Другая ночь

"… Дочь моя! Найди стране другого короля» (к/ф «Тень, или Может быть, всё обойдётся" 1991 г. Песня «Завещание короля»)

Анна медленно спустилась с больничного крыльца. Морозное утро резануло по глазам ярким белым светом. Закружилась голова. Доктор прав — суточное дежурство после всего случившегося даром не прошло. Ничего. Сейчас она постоит, передохнет. Заново привыкнет к холоду. И пойдет себе дальше. Домой. Чтобы завтра… Нет, лучше вечером вернуться сюда. К Якову. Какое счастье знать, что он жив. Поправляется. Что можно любить его — всей душой, до самозабвения, до боли! Можно верить ему — целиком, полностью, понимая — не предаст. Не обманет. Она не ошиблась когда-то, отдав себя Штольману. Ее боль — не его вина. Только вот он убежден в обратном. Чужое предательство, ударившее по обоим, Яков Платонович взял на себя. Как, как убедить его, что ничего страшного не случилось? Что ей безразличны сплетни и пересуды? И ему не нужно, совсем не нужно вызывать себя на дуэль. Дуэль… Клюев. Анна сжала губы. Он тоже не виноват, но не получается спокойно думать о нем, и не испытывать ярости. Почему нужно было стрелять в живот?! Зачем? Еще немного — и Яков был бы мертв. У нее не осталось бы ни-че-го. Даже надежды, которая упрямо прорастала в душе все эти пять лет! Слабость прошла. Наоборот, Анна ощутила прилив бодрости. Долго он, конечно, не продлится, и потом обернется еще большей усталостью. Но лучше воспользоваться моментом сейчас, чтобы сделать тягостный, но необходимый визит. Она отправится к Андрею Петровичу. И попытается спокойно все объяснить. Чтобы никогда больше он не вздумал угрожать ее Штольману! Анна поправила на голове шаль, и решительно зашагала по занесенным снегом улицам города. Бывший княжеский особняк встретил ее тишиной. На стук никто не отозвался. Но дверь оказалась не заперта, и Анна впустила себя сама. К счастью, разыскивать хозяина по всему дому не пришлось. Он был внизу, в гостиной. И явно успел увидеть посетительницу из окна. — Польщен, Анна Викторовна, — произнес Клюев, не оборачиваясь, — вы все-таки нашли время, чтобы и меня навестить! Анна смешалась — от стыда и обиды одновременно. Этот человек рисковал жизнью. Пытался отомстить за ее позор, будучи, по сути никем. И конечно, имел право надеяться, что хотя бы услышит «спасибо». Но даже из вежливости вымолвить подобное Анна не хотела и не могла. Он не просто стрелял. Он намеревался убить. Или сильно покалечить. Почему выстрел Штольмана пришелся в руку противника, а Клюев… Клюев воспользовался правом нанести смертельный удар?! Нужно успокоиться. И постараться быть справедливой. Клюев знал ее Тень. А поведение той давало полное право возомнить себя защитником и утешителем обиженной барышни. — Я пришла попросить у вас прощения, Андрей Петрович. Да, вот так. Прохладно, спокойно. Честно. Признаваться в собственном лживом кокетстве — это все-таки не благодарить за убийство. Ничего не поделаешь, за поступки Тени отвечает она, Анна. Как хозяин злой собаки — за сделанные животным укусы. Клюев повернулся, осторожно придерживая руку на перевязи. Внимательно взглянул на Анну, ожидая продолжения. — Произошло страшная ошибка. И мне очень жаль, что вы оказались втянуты во все это. — Ошибка? — переспросил он с деланным смешком, — то есть, господин Штольман свободен? И в скором времени поведет вас к алтарю? Другого вам не дано после столь тесной… дружбы. Кровь прилила к щекам. В голове зашумело. С трудом сохраняя спокойствие, Анна посмотрела прямо в глаза Клюеву. — Нет. Он женат. Однако, я не обязана открывать вам чужие — да и свои собственные тайны. Но Яков Платонович — человек чести. Передо мной он ни в чем не виноват. — Когда же вы успели узнать об этом? — сквозь иронию прорвались обида и боль, — вы не желали его видеть — и вдруг серди ночи врываетесь в палату. Рыдаете, падаете на колени! Он как-то театрально взмахнул здоровой рукой. Анна только вдохнула. Кто-то из сестер хорошо потрудился, разнося и приукрашивая сплетни! Ну и бог с ними. В ту страшную ночь она и на колени бы перед Яковом могла встать. Заслужила… — Откуда вы взяли невиновность господина Штольмана? ДУхи нашептали? — Можно сказать и так, — не стала спорить Анна. — Женщины … — горестно изрек Клюев, — чем больше вас унижают и мучают, тем сильнее вы привязываетесь! Почему? Он все равно обманет вас! Обманет и бросит. — Вы сейчас расстроены и обижены на меня, но не смейте! Не смейте плохо говорить о Штольмане! Сдержаться не получилось. Глаза словно заволокло пеленой. Гнев почти отключил разум. Яков не может себя защитить и оправдать, но она не даст его бесчестить! — Не стоит так переживать, Анна Викторовна, — ответил Клюев, — мало кто осмелится открыто обвинять в чем-то господина следователя. Но подумайте, кем вы сами стали теперь для жителей города? А я хотел спасти вас! — Дуэль не вернула бы мне репутацию, — возразила Анна. — Но вы хотя бы выглядели невинной жертвой обманщика! А