Чернобыльская зона отчуждения 01:24
Квартира, в которой они застряли, окнами выходила на поросший травой и деревьями стадион. В вечерних сумерках полуразрушенное здание входа выглядело зловеще, зияя чернотой своих проемов, будто пустыми глазницами мертвец. Так оно и было по сути, но даже от осознания этого легче не становилось. Кира сидела на подоконнике, бездумно блуждая взглядом по улице, ни за что конкретно не цепляясь. Краем глаза она следила за майором: тот от нечего делать уже раз в десятый разбирал чуть ли не по винтику пистолет Макарова, раскладывая все стальные внутренности на куске разбитого платяного шкафа. Отточенные движения, доведенные до автоматизма, лязгающий звук металла вдруг напомнили ей не самый приятный момент жизни. Картинка смазалась, возвращая в пучину пережитого… Ее грубо запихнули в машину у самого входа в общежитие на глазах у нескольких десятков студентов. Но тем, кто это сделал, не было до малолеток абсолютно никакого дела. Даже если эти молокососы обратятся в милицию с заявлением о дерзком похищении, его либо не примут, увидев указанные в бумаге регистрационные знаки, либо примут, но закроют через пару часов за отсутствием состава преступления, имея в виду все те же автомобильные номера. Против Комитета Государственной Безопасности не попрешь. А против лома, как известно, нет приема, и уж тем более, если на нее, Самойлову Киру Владимировну, саму собирается внушительная папка пусть и с липовыми, но, однако ж доказательствами работы на разведку иностранных государств… Наручники перетягивали кожу запястий, причиняя боль, но она терпела. Через плотную ткань надетого на голову мешка не было видно ровным счетом ничего, оставалось лишь считать повороты длинного коридора, по которому ее вели, все так же грубо держа под руку и дергая всякий раз, когда она спотыкалась. Ей в голову вдруг пришла мысль о том, что ее ведут на расстрел. В том, что это был сырой подвал Лубянки, она была уверена на все двести процентов: уж слишком хорошо она знала дорогу от своего жилья до здания Центрального аппарата. Могла с точностью до секунды сказать, сколько времени они тратят на светофорах, сколько проходят поворотов и как долго едут по подземной парковке. Все же пошел четвертый месяц ее почти каждодневных допросов. Хотя сегодня все изменилось. Более грубое отношение, вонючий мешок на голове, железо, сковывающее запястья, и молчание всю дорогу. Лязгающий звук открывающихся засовов разорвал тишину, и в спину больно ткнули пальцами, заставляя перешагнуть порог помещения. Плотная холщовая ткань резко сорвалась, глаза резануло ярким льдисто-белым светом. Кира чуть поморщилась, смаргивая выступившую влагу, и обернулась. Но дверь позади нее уже с грохотом закрылась, отрезая от внешнего мира, оставляя в полном одиночестве и гнетущем безмолвии. Стены квадратного помещения, размером не больше общажной кухни, обшиты стальными листами, в серую бетонную плиту потолка вмонтированы яркие светодиодные лампочки, над выходом темнела решетка воздуховода, а в правом углу тускло поблескивал глазок камеры. Вот и все убранство. Ни стола, ни стула, ни даже ведра на случай нужды. Просто пустой короб комнатушки и ничего больше. Собственно, ничего другого ожидать и не приходилось. Хмыкнув про себя, Самойлова медленно обходила место своего заточения, считая стыки обшивки. Заведенные за спину руки, скованные наручниками, которые доставившие ее сюда товарищи не удосужились снять, ныли. Кожу кололо иглами, мышцы затекали, и она пыталась их размять, совершая круговые движения плечами, но туго затянутые браслеты каждый раз все сильнее впивались в запястья. Кира закусила внутренние стороны щек, чтобы сдержать рвущийся наружу стон боли. Все-таки, работающие в Конторе люди отличались особой степенью садизма… Воздуховод вдруг загудел, наполняя все помещение легкой вибрацией. Вырвавшийся из нее поток морозного воздуха отскочил от стены напротив, обдав своей свежестью единственного обитателя камеры. Поежившись, девушка шагнула в сторону, стараясь уйти с прямой наводки, наивно полагая, что все это скоро закончится. Но температура падала и ощутимо быстро. Настолько, что при выдохе изо рта вырывались облачка пара, а по стенам полз витиеватый узор, какой обычно мороз студеной зимой оставляет на окнах. Легкое хлопковое платье, рассчитанное на жаркую погоду, не задерживало тепло, позволяя холоду беспрепятственно опутывать тело своей паутиной. Чувствительность пропадала, уступая место одеревенелости. Чтобы хоть как-то разогнать кровь по венам и не позволить себе окоченеть до смерти, — а именно этого и добивались эти защитники Родины с замашками маньяка, — Кира прыгала на одном месте, попеременно подгибая то одну ногу, то другую. Но это мало помогало. Раскаленный холодом металл наручников обжигал, казалось доставая до самых костей. Зубы