Другая ночь

Спасибо Круэлле, за новую главу «Невинности…». Именно она вдохновила сделать главу от лица Антона Андреевича.

«Я очень неприхотливый, Я гибче и ловчей, И я знаток теневой стороны вещей!» (к/ф «Тень, или Может быть, всё обойдётся» 1991 г. песня «Торжествует Тень»)

Антон снова ощущал себя подлецом. К сожалению, за последние пять лет, это чувство стало слишком знакомым. Но привыкнуть к нему сыщик так и не смог. Всю жизнь его душа легко и искренне отзывалась на чужую боль. И даже, если выяснялось, что жертва не так уж невинна, а то и вовсе, сама заслуживает наказания, никогда он не испытывал за свое легковерие столь жгучего стыда, как за мысли и поступки Захватчика. Именно так Антон называл Тень, вломившуюся в его душу. Захватчик отобрал и опоганил все — работу, первую любовь, настоящую дружбу. Неслучайно язык не поворачивался подробно рассказать о нем Анне Викторовне. Все равно, что сальные анекдоты озвучить… Антон, оказавшийся в плену, то и дело вроде как собирался с силами, и начинал биться о чужие лень и подлость, словно муха о стекло. Порой сыщику даже удавалось на что-то повлиять — но и только. Половина дел закрывались с пометкой «Несчастный случай», или «Самоубийство», оставшиеся — расследовались через пень-колоду. А что выслушивали от нового начальника сыскного отделения свидетели и потерпевшие, особенно из простых — тянуло на отдельную серию качественных оплеух. Даже симпатия, которую Захватчик испытывал к Анне, не делала его лучше. Напротив, нежность и желание защитить были превращены им в нечто уродливое и убогое. Верное рыцарское служение страдающей одинокой барышне явно повышало статус Лже-Коробейникова — что в глазах общества, что в своих собственных. К тому же, сама барышня была не проста, за ней тянулся шлейф тайн, романтических историй и мистических явлений. И все это озаряло и фигуру молодого провинциального сыщика, делая его слегка загадочным и интересным. Поэтому, Захватчик продолжал настырно опекать вернувшуюся из-за границы Анну. Ради самого себя. Ради образа верного пажа и воздыхателя. Когда сильно изменившаяся Анна Викторовна вела себя слишком снисходительно, или даже выказывала другу пренебрежение, Захватчик не обижался. Он считал это истинно светскими манерами, свидетельством лоска и шика настоящей дамы, побывавшей в Париже. А отыграться за унижения можно было и на других… Мучился сам Антон, пытаясь понять, что приключилось с Анной, почему погас огонь ее доброты и необыкновенности? Уезжая в Петербург на поиски Штольмана, измученная неизвестностью и горем, она оставалась светлой и стойкой. Не было в ней ни обиды, ни злобы. Боль была. И любовь — ставшая, кажется, еще сильнее и чище. Но куда все это делось после проклятого Парижа? Захватчика подобное не волновало. Антон же мог только смотреть и страшиться за ту, которую так долго считал идеалом женщины. Но настоящий ад начался, когда вернулся Штольман. Захватчика просто физически затрясло от бешенства и страха. Конец карьере, которая лениво и неспешно, но все-таки выстраивалась, не слишком мешая радостям жизни. Конец званию «лучшего друга Анны Викторовны». И вообще, что этот столичный тип себе позволяет, пропадая на несколько лет, а потом сразу протягивая руку? А не этой же рукой револьвер приставил к голове Коробейникова, убегая из участка? Сам Антон обижаться на этот финт начальника перестал очень быстро. Бледная Анна в гостинице, кровавые следы на снегу, мертвый филер… Разошедшийся Уваков, и прибывший в Затонск Варфоломеев. Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, насколько серьезное и опасное дело, тайком и в одиночку тащил на себе начальник. И что жизнь самого Якова Платоновича в этой круговерти не стоила ни гроша. Ну и при чем тут какой-то револьвер?! Который, кстати, полностью вывел Антона из-под подозрения в пособничестве побегу. Однако, ненависть Захватчика к воскресшему Штольману оказалась настолько сильной, что перевесила и «шишку почитания» начальства. Лже-Антон издевался и хамил, пользуясь малейшим поводом унизить бывшего учителя. Даже теперь, зная, что и Штольман не был Штольманом, Антон корчился, вспоминая происходящее. Изредка он самую малость теснил Захватчика, и тот проявлял некоторое дружелюбие. Резко сменявшееся новой волной презрения. А уж что происходило между Анной и Яковом Платоновичем! Антону не привыкать