по крайней мере из людей так уж точно. — Мне надо отойти. — Только недалеко, — кивнул Горелов, не отрываясь от своего занятия. Настя огляделась, выбрала кусты погуще и двинулась к ним. Зудящая тревога не покидала, заставляя замирать от каждого постороннего шороха, хруста веток, лишнего звука. Это началось, стоило только пересечь незримую границу тридцатикилометровой зоны отчуждения, где-то в районе Дитяток. Сердце пропустило удар и забилось чаще, кончики пальцев похолодели, с силой сжимая край сидения, грудную клетку сдавили когтистые лапы страха, причиняя нестерпимую боль, от которой хотелось закричать, но мешал образовавшийся в горле ком. Воспоминания, которые она так старательно прятала в глубине своего сознания, выстраивая толстую стену, прорвались через нее бурным потоком, захлестывая с головой, погружая в тот кошмарный круговорот событий пятилетней давности, что едва не стоил им всем жизни. В медицине такое называется панической атакой. Она читала о них в учебниках, видела проявление на обучающих видео и знала, как бороться с ней, как помочь человеку пережить это, но никогда не думала, что окажется в такой ситуации сама. А оказавшись, все знания испарились, вылетели из головы, оставляя один на один с пережитым ужасом, обретающим вполне реальные черты… Протиснувшись сквозь плотносплетенные ветки кустарника, Настя запнулась о небольшой бугорок и полетела на землю. Выставив вперед руки, смягчила падение, но в кожу ладоней больно врезались мелкие камни, сухие стебли, деревянная труха. С глухими ругательствами и проклятиями, срывающимися с бледно-розовых губ, она принялась подниматься. Встав на четвереньки, скользнула взглядом вперед, цепляясь за что-то лежащее в высокой траве в паре метрах левее. Что-то землисто-серое со странными фиолетово-синими подтеками. Налетевший ветер услужливо пригнул зелень, открывая взору ужасающую картину: мертвая девушка с подогнутыми коленями, одетая в простые джинсы и синюю легкую курточку, лежала посреди леса, смотря точно на Настю своими большими налитыми кровью, хоть уже и потухшими голубым глазами. На ее шее, свидетельствуя о совершенном преступлении, проступали чудовищные фиолетовые синяки, в контурах которых угадывались следы человеческих пальцев. Ее рот был приоткрыт, а в светлых волосах запутались травинки. Вырвавшийся из горла сдавленный крик напугал сидящих на ветках ворон, что в панике сорвались с места и, каркая наперебой, умчались прочь. Леша, подскочив от неожиданности, бросил камеру на землю, практически не заботясь о том, разобьется она или нет, и со скоростью света метнулся в сторону, где скрылась возлюбленная. Она вылетела из кустов и врезалась в него с такой силой, что едва не сбила с ног. Трясущимися руками она вцепилась в его плечи, прижимаясь к телу и обливаясь слезами, шепча при этом всего одно слово: «Аня, Аня, Аня…». — Что случилось? — но она не отвечала, только бесконечно повторяла имя подруги. Ее трясло. — Все хорошо, слышишь? Все хорошо, — он прижал ее к себе так крепко, как только мог, нежно гладя по волосам, успокаивая. Он уже догадался, что так сильно напугало его невесту, но верить в это категорически отказывался. По крайней мере, пока не увидит собственными глазами тело и не опознает в нем ту, что искали всем честным составом по всей зоне. — Все хорошо, — повторил Леша еще раз. — Я посмотрю, а ты побудь тут, ладно? — она неуверенно кивнула, нехотя разжимая свои объятия. — Я рядом. Он не верил в Бога, но мысленно молился всем высшим и мистическим силам — любым, что только вообще существуют, — о том, чтобы находка носила другое имя и обладала другой внешностью. И увидев несчастную, он облегченно выдохнул, чувствуя, что надежда на счастливый исход всей этой истории забилась с новой силой. Мертвая девушка действительно была похожа на пропавшую без вести несколько дней назад Антонову, но обладала рядом отличий: более круглое лицо без острых скул, несколько глубоких зарубцевавшихся царапин в районе