Другая ночь

Спасибо за консультацию по матчасти Jelizawietе.

«И, расставшись с мечтами увядшими, Он увлекся девицами падшими…» (к/ф «Тень, или Может быть, всё обойдётся» 1991 г. Песня «Завещание короля»)

Анна спрыгнула с пролетки, и зашагала к дому, с чувством легким и радостным. Таким же, как этот яркий полдень — искристый, солнечный. Синие тени от заснеженных яблонь лежали на дорожке, делая ее похожей на рельсовый путь. По такому хочется ехать долго-долго. Далеко-далеко. До самого счастья. Она поудобнее перехватила большую картонную папку, которую позаимствовала из школьного шкафа. В ней лежали необыкновенные подарки для Веры Кречетовой. Улыбчивый слон синего цвета, с ушами, которые напоминали крылья бабочки. Похожая на дымчатый сугроб пушистая кошка. Очень натурально нахохлившийся снегирь с гроздью рябины в клюве. Вытянувшаяся в прыжке лисица — одновременно опасная и притягательная в своей звериной ловкости и силе. А ведь у автора рыжей хищницы несомненно, есть настоящий талант. Надо поговорить с Верой. Ребенку нужен специальный учитель. В конце концов, пока этим могла бы заняться сама Анна. В свободное время. Которого, правда, нынче почти не бывает… Она шагнула за порог, и едва не споткнулась. На столике в передней лежали трость и шляпа отца. Сердце прыгнула куда-то в горло, из-за чего стало трудно дышать. «Пришел… Вернулся?» — заметались в голове мысли, пугая и радуя. Потому что смешная детская надежда еще была жива. Надежда на то, что предательство и равнодушие близкого человека окажутся сном… Пристроив папку на столе, Анна поспешила к дверям, на ходу расстегивая пальто. И замерла, услышав крики родителей. Страшная жизненная явь будто клыки оскалила в ехидной усмешке, не желая становиться всего лишь кошмаром. — Это же все ты! Твой пример… непристойного поведения! — гремел отцовский голос, — дурацкие статьи, роман о похождениях глупой девицы! Этот Ребушинский, с которым тебя постоянно видят! Рассуждения о свободе и независимости. Вот она и набралась, а ты и рада стараться! В голове застучал молот. Окружающий мир качнулся перед глазами. Анна ворвалась в гостиную, даже не пытаясь подавить вспыхнувшее в груди пламя: — Вы не должны… Вы не можете… Не смейте так разговаривать с мамой! Сейчас… Сейчас отец вздрогнет, проведет ладонью по лбу. Нахмурится недоуменно, и скажет: «- Что-то я и правда… Как не в себе. Прости, Машенька!» — Ах, боже ж ты мой! — саркастически вскричал Виктор Иванович, разводя руками, — какое трогательно единение! Впрочем, ничего удивительного. Вам обеим нравится последнее время выставлять на посмешище семью. Мамины глаза гневно вспыхнули: — Не забывай, что именно ты это сделал первым! Это ты завел… фаворитку! — ее голос пресекся на мгновение, — в собственном доме! При дочери. — О, да мою дочь такие вещи вовсе не должны шокировать! Не так ли, сударыня? — он метнул в сторону Анны колючий насмешливый взгляд, — она всему городу демонстрирует связь с женатым мужчиной, бегает за ним по улицам, приводит ночью в дом. В мой дом, о чем ты сейчас весьма своевременно напомнила! Почему, ну почему это так больно? Потому что говорит родной человек? Анна стиснула руки, надеясь унять дрожь. Вымученно улыбнулась: — Действительно, папа. Что же тебя так возмущает, ведь Лиза и ты… — Замолчи! — он рубанул ладонью воздух, — она будет мне законной женой! А ты так и останешься опозоренной. Он же бросит тебя! Мария Тимофеевна встала рядом с дочерью. — Я была твоей законной женой, — произнесла она с достоинством, — от позора и одиночества это меня не спасло. Так велика ли разница? Лицо отца исказила странная гримаса. Словно