стучали, сильная дрожь волнами проходила по телу, дергая из стороны в сторону, словно в припадке. В попытках сохранить остатки тепла, она опустилась на ледяной шершавый пол, склоняя голову к коленям, касаясь лбом отливающей синюшным цветом кожи. Еле теплое рваное дыхание обдавало ноги, но едва ли этого хватало. Сердце стучало все медленнее, мысли путались, веки налились свинцом, закрываясь под собственной тяжестью. Очень сильно хотелось спать, и бороться с этим ощущение уже не оставалось сил… Киру передернуло. Она скользнула руками по собственным плечам, немного растирая их, пытаясь сбросить пелену леденящих воспоминаний. Не время и не место предаваться оным, тем более, что забыть она их пыталась как страшный сон вот уже почти четыре года как. Не получалось, они все равно прорывались через выстроенные внутри сознания баррикады, время от времени давая о себе знать. — Замерзла? — Егор мазнул по ней взглядом, отправляя собранный пистолет в набедренную кобуру, и поднялся. Расстояние между ними можно было преодолеть в один размашистый шаг, но он отчего-то помедлил, делая два средних. — Нормально, — натянуто улыбнулась девушка, выпрямляясь. — Держи, — он снял с себя легкую камуфляжную куртку, под которой скрывался надетый поверх футболки цвета хаки бронежилет, и мягко накинул ей на плечи. — Спасибо, — теплая, согретая мужским телом ткань, пахла странной, но довольно приятной смесью из пороховых газов, машинного масла и древесного парфюма. Кира сильнее укуталась в куртку, прижимаясь к ней щекой. — А ты? — А я с детства закаляюсь, — подмигнул ей вояка. Их взгляды встретились лишь на секунду, после чего девушка поспешно отвернулась, но этого вполне хватило для того, чтобы в сердце майора всколыхнулось что-то доселе ему неведанное. — Ты не очень-то горишь желанием разговаривать, — вдруг начал он, привлекая ее внимание, — но я все же спрошу: кто ты? — в ее глазах отразилось недоумение, но она молчала, ожидая продолжения. — Я знаю Костю, историю его семьи, но ты… — он на мгновение задумался, изучая ее. — Как ты выжила? — он вдруг обхватил ее лицо руками, вглядываясь в блеснувшие испугом изумруды глаз. — И почему я вижу тебя второй раз в жизни, но чувство такое, будто знаю всю жизнь? Почему в моей голове ты занимаешь гораздо больше мыслей чем должна? — По легендам и сказаниям такие чувства возникают между родственными душами, — спокойно ответила она, хоть внутри все дрожало. Но не от страха, а от ярого желания впиться в эти тонкие губы. Забыть про все: Зону, Проводника, весь этот чертов мир и возложенную на них миссию, — забыть и отдаться страсти прямо здесь, посреди разрушенного города, на этом грязном полу под аккомпанемент воющих где-то неподалеку волков. Но она сдержалась, до боли сжав полы куртки, чувствуя, как неровные зубчики молнии впиваются в мягкую кожу ладоней. — Возможно, когда-то давно, в прошлых жизнях, мы были знакомы. Если, конечно, ты веришь в переселение душ. — А ты? — спросил, все еще сжимая ее щеки своими широкими ладонями. — Я? — Кира тихо рассмеялась. — Я человек науки, я не могу верить в то, что нельзя доказать. — Но ты все равно веришь, — заключил Егор, наконец, отпуская ее и отходя на полшага назад. — Изначально речь шла о тебе, — уклончиво заметила Самойлова и улыбнулась. Но ее улыбка быстро сползла от чувства приближающейся опасности. Она резко обернулась, напряженно вглядываясь в темноту. На разбитой временем дороге, между девятиэтажной и «Авангардом», стояла целая толпа людей. Словно каменные изваяния, они не двигались, взирая своими подернутыми белесо-алой пеленой глазами, казалось, прямо на нее. Она же настолько ясно видела каждого, как если бы они находились на расстоянии вытянутой руки: каждую морщинку, каждую складочку между бровей, каждую залегшую тень и каждый, даже самый малейший порез, ссадину или болячку. — Твою ж за ногу, — пробормотала Кира, смотря на клубящийся возле их ног, стекающий патокой по высокому остову трибун туман цвета крови с молоком. Сердце забилось быстрее, ощущение приближающейся катастрофы болью сдавило виски. — Что там? — Егор хотел было подойти ближе, но девушка довольно резво выбросила в сторону руку, упираясь ладонью в широкую грудь, останавливая. — Нет, — произнесла, чувствуя, как от захватывающего ужаса холодеет затылок и волоски на коже встают дыбом, — не подходи, — она мотнула головой, нервно сжимая пальцами свободной руки бетонный край подоконника. — Ты мне веришь? — Кира повернулась, вперивая в Довлатова испытующий взгляд. — Что за вопрос? — выгнул одну бровь мужчина. — Нормальный вопрос. Так веришь или нет? — Допустим, — медленно кивнул Егор, пытаясь понять, что было в ее голове сейчас. — Хорошо. Оружие на предохранителе? — времени оставалось слишком мало, она чувствовала это на уровне инстинктов. — Да, — ответил и сузил глаза: — Что