Другая ночь

«Среди людей опасных, Обманов и тревог Ты даже и не знаешь, Что ты не одинок» (к/ф «Тень, или Может быть, всё обойдётся» 1991 г. Песня Аннунциаты «Мой милый»)

Штольман понимал, что допросить потерпевшую сегодня уже вряд ли получится. Госпожа Кречетова была без сознания, когда ее отправляли в больницу. Но вдруг уже пришла в себя, и сможет сказать хотя бы что-то? Обыск ничего интересного не дал. Нападавший сбежал через черный ход, оставив двери нараспашку. Видеть преступника было некому — Вера Николаевна находилась в доме одна. Цепочка свежих следов через двор тянулась к утоптанной дорожке, которая вела к школе. Там же и терялась. Темнота и начавшийся снегопад окончательно путали карты. В комнате хозяйки дома горела керосиновая лампа. На столе лежали бумаги, подтверждающие наследственные права Кречетовой на владение школой, и — фотография убитого князя. Как же на самом деле относилась к нему непризнанная дочь — раньше, и теперь? Могла ли знать об убийстве, а тем более — в нем участвовать? Кто и почему избил Веру Николаевну? Если она поняла, что убийца — муж, и все ему высказала… Кречетов мог попытаться таким образом ее припугнуть. Судя по тому, как лежала упавшая Вера, нападение произошло прямо на пороге. А по словам Коробейникова, егерь отсутствовал со вчерашнего дня. Возвратился домой, выслушал брошенные женой обвинения, и набросился с побоями? А есть еще и молодой Мещерский, которого вовсе не обрадовало обретение сестры. Как и оставленное ей наследство. Нападение на женщину мало согласуется с провозглашаемой Львом Дмитриевичем дворянской честью. Но ведь он, как многие, может просто не считать за женщину особу не своего круга. Да еще и незаконнорожденную… Уже на пороге больницы Штольман позволил себе поразмышлять над вопросом — дежурит ли сегодня Анна Викторовна. И если да — хорошо это, или не очень. Анна находилась в палате. Осторожно промокала чем-то синяки на бледном, запрокинутом лице Веры Кречетовой. Та лежала с закрытыми глазами и не шевелилась. Услышав шаги, Анна обернулась, поприветствовав Штольмана слабой улыбкой. — Я дала ей снотворное, — сказала она, кивая на пациентку, — поэтому вам лучше поговорить завтра. — Травмы серьезны? — Не слишком, — Анна покачала головой, и осторожно коснулась сложенным бинтом ссадины на губе Веры, — но ей нужно отдохнуть… Ресницы Веры Николаевны дрогнули. Она медленно открыла глаза. — Кто напал на вас? — не мог не спросить Штольман. — Я не видела его лица, — тихо произнесла Вера. Ее веки снова сомкнулись. Не притворяется. Ей трудно сейчас говорить. Или это лекарство действует? Анна отложила мисочку и бинт. Поправила больной подушку и одеяло. В этот момент двери распахнулись, и в палату буквально влетел высокий, худой и совершенно лысый человек. В слабом свете лампы тревожно сверкнули стёклышки его очков. — Вера Николаевна, кто? Кто это сделал? — нервно зачастил он, — впрочем, что гадать, наверняка, это животное, ваш муж! Нет, вы больше не вернетесь к нему, я не позволю! Вот, и Дмитрий Львович никогда не доверял Тимофею! Негодяй, убийца! Ни Штольман, ни Анна ничего не успели сказать, или сделать. Вера Кречетова села на постели, вцепившись в край одеяла. Побелев еще сильнее, отчего синяки и ссадины и вовсе сделались черными, она негодующе посмотрела на визитера. — Замолчите, — прервала Вера поток обвинений, — и не смейте! Не смейте так говорить о моем муже! Тимофей не трогал меня. И тем более — не убивал Дмитрия Львовича. Анна замерла. Что-то очень знакомое было в словах молодой женщины, в