Другая ночь

Спасибо Lada Buskie, Atenae и SOlga

«Для этого нужен герой и среда, Угрюмая тайна, живая вода, Злодей, людоед и красавица, — И опыт берется и ставится…» (к/ф «Тень, или Может быть, всё обойдётся» 1991 г. Песня «Свет и тьма»)

Анна обернулась последний раз, махнула рукой, и скрылась за дверью особняка. — Ишь, славная, — пробормотал извозчик. Штольман метнул на него сердитый взгляд, но мужик в ответ усмехнулся и кивнул на синичку, склевывающую какие-то крошки у ограды. И что тут возразишь? — В гостиницу, — коротко велел он. Славная… Только почему ее судьбу второй раз, словно колесом переезжает он — надворный советник Штольман? Немолодой и небогатый, со скверным характером и собачьей службой? Ныне — с тюрьмой за плечами. И фиктивной женой, наличие которой не дает предложить Анне пусть сомнительное, но законное счастье. По его вине теперь каждая высокомерная девица может на ее счет корчить брезгливые гримасы. Если бы отстраниться от Анны навсегда означало спасти ее — он бы сделал это. Но было поздно. Двойник перешел все мыслимые границы, фактически объявив девушку своей любовницей. А настоящая Анна решительно отказалась от возможности взвалить всю вину и ответственность на Штольмана. На глазах целого города раз за разом подтверждая — «Мы — вместе». Отстраниться теперь — это бросить. Хорошо, что она согласилась пойти домой. Ведь наверняка собиралась провожать до комнаты. Ни о чем не думая, ничего не пугаясь. Вот ее Тень боялась за репутацию — хотя бы вслух. Правда, тоже после визита в номер. Странное ощущение тогда было, что у него, что у Двойника. Словно их в угол загоняли, и радовались — охота удалась! Анна-Тень стояла на пороге, с горделивым, жестким, хищным лицом победительницы. Откуда же ей было знать, что вместо козырей у не на руках сплошные шестерки. «А вы что, мне не рады?». Двойник растерялся. Испугался. Яков буквально рычал изнутри, убеждая объясниться, наконец. Не падать еще ниже, и не тащить за собой в грязь эту самоуверенную девочку. «Но она же меня бросит!» Да так тебе и надо. И мне самому. Настоящая Анна не умела думать о том, кто и что скажет. Если требовалось восстановить справедливость, она приходила в бордель, поднималась на чердак, влетала в участок. Стучала в чужой номер. Или пускала в свой… Ну, положим, сегодня ничем таким ее визит завершиться не мог. А в другой раз? Да, их считают любовниками. Но становится ими нельзя. Нет у женатого по милости Двойника Штольмана такого права. Его право преступников ловить. А уж если кто Анне Викторовне угрожает… — Приехали, барин! Он расплатился. Молча, медленно, упрямо преодолевая ступени, двинулся к себе. До комнаты удалось добраться, не выдав слабости. Но, едва заперев дверь, Штольман тяжело привалился к стене. Ничего. Не впервой. Если ходить может — значит, здоров. Он не помнил, как доковылял до кровати. Когда туман в глазах немного рассеялся, осознал, что лежит, глядя в потолок, который никак не может остановить вращение. А все-таки хорошо, что там, снаружи, его ждут. Ему верят. Если бы со своим бесчестьем он был один на один… Штольман выдохнул сквозь зубы. Постарался устроиться поудобнее. Пусть тело слабо и неподатливо, но уж разум он заставит поработать. За все время, прошедшее после дуэли, в Затонске не случилось ни одного убийства. Мелкие кражи, драки по пьяному делу — это, как всегда. Но ничего загадочного в них не было. Крутин взял передышку? Почему? Судя по завываниям из-под запертой двери химического кабинета, гипнотизер бросал вызов именно ему, Штольману. И теперь благородно ждет, когда противник вернется в строй? Или Крутина просто не было в городе? Ездил в Петербург, а потом… Потом получил по голове табуреткой, и ныне находится в сумасшедшем доме? Мог