Другая ночь

Благодарность Круэлле.

«Наш король, Людвиг Пятый Мечтательный, В жизни был Человек обязательный, День и ночь на посту соответственном Все он пекся о благе общественном…» (к/ф «Тень, или Может быть, всё обойдётся» 1991 г. Песня «Завещание короля»)

Пролетка бодро катилась по заснеженной улице. Кое-кто из редких прохожих оборачивался вслед, но ледяной взгляд судебного следователя быстро остужал любопытство. Его жизнь никого из них не касается. А та, которой касается, знает все. И почему-то принимает. И прощает. Штольман был уверен, что непременно встретит Анну, когда она будет возвращаться из больницы. Однако, оказалось, что в пророки он не годится никак. Потому что вместо дочери увидел отца — адвоката Миронова. Тот, разумеется, сыщика тоже заметил. Даже признавая свою вину, Штольман не отвел глаз. Смотрел прямо и твердо. Но выражение лица Виктора Ивановича озадачивало. Адвокат словно не испытывал ни презрения, ни гнева. Ни желания убить того, кто опозорил его любимую дочь. Легко считывалось лишь застарелое недовольство. Раздражение. И — досада на то, что Штольман сейчас попался на пути, напомнив о неприятном. Точно подтверждая выводы сыщика, Миронов поморщился, отвернулся, и торопливо зашагал прочь. Всем своим видом показывая, что абсолютно ничего не случилось… Почему? Когда грянул «привет от супруги» и вызов, Штольман никак мог понять отстранённой позиции мужчин Мироновых. Дядюшка послушно выступил секундантом Клюева, не претендуя на большее. Виктор Иванович и вовсе не пытался защитить репутацию Анны. Было ощущение, что все смертоубийственные риски с облегчением скинули на влюбленного соседа, и успокоились. Но ведь участие в поединке молодого, и по сути — постороннего мужчины, делало положение Анны еще более уязвимым. Как будто семья отреклась от нее, и нет ни одного родственника, готового вступиться за девушку. А ведь Виктор Иванович никогда не страдал ни избирательной слепотой, ни ленью, ни трусостью. Вопросы чести воспринимал крайне остро, и готов был идти до конца. Чего стоил хотя бы тот поединок с Садковским! А уж если дело касалось дочери… Ребушинскому, видать, до сих пор икалось от скормленной ему газеты со статьей о «черной воронке». Почему же ныне подлое предательство, сломавшее Анне жизнь, Миронов спокойно спускает виновному с рук? Или господин адвокат решил полностью забыть первую семью — не только жену, но и дочь? Такое случается, конечно. Но чтобы ответственный и надежный Виктор Иванович? Штольман хмуро посмотрел на фасад приближающейся больницы. Хорошо, конечно, что не пришлось стреляться ни с отцом, ни с дядей Анны Викторовны. Впрочем, его сил тогда хватило даже на то, чтобы Двойник не нанес серьезную рану Клюеву. Так что, Мироновым бы точно ничего не грозило. Но как они сами могли столь легко уступить свое право заступиться за обиженную дочь и племянницу? Он бы на их месте никогда не допустил подобного. Больничная палата встретила покоем и тишиной. Вера Кречетова сидела, облокотившись спиной на подушку, и читала газету. Молодая женщина была еще очень бледна, но явно чувствовала себя гораздо лучше, чем накануне. Что ж, значит можно задать все интересующие вопросы. Штольман кивнул дежурной сестре, и та понятливо удалилась в коридор. Придвинул табуретку, и устроился напротив потерпевшей. Или все-таки подозреваемой? — День добрый. Судебный следователь, Штольман, — представился он. — Я помню… вчера, — Вера отложила газету, — это вы спасли меня? Благодарю. — Кто же вас так? — спросил Штольман. Она непроизвольно тронула след удара над бровью, налившийся темной синевой. — Я уже говорила, что не видела его лица! Зеленовато-серые прозрачные глаза смотрели решительно и упрямо. — Вы не могли не видеть, — возразил он, — я нашел вас на полу, около двери. Вы сами открыли ее. Кто-то