он пытался удержать рвущиеся с губ слова. Но не преуспел. — В конце концов, именно я вас по-прежнему содержу. И имею права требовать приличного поведения! — Только в этом дело? — тихо спросила Анна, — хорошо, я буду жить на свое жалование. Отец презрительно хмыкнул. Но Мария Тимофеевна его опередила: — Аня, даже не думай! Я замуж не в рубашке выходила. Батюшка за мной приданое дал. И уж твой отец-адвокат лучше всех должен знать, что деньги жены принадлежат детям! И моей дочери голодать не придется! — Вот! — с торжеством и осуждением произнес Виктор Иванович, — я же говорю — это ты подаешь ей дурной пример. И поддерживаешь! Вместо того, чтобы пресечь! И запретить! — Да, поддерживаю! Мария Тимофеевна схватила дочь за руку. Анна, ощутив, что маму колотит еще сильнее, чем ее саму, сжала пальцы в ответ. — Поддерживаю! По крайней мере, ей больше не лгут!!! Что ответил отец, Анна уже не слышала. На несколько милосердных мгновений в ушах просто отключился звук. А затем резко хлопнула дверь, и стало понятно, что они с матерью остались в комнате одни. — Сядь, мама, — шепнула Анна, подводя Марию Тимофеевну к дивану, — успокойся… Они вместе опустились на сиденье. Мария Тимофеевна внезапно схватила дочь за плечи, всматриваясь в ее лицо мокрыми, отчаянными глазами. — Ты только не думай, — быстро заговорила она, безуспешно стараясь взять строгий тон, — что я на самом деле так думаю! Что неважно, какой брак, и есть ли он… Важно, конечно! И я … Я же так боюсь за тебя! Она тихонько встряхнула Анну, напомнив той сердитого Штольмана. — И Штольмана твоего видеть не хочу! — продолжала Мария Тимофеевна, — своими руками… Не знаю, что бы с ним сделала! Поводов для веселья, кажется, не было никаких. Но Анна почувствовала, что ей очень хочется улыбнуться. — Мама, а зачем па … — в горле запершило, — он приходил? — Выполнить отцовский долг! — фыркнула Мария Тимофеевна, явно дословно цитируя мужа, — господина Штольмана, как я поняла, на улице встретил, вот и решил… Сердце ухнуло в ледяную пустоту. — Якова? — голос прерывался от ужаса. — Не волнуйся, он с ним даже не заговорил, — мама поджала губы, — зато счел нужным все высказать нам. — Слава богу, — немного невпопад пробормотала Анна. Пусть уж лучше отец говорит все, что хочет, ей самой. Она вытерпит. По крайней мере, это не приведет ни к чьей смерти. — Ты задержалась сегодня, — помолчав, сказала мама, — что-то случилось в больнице? — Нет, — Анна покачала головой, с трудом возвращаясь к событиям этого утра, — я была в школе князя Мещерского. Ты, наверное, слышала, что Дмитрия Львовича убили? — Да. Это ужас какой-то! Благородный, великодушный человек, столько начинаний и планов! Что же теперь будет с учениками? Неужели дело князя погибнет? Говорят, его сын не поддерживал идеи отца, — Мария Тимофеевна вскочила с места, — я… я напишу такую статью, что ни один порядочный человек в городе, нет, во всей губернии, не сможет остаться в стороне! — Школа теперь принадлежит учительнице, Вере Кречетовой, — объяснила Анна, — она оказалась … дочерью князя. И конечно, занятия продолжатся. На лице Марии Тимофеевны промелькнули самые разные чувства. Радость за школу, гнев на ее сиятельного основателя, и явное желание все равно поучаствовать в этой истории. — Мужчины, — горька усмехнулась она, — что же он дочь-то не признал? Росла, значит, воспитанницей, из милости взятой. Родного отца за благодетеля почитала — а оказалось, что он так грехи замаливает! — Мама! — остановила ее Анна, — Дмитрий Львович Веру очень любил. Не хотел, наверное, чтобы о ее незаконнорожденности говорили. Просто сирота из обычной