именно Скрябин быть гипнотизёром? Крутину нужна была Анна. Новый затонский доктор тоже, с самого своего приезда подступал к ней. Хитро, исподволь, сперва высмеивая, потом — хваля. Тактика-то известная, из серии «Чем меньше женщину мы любим…». Действует на многих, что в бальной зале, что в коридоре провинциальной больницы. По крайней мере, равнодушной дама не останется. Но почему в таком случае Скрябин выступил против духов? Не легче ли было вести себя, как ранее князь Разумовский, восхищаясь именно этим талантом девушки? «Тени не нравился мой дар…» А Скрябину нужна была Анна-Тень. Вот и возглавил борьбу, видя, что она сама тяготится духами. К этому времени большинство людей, и он, Штольман — принимали дар барышни Мироновой. Суровый доктор выделялся на этом фоне, словно столп здравомыслия. Что не могло в итоге не вызвать доверия Тени… Куда бы оно ее завело? Вместе с настоящей Анной Викторовной. А знал ли Скрябин о настоящей? Штольман несколько раз принимался расспрашивать о докторе Анну. Она отвечала, но… Тихо, медленно, явно очень аккуратно подбирая слова. А лицо ее становилось столь несчастным и больным, что он просто не мог, не смел уточнять и настаивать. Ощущение было — словно грубо и резко касаешься глубокой незажившей раны. Александр Францевич тоже ничего интересного рассказать не мог. Как профессионал, Скрябин его полностью устраивал. А задушевных бесед меж ними не случалось. Коробейников направил запрос в Петербург. Но ответ еще не пришел. Забавно выйдет, если доктор и есть Крутин. Получается, Штольман выполнил поручение высокого начальства. Нашел, и даже обезвредил преступника. Сплоховал гипноз в единоборстве с больничной табуреткой. Хоть рекомендуй оную теперь в качестве оружия против внушения, мистики и чертовщины! Слишком просто. В стиле Двойника. Все это может быть чередой совпадений. Иван Евгеньевич Скрябин — обычный, хотя и психически нездоровый человек, которому долгое время удавалось скрывать свою ненормальность. Анна-Тень могла сама по себе привлечь его внимание. Ну а явление Анны настоящей стало спусковым крючком, и сумасшествие доктора проявилось во всей красе. Повезло, что он, Штольман, оказался рядом. И табуретка. За барышней Мироновой опасность по-прежнему ходит по пятам. Как уберечь вас, Анна Викторовна? Он попытался переменить положение, и сморщился от боли. Нет уж, хватит отдыхать. Сегодня отлежится в номере, а завтра отправится в управление. Делом займется. Хорошо, что настоящий Антон Андреевич вернулся. Есть на кого рассчитывать. Анна вошла в участок, кивнула дежурному, и устремилась прямо к кабинету. Но у самой двери ее накрыло не то видение, не то страшный сон наяву. Словно она уже там, внутри. Перед ней почему-то стоит Штольман, который должен быть у себя в гостинице. Но он на работе. Белый, как стена. В глазах слезы. Он просит прощения. Умоляет выслушать. А она опять и опять отгораживается собственной обидой. Лелеет внутри приговор — «Виновен». Вслух произносит: «Это безбожно!». А Яков говорит, тихо и горько: «Неужели только моя смерть утешит вас?» — Нет! Господи, нет, не надо! Колени подгибаются. Не рассчитав, Анна слишком сильно надавливает на ручку, едва не вваливаясь в кабинет. И сталкивается со Штольманом. Она смотрит на него, и ужас потихоньку отступает. Никаких слез, да и бледность не столь сильная, как ей привиделось. Но это вовсе не значит, что он может так беззастенчиво нарушать врачебные рекомендации! — Яков Платонович, что вы тут делаете? Вполне бодро он себя чувствовал с утра. До управления добрался без происшествий. Коробейников, правда, тоже разволновался, но выставить начальство не смог. Принес папки с делами по Крутину, и ушел разбираться с очередной кражей на базаре. Штольман же