левого виска, волосы крашенные и имели у корней темно-каштановый цвет. Надо бы сообщить о находке, да как можно скорее, пока местные санитары леса не решили устроить здесь пир. Он снял с пояса рацию и нажал на кнопку вызова. Затем еще раз, и еще. Но никто не реагировал. То ли потому что сигнал не проходил через тонну помех, то ли потому что кто-то не мог оторваться от созерцания очередного чуда радиационной природы, то ли потому, что сами военные, на чьем канале связи они собственно и сидели, были заняты поимкой нарушителей и отрубили к чертям звук. То ли еще бог весть по какой причине, а это значит, что придется им разбираться с этой хренью самим. — Идем, — Леша вышел из-за кустарника и взял Настю за руку, потянув за собой. Свободной рукой подхватил рюкзак и валяющуюся рядом с ним камеру, и бодрым шагом устремился в сторону бункера. Чувствуя все еще бившую подругу дрожь, он чуть обернулся и мягко произнес: — Это не Аня. Они похожи, да, но это не она. — Ты уверен? — Да, — почему-то именно сейчас он подумал о том, что возможно Настюха была права и не стоило им сюда приезжать. По крайней мере, пока все это мутное дело с исчезновениями людей не закроется. Он не мог объяснить это, но его тянуло сюда. Это чувство занозой сидело внутри и нарывало всякий раз, стоило просто подумать об этом проклятом месте. Зона будто звала его, прося вернуться. Но зачем? Это еще только предстояло выяснить. — Леш, давай уедем, — практически с мольбой в голосе произнесла Настя, вклиниваясь в поток невеселых мыслей. — Пожалуйста, Леш… — Уедем, маленькая моя, уедем, — он притянул ее к себе, обхватывая за талию, краем глаза следя за странным движением зелени метрах в двадцати левее, — обязательно уедем. Аньку найдем и уедем. — А если мы ее никогда не найдем? — всхлипнула девушка. — Найдем, я почему-то в этом уверен, — тихо произнес Леха, останавливаясь и обнимая любимую, позволяя ей немного расслабиться в своих объятиях. Он внимательно смотрел на подрагивающий впереди кустарник, стараясь рассмотреть того, кто так нагло следил за ними, но все, что удалось разглядеть — смазанное бледное пятно, похожее на руку человека, что исчезло в обилии зелени практически в ту же секунду, как появилось. — Пошли, надо наших предупредить, — а заодно и рассказать о том, что в зоне завелся самый что ни наесть настоящий сталкер, в самом противном значении этого слова, который по совместительству может оказаться искомым маньяком-убийцей. Ключ-карта прошлась по магнитному замку, дверь открылась, пропуская внутрь небольшого помещения, в котором двоим людям было довольно тесно. Зажужжали механизмы, свет электрических лампочек сменился на ультрафиолетовый, и из вмонтированных по обе стороны стены разбрызгивателей мелким дождем, смешанным с упругими струями теплого воздуха, хлынул дезактивационный раствор. Стандартная процедура после посещения зараженной территории. Конечно хорошо бы полностью раздеться и принять очистительный душ со всеми вытекающими, а одежду выстирать хорошенечко и просушить, но на самом деле и предпринятых мер было достаточно, тем более, что уровень радиации в зоне за прошедшие тридцать с хвостиком лет заметно упал. Стоило стальной переборке металлического куба поползти вверх, из глубины помещения послышались знакомые голоса, слишком рьяно спорящих о чем-то. И эти два человека — Костя и бывший офицер госбезопасности Костенко, — имея такую колоссальную разницу в возрасте, готовы были порвать друг друга на части, с пеной у рта доказывая каждый свою правоту. Но как обычно, наука терпела тотальный крах перед грубой силой напополам с хитростью. Иногда Леше даже казалось, что они ловят от этого какой-то своеобразный кайф, это что-то вроде изощренной версии садомазохизма. — И как им только не надоедает? — тихо спросил Горелов у спутницы, но она лишь пожала плечами, мол, понятия не имею. Переступив порог небольшой кухни, он понял, что был прав и ошибался одновременно. Прав, потому что в маленькой комнатушке