выражении ее измученного, но непреклонного лица. — Вера Николаевна, ну нельзя же быть такой … доверчивой! — взмолился гость, — ему нужны были только ваши деньги! — Неправда, — припечатала Вера, не отводя упрямого взгляда. И тут же покачнулась, видимо, истратив на эту вспышку последние силы. Анна обхватила пациентку за плечи, помогая лечь. — Уйдите, пожалуйста, — сердито обратилась она к посетителю, — вы же видите, что ей плохо. — Господин Вольпин, если не ошибаюсь? — вступил в разговор Штольман. Коробейников весьма подробно описал ему одного из охотников, который у постели умирающего князя обвинил в случившемся егеря. — Д-да, Иван Христофорович… — А где вы сами были сегодня вечером? Откуда узнали о нападении на Веру Николаевну? — Так я … У Льва Дмитриевича, в гостях! — торопливо объяснил Вольпин, — старый князь другом мне был, и с сыном его я хорошо знаком. Засиделись… Тут кто-то из слуг и доложил, что мол, на учительницу напали. Вот я сразу и… Убедиться… — Убедились? Тогда давайте выполним просьбу доктора, и покинем палату, — холодно произнес Штольман. Вольпин послушно вышел в коридор. Следователь шагнул следом. Анна дернулась было за ними. И — опустилась на место. Нельзя же оставить после подобной встряски пациентку! Та снова попыталась приподняться. — Это несправедливо! — горячо зашептала Вера, — Тимофей — простой человек, и поэтому во всем стремятся обвинить именно его. Но он не убийца, и не зверь. Он самый… лучший! И отец… Дмитрий Львович его очень ценил и уважал! — Я вам верю, верю, — Анна ласково коснулась Вериной руки, — и полиция во всем разберется. Господин Штольман никогда не отправит под суд невиновного! Я давно и очень хорошо его знаю! Она осеклась. «Да уж, это не секрет теперь для всего уезда и окрестностей…» — мелькнула мысль. Словно в подтверждении того, пациентка нахмурилась. Анне стало тоскливо и холодно. Но, оказалось, что Вера тревожится вовсе не о том. — Спасибо… вам, — совсем уже тихо выговорила она — видимо, возбуждение окончательно схлынуло, и снотворное вновь начало действовать, — Анна Викторовна, можно вас … попросить? — Да, конечно! — Дети, — продолжила Вера, — мои ученики… Они же придут завтра в школу, а меня … нет. Нужно предупредить их! Уже полусонный взгляд сделался умоляющим. — Я сама им все объясню, — твердо пообещала Анна, — к тому же мне очень хочется посмотреть на вашу замечательную школу. Когда Вера наконец-то смогла заснуть, Анна покинула палату. Увы, в коридоре никого не было. Неужели Штольман поговорил с Вольпиным, и ушел? Против воли горло перехватила обида. Ну почему? Почему так? Анне так хотелось побыть с Яковом — хотя бы немножечко. Постоять рядом. Ощутить его тепло. Они же опять не виделись двое суток! Но даже столь маленькая разлука отзывалась болью в душе. Нет, все-таки она ведет себя по-детски. Так нельзя. У Штольмана — служба. И у нее самой, между прочим — тоже. Они не могут быть вместе каждую секунду! «Не надо — каждую. Мне просто нужно знать, что я — его… Что мы связаны навечно. Тогда ничего не страшно…» Она остановилась у темного окна. Вздрогнула, увидев отражение собственного лица в стекле. Но, к счастью, оно ничем не напоминало о Тени. Скорее — о несчастной Раймонде. Зимняя ночь, заключенная в раму, медленно стала наливаться алыми отблесками пламени… «- Ведьма!» Содрогнувшись, Анна резко поворачивается в другую сторону. И тут совсем иное воспоминание заполняет ее целиком. «- Может быть, он меня ведьмой считает? — забавно надувшись, вздыхает девушка. — Феей! — авторитетно возражает