ты задумала? — Тебе надо запомнить две простые вещи, — о, как бы она хотела все ему объяснить, как бы хотела расписать все в красках, да не успеет. Он уже здесь. — Первая, — она спорхнула с подоконника, увлекая майора вглубь помещения. Из-за весьма ощутимой разницы в росте, что именно сейчас до дикого бесила и заставляла жалеть о брошенных в бункере пятнадцатисантиметровых каблуках, ей пришлось чуть запрокинуть голову дабы сохранить зрительный контакт, — что бы ни происходило, что бы ты не услышал, чтобы ты не увидел, что бы не почувствовал, не сходи с места, и тем более не подходи к окну. Лучше вообще закрой глаза, — она глянула на него полным решимости взглядом. Отступать она явно не собиралась, и он чувствовал, что, если потребуется, она пойдет на любые ухищрения, но заставит его сделать так, как надо было ей. Хмыкнув, Довлатов кивнул, мол, все понятно, и плавно опустил веки. — И вторая, — она заботливо поправила сползшую лямку автомата, — кроме тебя и меня в этой комнате живых нет. — Только мертвые, — невесело усмехнулся майор, но никакой реакции не последовало. — Кира? — и снова в ответ одна лишь тишина. — Самое время для игры в молчанку, — пробурчал мужчина, распрямляя спину. Желание открыть глаза и посмотреть, почему замолчала его спутница, жгло изнутри. Но он держался. И не с таким сталкивался. Во время службы бывало всякое, и закаленный кровопролитными боями в горах Кавказа рассудок просто так не взять даже Зоне. «ЕГОР!» — раздавшийся в гнетущим безмолвии крик оглушает, звеня в ушах. Он дергается в сторону, проворачивается на месте, борясь с сильным желанием распахнуть веки и бездумно броситься на помощь. И это желание царапает изнутри, причиняя почти физическую боль. Нет, это не может быть правдой. «ПОМОГИ МНЕ! ЕГОР! ПОМОГИ!» — голос Киры холодный, полный отчаяния, но все же отчетливый и сильный, такой, что каждое произнесенное слово отзывается тупой болью, будто в голову забивают метровые гвозди. Он звучит набатом, отскакивая от голых стен, заполняя собой все пространство. Окутывает пеленой, душит ледяным прикосновением шелка, не позволяя сделать даже самый короткий вдох. От нехватки кислорода дерет легкие, мышцы колет иглами, принося столь ненавистное чувство онемения. Удар о бетонный пол колючками расходится по коленям, и невидимая петля вдруг ослабляется, воздух врывается в грудь, скручивая в приступе сильного кашля… — Сука, — цедит сквозь зубы Довлатов, сплевывая наземь. На задворках сознания бьется истеричная мысль о том, что это все Зона, она играет с ним, проверяет на прочность, испытывает. Но зачем? Вопрос, на который у него нет ответа. Да и не будет никогда, он не сможет понять Зону, какие бы мотивы у нее не были. До этого момента он относился к ней как к чему-то неодушевленному: просто загрязненное радиацией место с пустыми коробками домов и расплодившимися дикими животными. Все. Он не верил в мистику, во всех этих экстрасенсов, гадалок, а потому и не думал, что у нее, Зоны, тоже может быть если не разум, то отголосок чьего-либо рассудка, не думал о том, что она вообще может быть живой. «ЕГОР! МНЕ БОЛЬНО, ПОЖАЛУЙСТА…» — снова крик… Истошный, вымученный, молящий он острой бритвой режет сердце, кроша последние крупицы воли. Сквозь сотрясающий стены ор прорывается грозное животное рычание, клацанье зубов и мелодичный звон стучащих друг о друга звеньев оборванной цепи, говорящей о том, что верная слуга Зоны здесь и не просто готова, а уже рвет на части всех, кто попадается ей на пути. Хруст ломающихся костей, сопровождающийся довольным чавканьем, шурупом ввинчивается в мозг, что тут же рисует нелицеприятные картинки, собранные из всех просмотренных фильмов ужасов, пережитого в жестких боестолкновениях, увиденного в госпиталях. Терпение тает, с каждым мгновением все труднее держать себя в руках. Еще одно слово, — крик, шепот, да что угодно, — и плевать он хотел на все предостережения, запреты и правила. Он не может позволить ей умереть, только не так, только не здесь… Эта девчонка, появившаяся из ниоткуда, почему-то слишком прочно засела в его голове, поднимая со дна эмоциональной бездны странные чувства… Булькающие хрипы шершавой рукой касаются плеча, и он снова дергается, едва ли не врезаясь в оставленную местными давно прогнившую и разбитую мебель. Он с силой сжимает кулаки, выдыхая с внутриутробным рыком. Жмурится так, что перед глазами проявляются разноцветные всполохи и точки, складываются в диковинные узоры, будто бы смотрит в калейдоскоп. И это уже почти за гранью… Еще секунда и сходящий на нет вой напополам с всхлипами оборачивается яростью. Холодной, стегающей плетью, что оставляет после себя глубокие ссадины с рваными краями, откуда горячими струями хлещет кровь, обагряя собой военную форму. Пульсирующая боль затуманивает разум, срывается с сжатых в тонкую линию