действительно были Константин, что стоял у раковины, скрестив руки на груди и буравя сверкающим злобой взглядом собеседника, и Костенко по-ковбойски сидящий на стуле, не обращая ни малейшего внимания на ученого, ибо его взор был направлен в совершенно иную сторону. А ошибался потому, что на кухне был еще один человек, молчаливо скрывающийся в тени, которую отбрасывал холодильник, словно действительно прятался в ней от всего происходящего. И стоило только сделать шаг ближе… — Контуженая? — Леха расширил глаза от смеси ужаса и удивления. Он моргнул несколько раз, отказываясь верить в реальность происходящего, списывая все на глюки от «волшебного» местного воздуха, но девушка никуда не исчезла. Все так же сидела за общим столом, держа обеими руками кружку с чаем. — Привет, Леш, Насть.Больше всего я хочу прийти к тебе и лечь рядом. И знать, что у нас есть завтра.
СССР-2.0, Москва, Главное управление КГБ 09:32
Сердце было не на месте. Это отвратительное, царапающее своими острыми когтями изнутри чувство непонятной тревоги, изматывало, не позволяя не то что заниматься делами первостепенной важности — просто усидеть на месте, а оттого вот уже второй час подряд он мерил шагами свой кабинет, периодически сбрасывая практически без умолку звонящий телефон. Плевать на все: на работу, карьеру, проблемы, — что-то случилось. Он чувствовал это кожей. И должен был что-то сделать… Сбросив очередной звонок, он пробежался пальцами по сенсорной клавиатуре, выводя на экран интересующую его информацию, и снял трубку. Бесконечно долгие гудки и тихий треск помех выводили из себя, погружая все глубже в это нервное состояние, превращая его в ходячую бомбу, детонирующую от абсолютно любой мелочи. Нет, все же сука она, Судьба… Бросив телефон на стол, он сдернул со спинки стула пиджак и вышел из кабинета. Надо было лететь тем же рейсом и убедиться в том, что все в порядке. Лично. Тогда бы не было сейчас всего этого дерьма. И не пришлось бы метаться из стороны в сторону, как птица в клетке, в этом убивающем непонимании, обрывать телефон гостиницы, к которому как назло никто не подходит, с одним лишь желанием: разнести все к чертям собачьим, поставить на уши всю страну, но убедиться, что с ней все в порядке. Наверное… Господи, да что с ним творится в последние два года? Мрачный, закрытый, он ушел с головой в работу, но даже это не спасало, постоянно возвращая в то февральское утро, перевернувшее с ног на голову всю его жизнь, и убившее все хорошее, что вообще в ней когда-либо было. И это только его вина. Его ответственность, и он будет нести этот крест до конца своих дней… — Андрей Михайлович, — он вошел в кабинет к начальнику, не удосуживаясь просить о разрешении, но лишь потому, что восседающий за столом и разгребающий какие-то рабочие бумаги седовласый человек в очках был хорошим другом отца, — отправьте меня в Припять. — Что значит «отправьте»? Ты что, посылка или письмо? — Андрей Михайлович исподлобья бросил взгляд на вошедшего, на мгновение отрываясь от своего дела. — Отправьте, — усмехнулся, продолжая изучать документацию, — это с какой такой радости, позволь спросить? — Мне необходимо там быть. — Необходимо? Для чего? — он явно ждал объяснений, но их не последовало. Подняв голову, он чуть прищурил глаза, вглядываясь в каменное лицо подчиненного, в голове перебирая варианты столь странного поведения. Хотя на самом деле причина была всего одна, и была ему очень хорошо известна. — Забудь о ней, Егор. Она не твоя женщина. — Мне плевать, — холодно ответил офицер. От нарастающей в груди ярости кипела кровь, и стоило не малых усилий сохранять внешнее спокойствие. — Будет международный скандал. — Да хоть межгалактический! — огрызнулся Егор. — Мне плевать, я должен быть там! — Довлатов, вот ты скажи мне, ты идиот? — Андрей Михайлович откинулся на спинку кресла. — Или тебе нравится наступать на одни и те же грабли? Забудь о ней. За-будь, я тебе говорю… — а он бы и рад это сделать, да только