семьи… Мария Тимофеевна молчала, но понятно было, о чем она думает. Как будут расти дети Анны? Смогут ли простить родителям свое странное положение, даже если получится их узаконить? Нет, размышлять об этом сейчас просто нет сил. — На Веру Николаевну вчера вечером напали. Она сейчас в больнице, и очень переживает за учеников. Поэтому я сходила сегодня к ним, — Анна улыбнулась, — и даже провела урок. Рисования… — Тебе всегда нравилось учить и помогать, даже себе во вред, — вздохнула Мария Тимофеевна, — бледная-то опять какая! После расскажешь. Поешь, и отдыхай. Время уже обеденное, а ты и не завтракала. *** Тьма. Пламя. Женщина в огне. Раймонда опять смотрела на Анну — серьезно, горестно, точно стараясь передать что-то. Но все было слишком запутанно и неясно. Вновь за спиной Раймонды проступили очертания мужчины, который более не касался ее, но и не исчезал. Девочка встала рядом, взялась за край одежды женщины. Раймонда сложила руки на груди, так, точно в них лежал младенец. Какой странный костер! Он горит, не сжигая, беспрепятственно проходя сквозь жертву. Раймонде очень больно, но это боль, от которой мнет и корежит душу. Сознание. Память. Но не тело. Ей, Анне, такие мучения слишком хорошо знакомы, чтобы спутать. Кажется, она снова погружается в кошмар той ночи, когда удалось отбиться от Тени. Когда собственная вина, стыд, страх за Якова рвали мир в клочья. Тоска, от которой не хочется жить, сдавливает сердце, не дает дышать. Но именно в этот момент она слышит Раймонду: — Клевета… Ложь… Все неправда… Анна ловит взгляд огромных, потемневших глаз. Пытается задать вопрос, и хриплый шепот с трудом протискивается сквозь горло: — О чем ты? — Не верь… Темнота исчезает, распадаясь на куски. Нет Раймонды и ее спутников. На белом снегу горит костер, который вдруг оборачивается рыжей лисицей. Она летит вперед, пластаясь в прыжке. Седой человек в охотничьем костюме опускает ружье, и смотрит на Анну. Это Дмитрий Львович Мещерский. — Помоги моей дочери. С ним говорить куда легче! — Что я должна сделать? — Найди лису! Рыжая хищница выбегает на поляну. Выстрел. Она падет, роняя капли крови на снег. Но никто не спешит подобрать добычу. Крики людей раздаются совсем в другой стороне. — Найди лису! … Сны уходят, оставляя ее ослабевшей, с тяжелым, прерывистым дыханием. Главное теперь ничего не забыть, разобраться, выявить подсказки. Слова Мещерского более-менее понятны. Лиса, которую подстрелили (или не подстрелили) на охоте явно имеет отношение к разгадке его смерти. Скорее сообщить Штольману! Интересно, на каком этапе следствие сейчас? И что с Верой, о которой так беспокоится умерший отец? Ох, нужно же отнести ей в больницу подарки от учеников! Анны выбирается из-под пледа. Четыре часа пополудни. Не слишком долгим и освежающим получился отдых, ну да ничего. Не в первый раз. Гораздо важнее — сделать то, о чем ее просили. Раймонда тоже просила — не верить чему-то. Но чему? Или — во что? Отчего с ее духом так трудно разговаривать? Из-за толщи лет, которые их разделяют? Помнится, с невестой Кудеяра Анне тоже общаться было куда тяжелее, чем с теми, кто умер в нынешнем столетии. Задумавшись, она крутит волосы у виска — и без того растрепавшиеся. Нужно будет снова почитать «Книгу ересей», вероятно тогда слова Раймонды станут понятнее. А сейчас необходимо рассказать полиции о лисе. И отнести рисунки ребят Вере Кречетовой. ________________________ Продолжение следует. P.S. Я прошу прощения за такого ВИ-2. К сожалению, образ старшего Миронова из продолжения в предполагаемых мною обстоятельствах говорит и действует именно так. Смягчить не получилось.