губ сдавленными стонами. Пальцы царапают покрытую пылью поверхность, цепляясь ногтями за выбоины и трещины, в надежде остановить новые вспышки. Но зубовный скрежет, раздающийся прямо над ухом, режет не хуже ножа, вскрывая вены, лишая последних сил. Открытые раны напоминают бурлящую багровым фонтаном реку, что топит своими водами все прибрежные зоны. «ПОСМОТРИ НА МЕНЯ! ПОСМОТРИ, ЧТО ОНА СО МНОЙ СДЕЛАЛА! НУ ЖЕ!» — безысходность тяжелым дыханием ударяет в лицо, с частичками кислорода проникая в нос, вызывая приступ тошноты. Егор дышит глубоко и медленно, гася поднимающиеся из глубины сознания все эмоции и ощущения, такие лишние сейчас. Тело становится ватным, наливается странной тяжестью и тянет к земле. Но он пересиливает эту тягу, выпрямляясь, сжимая ладонями рукоять автомата, оглаживая указательным пальцем правой руки небольшую плашку предохранителя. Покрытый песком и пылью пол вибрирует от запредельных децибел, отзываясь дрожью во всем теле; кровь от лопнувших под давлением звука барабанных перепонок крупными ленивыми каплями сползает по краям щек. Слух притупляется, но даже так он слышит рокот падающих камней, будто кто-то по доброте душевной решил разобрать завал, заперший их в этом гадюшнике. Приглушенные вопли каких-то людей прорываются сквозь завесу глухоты, и атакованный Зоной здравый смысл трещит по швам, рисуя картинки из дешевого ужастика про зомби-апокалипсис. Но все это отходит на второй план, стоит только сильнее сжать руками стальной корпус родного калаша, что так приятно холодит кожу, давая потерявшемуся в этом гомоне безумия уму маленькую крупицу чего-то реального… Ледяной ветер, что все это время гулял по комнате, исчез, уступая место теплу неожиданно прильнувшего к нему тела. Девичьи руки кольцом сомкнулись на шее, губы плотно прижались к его собственным, печатая на них несколько отчаянный поцелуй. Опешив, Егор не сразу осознал происходящее, лишь крепче сдавливал автомат. — Все хорошо, — произнесла Кира, отрываясь, и легонько, словно боясь, коснулась щеки. Довлатов, все еще держа глаза закрытыми, поймал ее руку, плотнее прижимая к гладко выбритой коже. Было в этом жесте что-то давно забытое и ушедшее, что-то родное. — Все хорошо? — Что это было? — спросил майор, выпуская тонкую ручку из пальцев, наконец открывая глаза и вглядываясь в темное лицо собеседницы. — Ты о чем? — она изобразила искреннее непонимание, но лишь потому, что сама толком не могла объяснить. Слишком уж все сложно, сложнее чем в прошлое ее появление здесь. Тогда у нее была цель, она знала, что делать, как быть, с кем говорить, а сейчас… сейчас все напоминает головоломку уровня «пять звезд», разобраться в которой с кондачка не получится. — Издеваешься? — А ты хочешь, чтобы я издевалась? — все тот же недоумевающий тон, к которому добавилась лукавая улыбка и игривость, полыхнувшая в зеленых глазах. — Прекрати и объясни наконец, что происходит, — хмуро произнес Довлатов. — Почему мы здесь? Почему ты здесь? Что вообще все это значит?! — Это Зона, — пожала плечами девушка, вздыхая, и уже хотела было встать, но он удержал ее, притягивая к себе так, что в живот больно уперся выступ затвора. Его губы были слишком близко, сердце на мгновение замерло, а после принялось биться в ускоренном темпе. Она вдруг ощутила себя тем самым Говоруном из «Алисы», что на последнем издыхании парил возле входа на космический корабль, выдавая лишь одну единственную фразу: «Держаться больше нету сил. Держаться больше нету сил». Но она должна была. Если не ради себя, то ради него. — Я не могу сказать тебе всего, это… все так запутано, так сложно… — Ну, я большой мальчик, распутаюсь уж как-нибудь. Ты главное начни, — настаивал на своем Довлатов. — Егор, — тихо произнесла она, и его имя, сорвавшееся с ее уст, прошлось по телу электрическим разрядом, — оно тебе не надо, поверь. Не лезь во все это. — Проблема в том, что я уже, — он качнул головой в сторону, вот, мол, смотри, в каком дерьме мы все тут плаваем, стараясь не утонуть. — Пять лет как уже. — Егор, — нежное прикосновение ладони к лицу, полная любви улыбка и искрящиеся от боли глаза — она всеми силами старалась сдержать всю ту скорбь, что рвала сердце от одного лишь осознания его теперь уже неминуемой гибели. И как бы она хотела все изменить для него, чтобы его жизнь даже краем не соприкасалась с Зоной, но не могла. Слишком поздно… Пальцы прошлись по светлым волосам, чуть растрепанным от всех свалившихся на них приключений, замирая на задней стороне шеи. Кира наклонилась, прислоняясь своим лбом к его и тихо, почти умоляюще произнесла: — Не заставляй меня, прошу, пожалуйста, не надо. Ты сам все поймешь, чуть позже, но поймешь. Просто прими это, — одинокая слезинка сорвалась с ресниц, проскользив по щеке, теряясь где-то под подбородком в вороте черной футболки. Пророненная фраза сработала