Другая ночь

Огромное спасибо за помощь в медицинской матчасти Sowyatschoky Благодарность за хороший совет по сюжету Lada Buskie

«И узнаешь ты знакомое до боли То лицо, одно-единственное в мире…» (к/ф «Тень, или Может быть, всё обойдётся» 1991 г. Песня «Сны принцессы»)

— Катя, помогите мне! Подержите девочку, а я буду снимать пленки. Анна требовательно взглянула на сестру милосердия, с трудом подавив неприязненно чувство. Легче всего ей было работать с Валей Крушинниковой, — всегда деловитой, спокойной и дружелюбной. Нет, Катя обладала и знаниями, и навыками, а в придачу — изрядной порцией высокомерия. Последнее она вовсе не находила нужным скрывать. Просто физически ощущалось, что девушка не выносит Анну Викторовну. Катя умела весьма выразительно сморщить носик, поджать губы, повести плечом. Вроде и субординация не нарушена, и все ясно видят — честная Катя просто вынуждена находиться рядом с «этой ужасной Мироновой». Вот и сейчас хорошенькое личико сестры на секунду исказила брезгливая гримаса. Она поставила на тумбочку стакан, из которого поила малыша с соседней кровати, и подошла к Анне. Та склонилась над девочкой лет шести, горячей и ослабевшей от высокой температуры и невозможности спокойно дышать. До крупа дело еще не дошло, но дифтеритные пленки уже закрывали миндалины. Катя села на постель лицом к окну — прямо и ровно. Анна бережно передала ей девочку. Теперь сестре нужно было так обхватить пациентку, чтобы она не смогла даже случайно дернуть головой или закрыть рот. Темные глаза смотрели жалобно, точно у пойманного птенца. Анна улыбнулась, и взяла в руки маленький металлический шпатель. — Не бойся. Я просто прочищу тебе горло. Голос — тихий, спокойный, уверенный. Рука не дрожит. Хотя на самом деле самой Анне страшно — одно неверное движение приведет к появлению ссадин на горле. Вовсе их избежать не выйдет, но она постарается не ранить сильнее. К счастью, пленки отделяются еще довольно легко. Вот так. Еще немножко. Потерпи, маленькая, сейчас станет легче. И дышать. И пить. Анна вынимает сухую белесую пленку. Девочка обмякает на руках у сестры. Катя возвращает ее в постель, накрывает одеялом. Анна садится рядом, протирает малышке вспотевший лоб, к которому прилипли пряди волос. Что же, временное облегчение они принесли. В самое ближайшее время девочка не задохнется. А потом… Потом нужно будет все повторять сначала. Из угла палаты доносятся громкие хрипы. Здесь уже не помочь ни полосканием, ни даже вырыванием пленок. Необходимо резать горло. Сейчас доктор Мезенцев освободится, и мальчика отнесут в операционную. Но ассистировать сегодня будет кто-то другой. Нынешняя смена доктора Мироновой — в этой палате. — Катя, проверьте, чтобы все были укрыты, — напоминает Анна, — нужно проветрить. Многие до сих пор считают, что при дифтерии спасительным являются теплые компрессы и закрытые окна. Александр Францевич решительно против такого подхода. И он прав! В тепле возбудители болезни только набирают силы. Катя то ли не согласна с этим, то ли опять просто демонстрирует характер. Насмешливо щурится, однако проходит между кроватями, поправляя на детях одеяла. Анна приоткрывает окно. Свежий морозный воздух врывается в палату, разбавляя сгустившейся запах болезни, пота, тяжелого дыхания. Ночью никто не умер. Но это только первые сутки ее дежурства… *** За окном посветлело. Уже можно было разглядеть каменную ограду полицейского участка, заснеженный двор, немногочисленные цепочки следов, ведущие к крыльцу. Штольман явился на службу раньше всех. Какой смысл торчать в гостинице, если все равно не уснешь. А для работы куда больше подходит