вошел, и накинулся на вас. Кто? Муж? Теперь Верин взгляд потемнел от гнева. — Как вам это в голову пришло? Разумеется, нет! Похоже, данное предположение искренне возмущает Кречетову. Впрочем, это было видно еще вчера. Но свидетельствует ли оно о невиновности мужа, или о том, что супруга готова его покрывать? — Почему он сбежал после смерти князя? Комкает край одеяла. Сжимает губы. Наконец, объясняет, стараясь делать это спокойно: — Как большинство простых людей, мой муж не доверяет правосудию. И причины для этого есть. Тимофея очень легко обвинить в убийстве Дмитрия Львовича. У него нет ни денег, ни громкого имени… В голосе Штольмана хрустит лед: — Ничье имя и деньги не помешают мне арестовать преступника. Вера гордо вскидывает голову. — Надеюсь, что это так. Мне говорили, что вы… справедливый человек. Кажется, ему известно, кто именно говорил так. Ладно, зайдем с другой стороны. — Вы знали, что князь оставил вам наследство? — Нет. — Странно, — чуть прищуривается Штольман, — князь так трепетно относился к вам. И не сказал, что собирается обеспечить ваше будущее? Быть может, он передумал, и собирался изменить завещание? — Зачем? — устало спрашивает Вера. — Князь был против вашего замужества? — Он считал, что Тимофей мне не пара! Но… Кречетова замолкает, нахмурив брови. — Но? — ждет продолжения Штольман. — Я очень уважала и … любила Дмитрия Львовича, — медленно проговаривает Вера, — но если бы нужно было выбирать… Я ушла бы с Тимофеем. Непреклонное лицо. Горящий взгляд. Нет, нельзя думать о сходстве. Ведь сказать — да и сыграть можно все, что угодно. — Отец… Князь понял, что это всерьез, и не стал нам мешать. Но к Тимофею всегда относился с полным доверием! — Допустим. Вчера господин Вольпин предположил, что вашему мужу нужно было оставленное вам наследство. Князь мог тоже это заподозрить? Вот теперь она по-настоящему разгневана. Притом, слова произносит подчеркнуто тихо: — В жажде наживы Тимофея точно нельзя было обвинить. Мой муж — достойный человек. Умный, честный, порядочный. Потому что не все в мире можно измерить… происхождением. *** Анна остановилась, с любопытством оглядывая знаменитую школу князя Мещерского. Двухэтажный добротный каменный дом светло-желтого цвета, просторное крыльцо. Интересно, как там внутри? Подавив непрошенный зевок, — пришла ведь сразу после ночного дежурства, — Анна поднялась по ступеням. Уже коснувшись дверной ручки, она почувствовала чей-то взгляд, и оглянулась. На тропинке, ведущей в усадьбу, стояли двое мужчин. В одном — худом и высоком, Анна сразу узнала Ивана Христофоровича. Он ответил на ее кивок, и тут же начал что-то объяснять своему молодому, модно одетому спутнику. Украшенное усиками лицо последнего при этом приняло надменное выражение. Несколько секунд Анна бестрепетно смотрела прямо в эти высокомерные, осуждающие глаза. Затем быстро отвернулась, и скрылась за дверью школы. Не глядя по сторонам, пронеслась по коридору, стараясь унять невольный душевный озноб. Ну что ей за дело до этого незнакомца? Кто он? Вероятно, сын погибшего князя. Если так, безусловно, и сам Дмитрий Львович, и его дочь нравятся ей гораздо больше… Звуки, доносившиеся из класса, отогнали горечь, и заставили Анну улыбнуться. Вспомнились собственные школьные будни. Что юные ученицы затонской гимназии, что вот крестьянские дети! Даже не думают грустить из-за отсутствия учительницы. Перекликаются голоса, звенит смех, частым горохом рассыпается топот. Чей-то бас укоряюще повторяет — «Ах вы, неслухи!», но помогает не больше, чем тонкий прутик, выставленный навстречу урагану. Анна вошла, и тут же замерла, едва не сбитая с ног. В глазах зарябило от мелькающих вихрастых голов, цветастых платьев и рубашек. Все тягостные мысли словно растворились в этом гомоне, бессильные перед веселой детской