как триггер, доставая из недр памяти солнечную картинку… Между ними было расстояние сантиметров в десять, не больше, и ему очень хотелось его сократить до минимального, приобнять легонечко за талию, так, чтобы ее голова опустилась на его плечо и просто молчать, наблюдая за тем, как красный диск солнца медленно закатывается за горизонт. Но он этого не делал, прекрасно понимая, что она чужая женщина, и он не может просто так влезать в ее личную жизнь, как бы сильно этого не хотел. Не пристало офицеру КГБ поступать таким образом. Он будет ждать, когда она сама этого захочет. Он готов ждать, сколько угодно долго готов… От налетевшего порыва ветра она вздрогнула, и в следующее мгновение на ее плечи опустился его пиджак, согревая своим теплом. — Спасибо, — прошептала Кира, боясь голосом разбить такую хрупкую идиллию. Она чуть повернула голову, глядя на своего провожатого. В его серо-зеленых глазах горели отблески закатного солнца, придавая им какой-то особый шарм с ноткой игривости. Тонкие губы чуть изогнуты в улыбке, а взгляд направлен куда-то далеко-далеко, да и сам он будто не здесь. Почему-то именно в этот момент ей показалось, что сейчас он — настоящий. Не холодный и жесткий офицер госбезопасности, который ходил за ней по пятам, прислушивался к каждому ее слову, приглядывался к каждому ее движению, а живой, добрый и внимательный молодой человек с прекрасным чувством юмора. И как хорошо было бы его обнять, почувствовать тепло его тела и крепкие руки, сжимающие в ответ. И отчего-то вдруг так сильно захотелось его поцеловать, что ей спешно пришлось отвернуться, чтобы он не заметил залившей ее щеки краски. — Думаю, нам стоит вернуться. Уже поздно, — пробормотала она, но Егор ее услышал. — Да, ты права, — он поднялся на ноги, галантно протягивая ей свою руку и помогая встать. — Так, ты скажешь мне для чего все это? — он снова задал этот вопрос, но на этот раз им руководил банальный интерес, а не поставленная командованием задача. — Чтобы избежать катастрофы, — ответила девушка, поправляя сползающий с плеч пиджак. — Я не верю в полную безопасность этого ядерного реактора, так просто не может быть. Я знаю, что его проектировали не дураки и все рассчитано с ювелирной точностью, но все же, у меня есть определенные основания считать иначе. — Какие? — но она не ответила, лишь тихонько вздохнула. — Ты… твое начальство, думает, что я какая-нибудь диверсантка, да? Завербованная американцами? — вдруг спросила, поднимая на него несколько грустный взгляд изумрудных глаз. — Не совсем, — Довлатов качнул головой. — Просто хотят убедиться, что твои намерения чисты и тобой руководит один лишь научный интерес. — Знаешь, если бы я действительно хотела убить десятки тысяч людей, я бы не писала диссертацию на эту тему, — пожала плечами Самойлова. — Кто тебя знает. Маньяков с ученой степенью история еще не знала, может ты хочешь быть первой? — усмехнулся Егор. — Первой в очереди на расстрел если только, — недовольно фыркнула Самойлова. — Егор, — она остановилась, едва касаясь его руки, призывая сделать то же самое, — не заставляй меня, прошу, пожалуйста, не надо. Ты сам все поймешь, чуть позже, но поймешь. Просто прими это… Егор моргнул, сбрасывая размытую пелену странного воспоминания. Это было больше похоже на наваждение, будто кадр из фильма с Кирой и Припятью в главных ролях. В том, что представший перед глазами город являлся именно ныне заброшенной частью Зоны, он не сомневался: слишком уж часто за эти пять лет приходилось бывать вблизи пристани. И в действительности она представляла собой куда более унылое зрелище, чем то, что нарисовала ему память. И память ли это? Может очередные проделки Зоны, стремящейся запутать и без того ничего не понимающего человека еще больше? Но с какой целью? Как обычно, вопросов больше, чем ответов и ничего с этим поделать нельзя. Но именно сейчас он склонен верить девчонке больше, чем собственному разуму. И если она говорит, что он сам все поймет, — возможно уже, просто нужно время переварить, — значит так тому и быть. Значит надо ждать… Невесело хмыкнув, Довлатов разжал хватку, позволяя Кире отстраниться. Девушка поднялась и отошла в дальний угол комнаты, утыкаясь невидящим взглядом в окно. Пустынная улица была затянута пеленой тумана, но он больше не представлял опасности. Проводник ушел, забрав с собой и всех своих миньонов. Он давно собирал себе армию, порабощая умы тех, кто оказался здесь из чистого любопытства. Тех, кого так долго ищет целых три страны, но все, что находит — трупы неугодных. Или слабых, уже ни на что не годных людей. Зачем ему все это? Хороший вопрос, над ответом предстоит еще как следует подумать, но потом. Возможно, когда-нибудь, когда голова будет более ясной, и монотонная боль не будет терроризировать травмированный перемещением во времени и пространстве