пересматривал бумаги, мысленно давая жесткий нагоняй Двойнику, искренне жалея, что конкретные меры к этому глупцу применить нельзя. И вот — опять повело. Неожиданно закружилась голова, звуки сделались глухими и нечеткими. Сознание затуманил не то сон, не то бред, крайне похожий на реальность. Как и наяву, Штольман был в кабинете. И разговаривал с Анной Викторовной. Вернее, Двойник пытался что-то ей объяснить, тихо и кротко. Но холодные синие глаза Анны были до краев полны презрения и искренней ненависти. В этом Штольман с ней вполне солидарен. «- Если бы вы знали, в каком состоянии моя жена…» — очень убедительно произносит Двойник, явно с трудом удерживая слезы. О жене, и ее состоянии нужно было говорить гораздо раньше, трусливый эгоистичный болван! На Анну эти слова тоже не действуют. Хорошо? Да. Но слушать ее — страшно. «- Это безбожно! — Неужели только моя смерть могла бы утешить вас?» — Нет! Господи, нет, не надо! Тихий, полный страдания возглас разгоняет видение. Штольман встает, делает долгий трудный шаг к двери, которая распахивается ему навстречу. На пороге — Анна Викторовна. Губы трясутся, на лице — мУка и страх… Несколько мгновений жадно смотрит на него. Немного успокаивается. Прикрывает дверь, и говорит с укором: — Яков Платонович, что вы тут делаете? — Работаю я тут, Анна Викторовна, — не может удержаться от улыбки Штольман. — Да вам еще дня три нужно отдыхать, не меньше! — она пытается произнести это строго, но выходит скорее, жалобно. — Вы хотите, чтобы я умер от скуки? — Вот уж это вам точно не грозит! Они оба замирают, глядя друг другу в глаза. Анна снимает перчатки, подходит ближе. Кулачком стукнет, или обнимет? Его же пальцы сами собой тянуться поправить выбившийся на виске из-под шали задорный локон. Холодная мысль: «Чем ты лучше своей Тени?» обжигает слишком поздно. К счастью, в этот момент опять открывается дверь. Коробейников смотрит на них с непередаваемым выражением лица. А потом радостно выдыхает: — А у нас все по-прежнему! И тут же откашливается смущенно: — Прошу прощения. Здравствуйте, Анна Викторовна. — Доброе утро, Антон Андреевич. Анны становится серьезной. Расстегивает пальто, которое тут же принимает Коробейников, опускает на плечи шаль. Садится на стул. — Ко мне ночью приходил дух утонувшей девушки, — печально сообщает Анна. Да уж, точнее не скажешь — все по-прежнему. Два сыщика, медиум, и свидетели с того света. — Да вроде последние недели утопленников не было, — удивляется Антон Андреевич. Анна качает головой. — Мне кажется, она погибла довольно давно. И сейчас волнуется не за себя. За отца, которого хотят убить. — Что она сообщила вам? — осторожно спрашивает Штольман. — Отец небольшого роста. Седой. Очень переживал, когда ее … не стало. Коробейников вздыхает: — Анна Викторовна, а лица вы не видели? — Нет, — хмуриться Анна, понимая, что названные приметы весьма расплывчаты, — но он был в форме! — Военной? — Нет. Похож на чиновника. Только непонятно, по какому ведомству… Бумаги, письма, нож в крови, — перечисляет Анна. Потом поднимает совершенно несчастные глаза: — И девушка не просто так утонула. На нее напали. Вся одежда разорвана, и синяк на щеке… Не замечая того, зябко потирает ладони. Стискивает уголки шали. — Нужно найти ее отца и спасти! Она очень просит! — Обязательно, Анна Викторовна, — спокойно и уверенно говорит Штольман. Не самая легкая задачка. Но можно поискать сведения об утопленницах. Причем, судя по разорванной одежде, девушка подверглась насилию. Скорее всего, оттого и счеты с жизнь свела — сама. Ох, Анна Викторовна, невесёлое вы дело нашли. Хотя, когда они у нас другими были? Напророчил Коробейников. Опять и снова — все по-прежнему… __________________________________ Продолжение следует.