было к их громким ссорам и молчаливой, без прикосновений, нежности. Но после разлуки отношения барышни Мироновой и судебного следователя напоминали какой-то поединок — на топорах. Без всяких правил. С исступленным желанием уничтожить — открыто ли, исподтишка… И если Анна чаще всего била прямо и грубо, после «привета от жены» выяснилось, что подлый удар в спину девушки нанес все-таки Штольман… Для самого Антона это стало настоящим потрясением. Захватчик мерзко хихикал и куражился: — Вот, я же говорил! Мерзавец он, бабник и плут. Нечего жалеть! Пусть его жена жалеет! И снова топтался по бывшем другу, безнаказанно бросаясь оскорблениями. Радовался предстоящей дуэли, изобретательно помешав Трегубову ее сорвать. Настоящему Антону казалось, что его затянуло в кошмарный безжалостный механизм, колеса и шестеренки которого перемалывают все, на что можно было опереться в жизни. Честь, доверие, дружбу, долг… — Ничего этого не существует! Каждый просто хочет урвать кусок послаще! Человек должен быть счастлив, а больше никому и ничего не должен! И вдруг механизм дрогнул и встал. Голодно лязгнули железные зубы, провисли натянутые цепи. Утром после дуэли весь город всполошила новая сплетня. Барышня Миронова в ночи примчалась к тяжелораненому обидчику. Плакала, клялась ему в любви, и на коленях просила прощения… А бедный господин Клюев, защищавший поруганную девичью честь, оказывается зря рисковал жизнью. «Так могла сделать только Анна. Только прежняя Анна, — стучало в голове Антона, — а значит, все не так, как кажется. Значит, Яков Платонович и правда, не виноват!» Коробейников даже не пытался пока разобраться в происшедшем. Главное было вернуться к друзьям, и сказать, что он верит им. Сделать все, чтобы защитить и помочь. Но Захватчик даже Анну навещать не желал после «Привета». Она сидела дома, взаперти, трое суток, не ела, не разговаривала … Но «верный рыцарь» в это время упоенно флиртовал с Полиной Аникеевой. А для очистки совести дерзил Штольману. Тень до глубины души оскорбило то, что Анна простила его начальника. Антону оставалось только с ума сходить от отчаяния, слыша разговоры о крайне опасной ране Якова Платоновича. О положении Анны, за которой потянулась слава «падшей женщины» … И однажды его отчаяние поднялось волной, и обрушилось на Захватчика. С помощью наития Антон нашел нужные слова. И освободился. Мир снова стал правильным. Настоящим. Тем местом, где люди могут быть честными и верными. И не ради сладкого куска, а потому что иначе не умеют. Значит, можно и нужно было жить дальше. Только вот темные поступки Теней сами собой не исчезли. Женатый Штольман, убежденный в том, что не имеет права быть с Анной. Анна, сурово осудившая себя за состоявшуюся дуэль. Антон, которому до сих пор стыдно было смотреть в глаза обоим. Принять невиновность друг друга было легко. Простить самих себя — почти невозможно. Коробейникову же, в наследство от Захватчика, досталась Полина, со дня на день ожидавшая предложения руки и сердца. Которое никак не мог и не хотел сделать Антон. Госпожа Аникеева отлично подошла Лже-Антону на роль новой дамы, рядом с которой эффектно будет смотреться верный поклонник. Или молодой супруг. Красивая, опытная, взрослая. Пережившая трагедию, и несущая свой тяжкий крест. Можно было великодушно простить ей прошлые грехи и ошибки, получив в ответ бесконечную признательность и благосклонность. Полина с восхищением выслушивала хвастливые речи, идиотские пересказы полицейских подвигов «в лицах», принимая за любовь и комплименты, и ревность. Но для Захватчика эта женщина была просто нужным, статусным «сладким куском». Антон же не ощущал к ней ничего, кроме сочувствия. Впрочем, глядя на своего начальника, молодой сыщик понимал, что его собственное положение не столь ужасно. Если бы Захватчик успел обвенчаться с Полиной — было бы намного хуже. Покамест их даже официальная помолвка не связывала. И все равно, предстояло разбить в прах мечты и желания ни в чем перед ним не виноватой женщины. Потому что жениться на ней без любви — это ведь тоже обмануть. Около трех недель Антон просто избегал встреч с Полиной. Клял себя за нерешительность, снова и снова собирал волю в кулак, — и сворачивал в сторону от книжного магазина. Честное слово, это хуже, чем самому слышать отказ, как было с Глафирой! Но вчера вечером он все-таки заставил