игрой, и бурной радостью. Как она соскучилась по такому оживлению! Да, и по шалостям! По забытым правилам… Ее маленькие пациенты в больнице так себя вести никак не могли. Бегать, прыгать и заливисто хохотать им предстояло дома, после выписки. Жаль, что она, врач, за этим наблюдать уже не может. — Ребята! Бесполезно. Не слышат и не видят. Мальчик в синей косоворотке осалил девочку с растрепавшейся пушистой косой. Новая вОда, взвизгнув, устремилась за ним, не поймала, и нырнула под парту, где притаился другой игрок. — Вот ведь чертенята! — воззвал тот самый бас, принадлежавший седому старичку — не то сторожу, не то дворнику, — да послушайте ж барышню! У Анны вырывается смешок. Почему-то вспоминается дело Ферзя, когда она тоже пыталась привлечь внимание Штольмана и Коробейникова. А сыщики в тот момент упоенно кричали друг на друга. Что она тогда сделала? Вот! А если и сейчас поможет? Анна придвигает ближайший стул, подхватывает подол пальто и юбки, и ловко влезает на сиденье. Выпрямляется во весь рост. Поймав изумленный взгляд старичка, подмигивает ему в ответ. И приложив ладони ко рту, выводит-выкликает, точно заблудившись в лесу: — Аууу! Получается красиво. Протяжно, переливчато, а главное — громко. И совершенно неожиданно, особенно вкупе с приличной взрослой барышней, взгромоздившейся на стул. Игра останавливается. Широко распахнув глаза, ребята смотрят на Анну. Те, кто спрятался, выбираются из-под парт и скамеек. Многие торопливо приглаживает волосы, оправляет сбившуюся одежонку. Анна лучезарно улыбается со своего постамента: — Здравствуйте, дети. Садитесь пожалуйста! Пока ученики занимают места, она все-таки слезает со стула. Снимает пальто, которое у нее перехватывает старичок, опускает на плечи шаль. Подходит к учительскому столу. — Вера Николаевна заболела, — объясняет Анна. По классу пролетает встревоженный шелест. Сразу несколько человек поднимают руки. Анна успокаивающе кивает. — Не волнуйтесь, ничего серьезного не произошло. Через пару дней Вера Николаевна вернется. Она о вас помнит, и очень скучает. Ну а сегодня вы можете идти домой. — Домой… — вздыхает кудрявый мальчик с первой парты, — кто же нас домой-то повезет, за столько верст. В казарму пойдем … — Какая казарма? — сердито смотрит на него девочка — та самая, что была последней вОдой, — у нас очень хорошие комнаты — дор-ту-ары! Теплые. — И кормят вкусно! — И книжки есть! — И Вера Николаевна скоро вернется! Анна стояла перед гомонящим классом, и чувствовала себя совершенно счастливой. Ей так не хотелось уходить отсюда. Временно отступила усталость, исчезли страхи и обиды. Детские лица и голоса наполняли жизнь теплом и светом. — Ребята, знаете что? — решение пришло совершенно неожиданно, — давайте проведём сейчас урок рисования! А ваши работы я отнесу в больницу, Вере Николаевне. В подарок. Ученики радостно подхватывают эту идею. К счастью, и бумага, и краски в классе имеются. Как и холщовые широкие фартуки, позволившие прикрыть от пятен одежду. Юные художники вопросительно смотрят на Анну. — А какая у нас тема? — задает вопрос мальчик в синей рубашке. Анна задумывается на мгновение. Что может нравиться всем детям? Ну, почти всем. — Рисуем животных! Ваших любимых. Лесных, или домашних. Задание ребят обрадовало, но вызвало шквал новых вопросов и уточнений. — И кошку можно? — А слона? — Ты где слона-то видел, Санька? Он же в этой … Африке! — Вот и видел, в книжке! — А птица — это считается? Можно я снегиря нарисую? — А лису? Анна несколько раз хлопает в ладоши, и отвечает всем сразу: — Можно. И слона, и кошку. И птиц тоже рисуйте. И лису. Обводит взглядом класс, и добавляет: — Мое имя — Анна Викторовна. Если будет трудно — поднимайте руку и зовите. Я вам обязательно помогу. _____________________________________ Продолжение следует