мозг. Когда глаза не будут закрываться от усталости, и тело не будет таким тяжелым, будто чужим. Возможно… Она тяжело опустилась на небольшую крепенькую тумбочку, спиной прижимаясь к стене. Холод бетона прошил насквозь, прокатившись по организму волной крупной дрожи, несколько отрезвляя, собирая воедино лениво растекающиеся мысли. Итак, что они имеют на эту минуту? Нихрена они не имеют, кроме проблем. Обстоятельства складываются таким образом, что кроме невроза и тика вынести из них нечего. Сука зона… — Знаешь, — громыхнул в тишине голос Егора, — у каждого человека в жизни есть, как правило, одно воспоминание, которое способно вытащить его даже из самой кромешной темноты. Самое счастливое воспоминание, — ей не нужно было видеть его лицо, чтобы понять, что он улыбнулся. — Мне было лет десять, мы с родителями жили в коммуналке и денег катастрофически не хватало, девяносто третий год, перестройка и все сопутствующее дерьмо, — горестно хмыкнул он, — и мне тогда очень хотелось велосипед как у Петьки с шестого этажа. Такой красивый, с блестящей синей краской… Но я знал, что мы не могли себе позволить такое, а потому даже сначала не понял, когда на утро в свой десятый день рождения вышел из комнаты и спросонья врезался в него, — и снова улыбка тронула его губы, озаряя лицо мимолетным лучом счастья. — И лишь спустя годы я узнал, что папе пришлось продать свою импортную удочку, чтобы исполнить мою мечту. — У меня мечта была куда скромнее и проще — всего лишь чтобы мама с папой приехали домой на мой день рождения, — грустно, почти шепотом произнесла Кира, но знала, что ее услышат. — Они ученые-климатологи, сидят безвылазно на Северном полюсе и изучают как таяние его льдов влияет на Мировой океан, просчитывают всевозможные сдвиги течений и их последствия, — фыркнула она. — В детстве я ненавидела их работу, ненавидела все, что связано с наукой. Хотела быть кем угодно — балериной, актрисой, певицей, — но только не ученым, — она вдруг рассмеялась: — Но судьба повернулась иначе и в восьмом классе меня затянуло в водоворот из физики, механики и квантовых процессов… Так что все, что я помню из своего детства, отрочества и юности — это восемнадцать огромных плюшевых медведей белого цвета и столько же открыток с пожеланиями «Обрести себя». — Должно же быть что-то, не может быть, чтобы совсем ничего. — Наверное, — согласилась Кира и замолчала, прокручивая в памяти какие-то отдельные моменты жизни. Хороших воспоминаний было много, но счастливых ли? Вся ее жизнь сейчас казалась сплошным мраком, наполненным страданиями с самого детства. И даже физика, ставшая чем-то вроде отдушины, не полностью заглушала это чувство опустошения. Она добилась определенных результатов, даже высот, но едва ли все это принесло ей хоть крупицу счастья. Скорее наоборот, еще больше боли и слез… Сквозь черноту опутывающих дум вдруг прорезался яркий луч одного единственного воспоминания, что наполнило теплом заледеневшее сердце. — Два с половиной года назад я была в составе миссии на Игналинской станции в Литве, командировка на неделю для контроля исполнения всех предписаний по безопасности после локальной аварии, — она села, прижимая колени к груди. — Мы закончили раньше планируемого срока, и я решила, что это хороший момент для небольшого перерыва. Тем более, что это была часть моей Родины, по которой я безмерно скучала. Взяла пару выходных, машину в прокате и поехала в небольшой курортный городок — Клайпеда, — она улыбнулась. — Легкий бриз, шум прибоя, песок под ногами, человек, которого я люблю, и карамельный закат балтийских вод… Егор, — Кира вдруг прервалась, ее тон стал серьезным, — тебя ведь не должно здесь быть. Почему ты оказался в Зоне? — Ты даже не представляешь, как ты сейчас права, — хмыкнул майор. — Меня действительно не должно здесь быть. Больше тебе скажу, меня вообще уже не должно быть на этой земле, — не самый лучший момент для подобного рода воспоминаний. Тем более, когда судьба дала тебе второй шанс на жизнь, а ты наступаешь на те же грабли, снова оказываясь в зоне боевых действий и огребая по полной программе. — За шесть лет до Зоны, я служил на Северном Кавказе в составе объединенного полка ФСБ и МВД. После официального окончания Второй Чеченской там пошла партизанская война, которая плавно переросла в открытый терроризм. Мы занимались зачисткой боевиков исламистских группировок, и в те года Дагестан был полноправной горячей точкой, — горько усмехнувшись, он качнул головой. — В начале тринадцатого мой отряд выполнял поставленную командованием задачу по ликвидации одной из банд, эти твари засели в доме в центре города. Сработать надо было чисто, без шума и пыли, чтобы не поставить под удар мирных. И мы знали о них все: сколько их, где конкретно они находятся, состав вооружения, хоть и примерный. Не знали только, что