себя взойти на крыльцо, и дернуть колокольчик. Полина замерла перед ним, натянутая как струна, в черном узком платье. Такая хрупкая и беззащитная перед надвигающимся известием! Ровное лицо кажется спокойным, но кисти рук, хорошо заметные на темном дереве прилавка, дрожали. Антон не помнил, что говорил. Нечто банальное, о том, что ошибся, и во всем виноват сам. Что Полина обязательно найдет свое счастье с другим, а он, Коробейников, только испортит ей жизнь. На этом месте женщина резко наклонила голову и отвернулась, явно пытаясь скрыть слезы. Антон замолчал, проклиная Захватчика, и собственную глупость, толкнувшую его просить помощи у Тени. В шутку… — Пелагея Ивановна… — Все… все в порядке, Антон Андреевич, — явно через силу произнесла она, — благодарю вас за честность. Неизвестность была… куда мучительнее. Он снова увидел ее лицо. Глаза блестят, на губах — ненатуральная, подрагивающая улыбка. — Но мы же, — продолжает Полина, — можем остаться друзьями, верно? Я… не хотела бы вовсе потерять вас. — Да, — соглашается несколько обескураженный Антон, — конечно, мы можем быть друзьями. — Тогда обещайте мне, — она смотрит с мольбой, — что будете сюда заходить. В любое время! Я всегда, всегда буду рада вас видеть. — Обещаю, — обреченно выдыхает Антон. Он был бы рад никогда больше не появляться в книжном магазине. Но, возможно, для Полины это как-то смягчит расставание? А ему очень хочется уменьшить ее боль. Коробейников вышел на улицу. Даже сильный мороз не смог охладить горящие от стыда голову, и душу. До чего же мерзко ощущать себя обманщиком и негодяем! … А что же тогда должен испытывать Штольман? *** Штольман опять был в отъезде. Отправился в Ярославль, желая задать несколько вопросов врачам, в руки которых угодил свихнувшийся Скрябин. Мог ли Иван Евгеньевич быть Крутиным, или его наступление на Анну Викторовну шло само по себе? Если бы удалось это выяснить совершенно точно! Антон опять и опять хмуро перечитывал рапорт об очередной драке в трактире. Ни слова не удерживалось в памяти. Хорошо, что он все-таки решился, и поговорил с Полиной. Плохо, что лучше чувствовать он себя после этого не стал. Если не наоборот. Именно в этот момент дежурный и принес сообщение о происшествии в поместье князя Дмитрия Львовича Мещерского. Когда Антон прибыл туда, хозяин лежал на диване в проходной комнате. Кровавая рана на животе, бледное, залитое потом лицо. Вокруг столпились люди в охотничьих костюмах. Безуспешно пытался облегчить страдания князя доктор Милц. Но Дмитрий Львович явно ждал кого-то еще. Несмотря на боль, серые глаза его засияли, когда в дверях появилась молодая девушка в темном платье. Не скрывая отчаяния, она метнулась к умирающему, и опустилась на колени перед его постелью. — Ангел мой… Верочка, — слабым голосом вымолвил князь, — позволил Господь попрощаться! — Не говорите так, Дмитрий Львович, — горячо зашептала девушка, — вы поправитесь! Она подняла голову, сквозь слезы глядя на молодого усатого егеря, который стоял рядом с видом совершенно убитым. — Да что же случилось?! — На охоте, — начал было тот. — Да-да, супруг ваш был с Дмитрий Львовичем, — вылез другой охотник — в очках, и совершенно лысый, — только он и мог все видеть! — Случайность это, Иван Христофорович, — приподнял руку князь, — все слышали? Слу-чай-ность… Тимофей ни в чем не виноват. — Все равно, — упрямо покачал головой егерь, — не прощу себе. Никогда не прощу! Вера в отчаянии приникла головой к подушке князя. Тот, кажется хотел еще что-то сказать, но уже не успел. Вздохнул последний раз, и замер, глядя в потолок остекленевшими глазами. — Все, господа, — объявил Милц, — Дмитрий Львович… скончался. Прервавшийся голос выдал непривычное волнение Александра Францевича. Судя по всему, с князем он был знаком не понаслышке, и эта смерть искренне опечалила доктора. Вера медленно поднялась на ноги, несколько секунд вглядывалась в застывшие черты умершего… А потом громко, горько разрыдалась. — Не верю я … в случайности, — косясь на ее мужа, словно бы себе под нос заметил Иван Христофорович. — А в этом мы разберемся, — выступил вперёд Коробейников. Сейчас он займётся делом. Выяснит, что же произошло на утренней охоте. И, даст бог, так умотает себя, что ни какие посторонние мысли и самобичевания сил уже просто не останется! ____________________________ Продолжение следует.