как забыть человека, которому всецело и без остатка принадлежит твое сердце? Человека, который нужен тебе так же, как этот чертов воздух, потому что без него ты не можешь дышать, ты задыхаешься и медленно умираешь? Человека, ради которого ты готов горы свернуть, грудью на амбразуру лечь, да хоть под танк, если понадобится! Даже пойти наперекор собственному отцу и всей стране, бросить вызов системе, лишь бы иметь возможно просто быть рядом. Как это сделать? Есть от любви какое-то лекарство? И если есть, то как оно называется?.. — Во-первых, давай начнем с того, что она замужем… — Благодаря вам и вашему нежеланию признавать собственные ошибки, — практически прорычал мужчина. — Ничего этого бы не было, послушай вы ее тогда, четыре года назад. Но нет, Союз нерушимый, проблем в нем нет и не было никогда! — он стукнул кулаком по столу так, что стоящие в стакане письменные принадлежности подпрыгнули. — Ты мне эти речи брось! — начальник резко выпрямился. — Ты офицер госбезопасности, а не доверчивый соседский мальчишка! Ты принимал присягу и клялся Родину защищать! — разнесшаяся по кабинету звонкая трель телефонного звонка заставила Андрея Михайловича прервать пламенную тираду и бросить взгляд на определитель. Переведя тяжелый взгляд на сидящего напротив Довлатова, он горько вздохнул, и продолжил, позволяя себе не отвечать на звонок: — Это во-первых. Во-вторых, еще раз повторяю, будет международный скандал, если эта ваша порочная связь выплывет наружу, — он брезгливо дернул рукой. — И в-третьих, нам с Тимофеем Ивановичем стоило больших трудов оформить весь ваш пионерский бунт в то, что ты сейчас наблюдаешь. И не вздумай все это испоганить! Всем составом по этапу отправимся. От прозвучавшего имени Егор поморщился. Для полноты всего разыгравшегося безумия не хватает только нравоучительных речей отца, который опять бы начал вдалбливать в голову, что выбранная сыном девушка не подходит под понятие «идеальной офицерской жены» — слишком умная, слишком своевольная, слишком наглая. Подумать только, женщина и пошла против целого государства! Решила доказать несостоятельность советских ученых прошлого века, и то, что она разбирается в вопросе безопасности ядерного реактора лучше всех остальных… Сердце кольнул игла боли. Нет, что-то действительно случилось. Это шарнирное состояние не может быть простой случайностью. Что-то правда произошло, что-то плохое. — Направьте меня туда. Официально, как представителя Центрального аппарата для контроля за ситуацией, — спокойным тоном снова озвучил свою просьбу Довлатов. — К госпоже Вагнер ближе чем на два метра я не подойду, слово офицера, — он врал, безбожно врал, глядя в глаза начальнику, наплевав на совесть и честь. Конечно подойдет, конечно… — Андрей Михайлович, там что-то не так, я сердцем чую. — Егор, — очередной горький вздох, будто бы понял, что объяснять что-то глубоко влюбленному мужчине — мальчишке по сути — все равно, что кидать в стенку горох — бесполезно, — ты хоть понимаешь, что ходишь по лезвию ножа? Ты рискуешь всем, в том числе своей головой. И ради кого? — покачал головой, снимая очки. — Жениться тебе надо, парень. Тогда вся дурь из башки выйдет… — Приму к сведению, — желание прописать в челюсть сидящему напротив человеку, несмотря на его почетный возраст, росло с каждой секундой. В голове вдруг всплыла оброненная возлюбленной фраза о том, как сильно она ненавидит всю эту сучью систему, которая в угоду собственному эгоизму и псевдо-благополучию граждан перемалывает в фарш всех, кто посмел сказать хоть слово против. Как же она была права, а он просто дурак, который тогда этого не видел. А когда увидел, было уже слишком поздно. — Товарищ полковник, или вы меня туда официальным приказом направите, или я в самоволку уйду, вы же знаете, за мной станется. — Ультиматум решил поставить? Мне? Смело, смело, — усмехнулся Андрей Михайлович. — Знаешь, ты своим упрямством и обостренным чувством справедливости мне одного старого