ей дядя. Тот, прежний дядя, великодушный мудрец и щедрый шалопай… — Смотрел, как на фею!» Все-таки дядюшка был неправ! Никогда, ни на одну фею не смотрели так. С глубокой тоской, заботой и нежностью. Не улыбались кривовато и смущенно уголком губ. Не вытягивали из пригрезившегося костра всего лишь прикосновением теплой твердой ладони. — Устали, Анна Викторовна? Она порывисто воздыхает, проводит рукой по его плечу. — Как и вы, Яков Платонович. Работа у нас такая… — Что госпожа Кречетова? — спрашивает Штольман. — Спит… Вера уверена, что ее муж здесь не при чем! Кажется, она вложила в эти слова слишком много эмоций. А вот с лица Якова они, напротив, исчезли. — Она любит его. И, конечно, будет защищать, — очень ровно говорит сыщик. — Неужели вы … подозреваете Тимофея? — Не стоит забывать, что у него был мотив. И выстрел сделан именно из ружья егеря. Да и то, что Кречетов исчез после смерти князя, — Яков качает головой, — не идет ему на пользу. Да, его рассуждения логичны и разумны. Только в ушах звучит голос — не то Верин, не то свой собственный: «Я знаю, что он не мог так поступить!». — Но вдруг это окажется не тем, чем кажется? — почти умоляюще спрашивает Анна. — Может быть, — его глаза смотрят мягче, — поэтому будем расследовать. Не один только Кречетов выигрывал от смерти князя. Сама Вера Николаевна, кстати, тоже. — Ну Яков Платонович! — Аня, просто будьте осторожны, — серьезно говорит Штольман, — помнится, в виновность Каролины вы тоже не желали верить. Возразить, к сожалению, нечего. Кроме того, что она сердцем чувствует: Вера — это совсем другое дело! Но спорить сейчас совсем не хочется. Хочется просто стоять, держась за его руку, запасаясь впрок силой и спокойствием. — А что вы узнали в Ярославле? — помолчав, спрашивает она. *** Да тоже ничего сколько-нибудь полезного! В их с Анной деле переплелись самые скользкие и трудноуловимые материи — мистика, гипноз, и сумасшествие. Понять, где одно переходило в другое было почти невозможно. Даже специалистам. Никто не мог внятно сказать, как давно Скрябин начал сходить с ума. Ведь человек со странностями, и сумасшедший — не обязательно одна и та же личность. Сейчас Иван Евгеньевич полностью ушел в себя, молчал, и ни на что не реагировал. Штольман добился возможности самому посмотреть на жертву табуретки, через окошечко в двери. Пациент сидел на стуле, безвольно опустив плечи, глядя в одну точку, и чуть раскачиваясь. Крутин, или же нет? Сумасшедшая жена, с которой не развестись. Сумасшедший кандидат на роль злодея. И все попытки покончить с неопределённостью только оставляют в руках обрывки никуда не ведущих нитей. Что вызывает бессильное бешенство. На этом фоне убийство князя Мещерского казалось таким привычным, лишенным какой бы то ни было мистической подоплеки, что вызывало чуть ли не радость. Есть подозреваемые, есть всплывшие грехи и тайны прошлого, есть мотивы — от мести, до меркантильного интереса. Но — а если убийцу тоже подтолкнул Крутин? Как старика Тобольцева. Анна слушает без особой надежды. В глазах — усталость и понимание. Тонкие пальцы осторожно стискивают его ладонь. — Так что, все по-прежнему, — хмуро заканчивает он, — будем считать, что гипнотизер на свободе, и ждет случая нанести удар. И, Аня… Судя по всему, Крутин хочет, чтобы вы остались одна. Без друзей и близких. Ведь … многим вы уже не можете доверять, как прежде. Она качает головой: — Пока есть вы, Яков Платонович, это просто невозможно. Вам я буду верить всегда. _____________________________ Продолжение следует.