здание окажется полностью заминированным, — несмотря на военную выправку, стальной характер и довольно крепкие нервы, в голосе майора проскальзывали нотки сожаления, ненависти и боли. — Нас было семь человек. Выжил только я. — Соболезную, — еле слышно протянула Кира. Закрадывающиеся в голову сомнения обретали вполне реальную почву, понемногу приходило понимание того, что на самом деле происходит. И если она права, хоть очень хотелось таковой не оказываться, то все еще хреновее, чем думалось в самом начале. А значит времени, которого раньше было вагон и маленькая тележка, у них практически не осталось. И придется вливаться в эту затеянную Зоной игру, на ходу изучая правила и постараться не умереть в процессе. Задачка не из легких, но что делать?..СССР-2.0, Украинская ССР, Припять 05:20
Бессонная ночь сказывалась на организме усталостью, не помогала даже четвертая чашка кофе. Разбирательства в том, как же так вышло, что ценный свидетель, находясь в коме в отделении реанимации, да еще и с охраной, умудрился выпасть с пятого этажа, затянулось. Просмотр камер, висящих на этаже, не дали ровным счетом ничего: в бокс заходил только медперсонал, дежуривший в этот вечер. Егор сидел в кабинете главврача, листая личные дела сотрудников, ища хоть какую-то информацию, что способна была дать делу малейшее движение. Тщетно. У каждого врача, медсестры, санитара просто безупречная биография: ни одного выговора, ни одного штрафа, одни благодарности, да и только. Прям образцово-показательная больница, хоть сейчас в пример всему Союзу ставь. — Невероятно, — пробормотал он, закрывая очередную папку, когда в дверях появилась белокурая голова Нины. — Не помешаю? — она сделала небольшой шажок, но все еще оставалась за порогом, ожидая приглашения. — Нет, проходите, Нина. Как успехи? — Никак. Никто ничего не видел, никто ничего не знает, — девушка отодвинула стул у дальнего края стола и присела. — Ну не мог же он в самом деле сам упасть. — Не мог. И если посторонних не было, значит это кто-то из персонала, вопрос только — кто? — он почесал подбородок. В этом деле очень много странностей и нестыковок, очень много допущений и еще больше вопросов. Все-таки что-то было не так. Профессионалы так грязно не работают, они после себя кроме так называемой визитной карточки вообще ничего не оставляют, а тут и пальчики, и окурки, и свидетели, пусть и малолетние. Кто-то либо торопится, неумело заметая следы, либо нарочно ведет по ложному пути. И если первое, то мотив должен быть прост, как перст; если второе — дело может иметь политическую подоплеку. Вот только этого ему для полного счастья сейчас не хватало — разбираться в житрожопых играх политиканов, а потом еще и тысячу отчетов строчить, для улаживания всех шероховатостей. — Егор..? — Ясногорская, вдруг оказавшаяся рядом, тронула его за плечо, вырывая из мыслей. Он поднял на нее вопросительный взгляд. — Может вам стоит передохнуть? Почти сутки на ногах… — ее забота вводила в некоторый ступор, но он понимал, что скорее всего это банальное проявление элементарной вежливости и наблюдательности. — Вы остановились в гостинице или на служебной квартире? — простой вопрос показался немного настораживающим, но он не подал виду. — В гостинице, — ответил Довлатов. — И да, вы правы, Нина, стоит немного передохнуть, — поднялся, сгребая в охапку отдельную стопку личных дел, куда входили все врачи и персонал, имеющий доступ к наркотическим, полу-наркотическим препаратам и разной степени анестезии за последние пять лет. Стоит глянуть на этих людей еще раз, возможно в прошлый раз он что-то и упустил. — Придут результаты по пальчикам — звоните. Архив даст ответ по татуированному — звоните. Появится новая зацепка… — Звонить, поняла, — лучезарно улыбнулась стерлей. — Отдыхайте, товарищ майор, — он кивнул и вышел, сопровождаемый сияющим взглядом коллеги. У входа ждала черная «Волга». От медсанчасти до «Полесья» можно было добраться пешком минут за десять, но раз уж выдали машину… В салоне тихо играла музыка, обширное заднее сидение озарялось тусклым светом лампочки. Но этого хватало, чтобы пробегаться глазами по строчкам дел, отбрасывая в сторону ненужные. Все слишком беленькие, все слишком чистенькие, аж зубы сводит! Да, Союз следил за репутацией, да, людей с младых ногтей воспитывали в строгости, с нерушимыми правилами и заповедями, с принципами и сильной моралью. Но даже в этих условиях люди все равно оставались людьми с чувствами, эмоциями, болью и переживаниями. И нет-нет да встревали в какое-нибудь дерьмо. Ощущение от пребывания в этом городе складывалось такое, будто они все, местные жители, с ума посходили. Просто помешались на идеализации своего бытия… — Антон, — обратился Довлатов к водителю — средних лет мужчине с чуть тронутыми сединой волосами, — давно вы в городе живете? — Так вже