друга напоминаешь. Лучший среди всех нас, но такой же вот баран упертый. Был, — хмуро заметил, и только раскрыл было рот, чтобы еще что-то сказать, как снова зазвонил телефон. Махнув рукой в сторону двери, он дал понять, что разговор окончен и требования не будут удовлетворены, и снял трубку. Егор поджал губы и поднялся с места. Нет, конечно он ожидал, что именно этим все кончится, но все же была какая-то крупица надежды на адекватный исход нелегкой беседы. Ну, раз так, значит план Б — самоволка. А там плевать, пусть хоть расстреляют у стен Кремля, все равно уже будет. Главное убедиться, что все это ни что иное как всколыхнувшиеся старые чувства от этой неожиданной встречи в Шереметьево, и с ней в действительности же все нормально. А не предвестник чего-то непоправимого. Вот чего-чего, а становиться Вангой в мужском обличии совершенно не хотелось, и лучше уж все списать на окончательный сдвиг по фазе… Дверь перед его носом рывком распахнулась и его едва не снесла влетевшая в кабинет секретарша с целым ворохом распечаток. Колючее чувство тревоги снова вонзило в грудь свои острые шипы, погружая их все глубже. — Вера, — окликнул ее Егор, когда она оказалась в приемной, оставив начальника наедине с рабочими бумагами, — что случилось? — Ой лучше не спрашивайте, товарищ майор, — она упорхнула в сторону своего стола, быстро перебирая пальчиками по клавиатуре, и через секунду загудел принтер. — Авария, страшная авария… — Верочка, сделай нам, пожалуйста, два чая, — попросил появившийся на пороге полковник. Вид у него был напряженный и несколько обескураженный. — У тебя часом в роду колдунов, шаманов или экстрасенсов не было? — поинтересовался он у Довлатова, жестом приглашая пройти обратно в кабинет. — Эм, нет… — Значит ты первый, поздравляю. Накликал беду на наши головы, — Андрей Михайлович устало опустился в кресло. — Я не вполне понимаю, что вы имеете в виду, товарищ полковник, — Довлатов чувствовал, как холодеет затылок и волоски на коже встают дыбом. — Что я имею в виду… Ты хотел в Припять? Ну так езжай, — он бросил на стол перед ним ту самую груду бумаг, что принесла секретарша. — Несколько часов назад, на подъезде к городу Припять произошла авария: делегационная машина столкнулась с вылетевшей на встречную полосу иномаркой, водитель которой был вусмерть пьян… Распечатками оказались сделанные на скорую руку фотографии с места происшествия. Следы протектора на асфальте, осколки битых стекол и фар, лужицы темнеющей крови, разлетевшиеся личные вещи, страницы рабочей документации и бежевый шелковый платок, примостившийся на ветви растущего рядом кустарника. Разбитая практически в хлам машина марки Мерседес против хода движения стояла на краю обочины. Искореженный силой удара металл обагряли еще свежие кровяные струйки, стекающие с полотна сработавшей подушки безопасности, но водителя в салоне уже не было. По предварительному отчету, что прилагался далее к жутким фотокарточкам, его, виновника всех бед, уже доставили в Припятскую больницу в тяжелом состоянии, и сейчас врачи ведут борьбу за его жизнь. И лучше бы им это удалось, ибо разговор с ним предстоит нудный и долгий. Второй автомобиль, только в понедельник сошедший с конвейера, еще вчера новенький и свеженький ЗиС-110-20, сверкающий идеально нанесенной черной краской и красной фигуркой флага Союза на капоте, теперь представлял собой унылое зрелище полностью выгоревшей груды металла. Останки тел бережно извлекали из потушенного салона, выкладывая на дорогу, прикрывая желтыми пластиковыми пакетами. Всего четыре человека, личности которых еще только предстоит установить, в виду невозможности их опознания посредством зрительного контакта. Но все из того же предварительного отчета следовало, что трое из них — члены прибывшей с проверкой на Чернобыльскую атомную электростанцию международной миссии, главой которой и была госпожа Вагнер Кира Владимировна, и чье имя, такое родное и теплое, первым значилось в списке погибших…