теперь … Сами согласились быть при нем… — Кем? Она произнесла это очень тихо, но так, что Клюев вздрогнул. — Прошу простить меня, — он снова отвернулся к окну, — живите, как знаете, Анна Викторовна. Катары были правы, стремясь уничтожить мир. Отвратительное место. И лучше бы ему не существовать. Катары? Впрочем, сейчас это совсем неважно. Чтобы там не говорил Клюев, главное, он кажется понял: его заступничество Анне больше не требуется. — Как вы себя чувствуете, Андрей Петрович? — фраза звучала донельзя глупо и не нужно. Но не спросить Анна тоже не могла. — Буду жить, — он мрачно усмехнулся, — возможно, что и долго. Но сомневаюсь, что счастливо. — Вам делают перевязки? — Да. Не беспокойтесь, Анна Викторовна. Прощайте. — Прощайте, Андрей Петрович. Она вышла из комнаты, прикрыла дверь, и устало прислонилась к стене. Как ужасно — причинять кому-то боль. Весь этот год Клюев явно надеялся на то, что переменчивая соседка все-таки отдаст ему руку и сердце. Сама Анна развеяла бы эти мечты еще весной. Но Тень! Клюев ей нравился. А главное — идеально подходил для того, чтобы мучить Штольмана. Подогревать ревность. Изводить неопределенностью. Демонстрировать собственную независимость. Независимость от чего? От порядочности и верности? «А ведь я могла очнуться госпожой Клюевой, — с содроганием поняла Анна, — ответь Она на его предложение согласием. И была бы повязана с нелюбимым человеком … Против всякой воли…» Она спустилась во двор, и медленно двинулась к воротам. Сил оставалось — на донышке. Только чтобы не засыпать на ходу. «Пять лет назад Тени, наверно, понравился бы князь. Стала бы княгиней. Медицину, правда, он изучать бы не дал… Зато — салон медиумов… Заграница… Наряды. Известность. Все, как она любит… А что было бы со мной?!» Анна замерла, уцепившись за холодную кованную решетку ограды. Чужая, пустая, страшная жизнь мелькнула перед ней. И чужой страшный человек рядом — навсегда. Без права сказать «нет». — Бедный Яков! Бедный, бедный мой Яков! — вслух проговорила она. Нужно продолжить путь. До дома совсем близко. Пройти вдоль особняка, повернуть… От снежной белизны болели глаза. Анна то и дело закрывала их — буквально на секунду. Но в какой-то момент едва успела избежать столкновения. Рядом стояла высокая дама в темном пальто на меху, и держала за руку девочку лет тринадцати. — Извините, Елена Васильевна, — узнала Анна мамину знакомую, — солнце такой яркое… Здравствуй, Тина! Дама не ответила. Она медленно смерила девушку холодным, презрительным взглядом. Сжала губы. И — перешла на другую сторону улицы, увлекая за собой дочь. Тина, которой Анна летом вправляла вывихнутую при попытке залезть на яблоню ступню, обернулась. Огромные глаза с треугольного личика смотрели жалобно и недоумевающе. Рядом с Еленой Васильевной остановилась другая женщина, ниже ростом и полнее. Они заговорили, весьма выразительно качая шляпами, подчеркнуто не глядя в сторону Анны. «Подумайте, кем вы сами стали теперь для жителей города…» Она улыбнулась Тине. Кивнула. Стараясь сохранить прямую спину повернулась и двинулась прочь. " — Главное, чтобы Яков не узнал… А он все равно узнает. Хорошо, но пусть не сейчас! Когда поправится… Он опять будет винить себя. А ведь это все неважно. Нестрашно…» Ей не привыкать. Вечно она, Анна — не такая. Неправильная. Велосипед. Духи. Полиция… Штольман. Добраться до дома. Поесть. Поспать. И вернуться туда, в больницу. Пациентам все равно, что говорят об их докторе. Или нет? Одному пациенту точно все равно. Он любит ее любой. Даже той дрянной девчонкой, которой была Тень… Бедный мой, сколько ты от нее вытерпел! Мой… В голове толкались строки из какой-то старой пьесы. — Я подпись этого письма, … я ножны этого кинжала, я рукоятка этой шпаги, — чуть задыхаясь, забормотала Анна. Монотонные, и при этом резкие, выпуклые, гордые слова помогали не упасть. Делать шаг. И еще один. Держаться ровно. Не плакать. — «Я камень этого забора, Я пляска этого танцора, Я обувь этого бродяги, Я только дышло этой фуры…» Это было не о любви. Но как подходит сейчас ей, Анне. И ее Штольману. Разве можно было их разделять? Все беды от этого. Они же проросли друг в друге. Они просто умрут поодиночке. — «Я только цифра этой сметы»… — как же там дальше? — «Я только хвост его кометы, я только тень его фигуры…» Нет, не надо про Тень. Тропинка завернула к крыльцу. Снег поскрипывал по ногами, помогая соблюдать ритм. — «Короче — я давным-давно На этом пальце только ноготь…» Анна остановилась у двери. Перед глазами мелькали лица — князь, Клюев, Нина Нежинская… Какие-то малознакомые люди, которые хмурились, и осуждающе качали головами. Громко и раздельно Анна произнесла: — «И я прошу меня не трогать, Пока мы вместе с ним одно!»* _______________________________ * Лопе де Вега «Собака на сене». Перевод М. Лозинского. Анне эти строки должны быть известны в другом переводе, но дореволюционных вариантов я не нашла. Прошу простить за такую неточность.