четвертий десяток пашов, Егор Тимофеевич, — улыбнулся тот. — А що, хочете до нас перебратися? Так перебирайтеся! У Москве поди дихати ничим, а у нас тут хоч и атомка рядом, воздух все чистише вашого буде. — Спасибо, конечно, но Москва мне сердцу ближе, — качнул головой Егор. — А за последние пять лет в городе ничего странного не происходило? Может на станции что случалось или вблизи нее? — Та не, ничого такого, чого б раньше не було. А хоча… — шофер на мгновение задумался, скользнув взглядом по зеркалу заднего вида, цепляя глазами заинтересованное лицо офицера. — Люди кажуть, шо психов тут розвелося, ууу, тьма тьмуща. Шо бачать они штуки, яких насправди нема: будинки, дома по вашому, розбити, город покинутий, зверив диких и людей мертвих. Наше ПНД не справляеться з ними, кого до Киева видправляють, кого до Чернигова. Хтось сам еде. — И давно такое? — Так ось якраз пять лет и буде, — отозвался Антон, плавно останавливая машину. — У скольки забирати вас, Егор Тимофеевич? — Я наберу, Антон. Спасибо. Пока отбой, отдыхайте, — Довлатов мягко хлопнул дверью. Интересная ситуация вырисовывается, а ведь в новостях и сводках об этом ни слова сказано не было. Андрей Михайлович, поди, тоже ни сном не духом обо всем этом безумии. И надо бы наведаться в гости к командующему местным управлением КГБ, может он расскажет больше, чем гуляющие по улицам городишка слухи. Хотя, шестое чувство подсказывает, что начальник здешнего Аппарата лишь печально вздохнет, на полном серьезе спрашивая у московского товарища, а сам ли он часом умом не тронулся, раз сплетни по городу собирает? Еще б бабушек у подъездов послушал, вот чесслово… Хотя, порой, это самый правдивый источник информации и возможно стоит воплотить эту бредовую мысль в жизнь? Но, кроме шуток, как все эти сумасшедшие связаны с аварией? Ведь человек, который находился за рулем «Мерседеса», был полностью здоров. По крайней мере, если верить заверениям главврача и медицинской карте товарища Паско — здоровье такое, что хоть сейчас в космос запускай. И это несмотря на отсидку, курение и периодическое употребление алкоголя. Но самое удивительное во всем этом то, что это никак не складывалось в одну общую картинку. Будто кусочки от разных мозаик вдруг оказались в одной коробке. Как там у Лермонтова было? «Смешались в кучу кони, люди», н-да, прекрасно. Только ко всему прочему, сюда еще добавились преступные элементы, угрожающие своими действиями безопасности страны. Прям не город, а полноценное ОПГ!.. Телефон издал короткий резкий звуковой сигнал нового сообщения в специально разработанном лучшими техническими умами Союза приложении с весьма красочным названием СМУТА, призванного обмениваться мгновенными поручениями, указаниями и важной информацией между правоохранительными органами страны, без опасения утечки данных. Егор быстро набрал код доступа, входя в программу. Нина прислала ответ из архива, судя по которому искомый человек с татуировкой — Ужанков Тимур Тарасович по кличке «Змей», тридцать девять лет, уроженец города Гомель Белорусской ССР. Имеет три погашенные судимости: «Хулиганство», «Грабеж», «Умышленное менее тяжкое телесное повреждение»; привлекался по статьям «Соучастие», «Укрывательство» и «Бандитизм», получил пятнадцать лет общего режима, но через семь вышел по УДО за безупречное поведение и образцовую дисциплину. Не женат, детей нет. Прописан по адресу: город Гомель, улица Кожара, дом 36, квартира 83, но по месту прописки не живет более десяти лет. Текущее место положение неизвестно. Не плохо, очень даже не плохо. Дело сдвинулось с мертвой точки и обзавелось первым подозреваемым. Конечно, придется очень сильно постараться, чтобы доказать его причастность к аварии, но для задержания хватит и простого похищения. В конце концов, его уже можно закрыть за одну только угрозу убийством или нанесением тяжких телесных двум и более лицам… Майор долго всматривался в прикрепленную к сообщению фотографию, разглядывая круглое лицо с впалыми щеками, пытаясь вспомнить, видел ли он его где-нибудь по долгу службы? Возможно, пять лет назад здесь же, в Припяти, и видел. Отложив телефон, он взял в руки первую попавшуюся папку с именем врача-анестезиолога. И снова кристальная биография с безупречной работа в течение всей жизни и громкие проводы на пенсию с фанфарами и салютом. Не подходит. Следующий — молодой выпускник Киевского меда, медалист и отличник, работает всего три года и тоже без нареканий. Тоже мимо. Как и все, что шли после. Хотя… О, пресвятой Союз, неужели среди всех этих агнцев нашелся тот, чья репутация была не просто запятнана грязью, а полностью пропитана ею?! Да, так и есть, он наконец нашел то, что так долго искал. — Нина, еще раз здравствуйте, — произнес он, когда на том конце трубки раздался уставший полусонный голос старлея. — Мне нужна ваша машина.