знакомый кабинет. «Дела нет»! Дело как раз есть, все то же самое, непонятное, тягучее, полное неопределенности, недосказанности и недоказуемости. Преступления Крутина. Их цель и смысл, связующие звенья, хоть какие-то улики, способные указать на личность негодяя. Кто он? Сыщик был убеждён, что гипнотизер уже успел лично познакомиться с Анной — под маской иного человека, разумеется. Успел стать тем, кому она вполне доверяет. Вернее — доверяла. Бой с Тенями принес еще одну немаловажную пользу — Анна отшатнулась почти ото всех, кроме Штольмана, Милца и Коробейникова. «Да и вы сами, господин следователь все пытаетесь отшатнуться… А то вдруг ей слишком уж весело!» Штольман дернул головой, отгоняя непрошенную, колючую мысль. Машинально стиснул в руке подвернувшийся карандаш. Итак, знакомства, появившиеся в этом году, подувяли. А кто постоянно находился рядом с Тенью барышни Мироновой, претендуя на ее дружбу и доверие? Клюев, Скрябин и госпожа Аникеева. Скрябин сошел с ума, увидев настоящую Анну. Сам, лично, он сейчас точно не способен что-то придумывать, организовывать, убивать. Клюев… О том, что Анна приходила к нему после дуэли, Штольман, разумеется, слышал. Как и о содержании беседы. Сплетни о ее решительном отказе «бедному обманутому Андрею Петровичу» пересказывались долго — со вкусом, осуждением и придыханием. Вызывая огромное желание придушить того, или вероятнее всего — ту неизвестную, которая разнесла вести по городу. Некоторым любопытствующим особам явно нечем занять головы и языки… После того случая Анна с Клюевым больше не разговаривали. И пока не видно его попыток возобновить знакомство. Если предположить, что Крутин — это Клюев, почему он, после эффектного заявления доктора Ланге поторопился сам вызвать Штольмана? Был так уверен в том, что не получит смертельную рану, но сыщика устранит? А как это можно было предсказать? «Привет» явно тянул за собой поединок — но с кем-то из родственников Анны. Самому Крутину подставляться под пулю не было никакого смысла. Но с другой стороны, гипнотизер любит странные и сложные конструкции, где учитывать приходится слишком уж многое. Значит, мог просчитать, хотя бы памятуя историю прежних дуэлей сыщика, что в этой ситуации Штольман на поражение стрелять точно не станет. Ну а легкое ранение — и алиби, и подвиг, и возможность сблизиться еще больше с девушкой, честь которой он защитил. Весьма романтический повод втереться в доверие. Да, окончательно отбрасывать Клюева нельзя. Как, впрочем, и Скрябина. Последний как раз на глаза не лез, находился за сценой всех громких событий, зато Анну-Тень прибрать к рукам успел очень хорошо. К тому же моментально, по глазам определил, что перед ним вовсе не та девушка, с которой он общался все последнее время. Наводит на размышления. Карандаш с хрустом переломился в руке. Штольман раздраженно отшвырнул обломки. Теперь госпожа Аникеева. Несчастная жертва Крутина, добровольно перешедшая на сторону закона. Двойник ей целиком доверял — но он вообще умом не отличался. А где доказательства чистоты ее намерений? Полина самовольно пошла на сближение с Анной. Уже в самом начале посеяла в девушке недоверие к Штольману, представив его надсмотрщиком. Когда они с Двойником обсуждали необходимость представить Полину жертвой режима, очень хотелось стукнуть обоих по голове. Да вот беда — ни табуретки не было, ни власти над собственной личностью. Именно Полина стала близкой подружкой Анны-Тени, и наверняка, поверенной многих ее тайн. Значит, могла легко подталкивать девушку к нужным решениям, благо, Тень оказалась крайне внушаемой. А роман с Коробейниковым? Что там было — искренние чувства, желание обрести покой и семейную жизнь, — или тонкая игра, приближающая госпожу Аникееву к тайнам следствия? Анна как-то упоминала, что очень сочувствует Полине. Тем не менее, теперь они почти не встречаются, и кажется, былой задушевности там нет. Антон Андреевич тоже разорвал отношения, начатые его Тенью. Надо выяснить, не пытается ли сама госпожа Аникеева возобновить порушившиеся связи. Определить фаворита было сложно. Поведение каждой подозреваемой им фигуры легко трактовалось в любую сторону. Пока четко вырисовывается одно — кто-то старательно создает перед Анной картину мира, погрязшего в изменах и насилии. Причем, не забывая наносить удары по близким ей людям. Чтобы она не могла быть уверенной ни в ком. Явление настоящей Анны уже смешало планы Крутина. Он продолжает пугать — делом Саши Тобольцевой, семейной тайной Мещерского (если причастен к этому преступлению), но пока очень далек от цели. Суть Анны — доброта и любовь. Это делает ее сильной даже сейчас, когда она стала мишенью для гнусных сплетен, а через себя вынуждена пропускать горе новых преступлений. Вдобавок, грянула эпидемия, от которой Анна, будучи врачом, никогда не станет прятаться. Второй карандаш превратился в обломки. Стиснутые зубы, казалось, готовы последовать его примеру. Что с ней — там? Сбережет ли себя от болезни, или, что куда вероятней, даже не подумает об этом? Такие мысли бесплодны, и только отбирают силы. Анну из больницы не забрать, эпидемию не отменить. Штольман, как и обещал, опять придет к ней сегодня, и увидит, чего бы это не стоило. До этого момента что-то предполагать бессмысленно. А что сделает Крутин, узнав, что барышня Миронова в опасности? Не в той, что тщательно подготовлена им самим, а в самой что ни на есть стихийной и непредсказуемой? Ведь гипнотизеру нужна именно Анна — ослабевшая, сломанная, изверившаяся, но ведь живая! Не попытается ли он перейти к решительным действиям, доконав вымотанную работой девушку и похитив ее из больницы? Одновременно с щелчком третьего карандаша открылась дверь, пропуская в кабинет Коробейникова. — Здравствуйте, Антон Андреевич. Необходимо около больницы установить круглосуточное наблюдение. Чтобы никто и никуда не смог увести Анну Викторовну. Коробейников понял сразу. — Сделаем. — Я схожу и переговорю с Александром Францевичем, — поднялся с места Штольман. — А… — замялся Коробейников. Начальник несколько секунд смотрит в его лицо. — Я узнаю, что с Валентиной … Сергеевной, — обещает Штольман. *** — Все, Анна Викторовна, Екатерина Борисовна — есть и спать! — как всегда, очень спокойно, но твердо заявил Сергей Петрович, — ваша смена закончилась. Может быть, уже через два часа разбудить придется, так что пользуйтесь моментом. — Сейчас… минуточку, — пробормотала Анна. Ей с трудом удалось уговорить самого маленького трехлетнего пациента прополоскать горло. Йодный раствор, даже слабый — это не леденец. Но мальчик героически согласился «напугать болезнь», и сейчас слабенько булькал, сморщив личико, и пытаясь выплюнуть жидкость раньше времени в подставленную миску. Миску у Анны перехватил доктор Мезенцев. Как и пациента. — Это приказ, Анна Викторовна. Отправляйтесь отдыхать! … Она медленно брела в сторону дежурной комнатки, когда из кабинета Милца вышел Штольман. Мгновенно всю ее охватил встревоженным взглядом — бледную, уставшую, еле стоявшую на ногах. Впрочем, он и сам выглядел не лучше. Только сыщика еще пока явно держало нервное напряжение и мрачный охотничий азарт. Яков быстро подошел к ней. Анна опять попыталась спрятать руки — только что тщательно отмытые и обработанные карболкой. Но ее покрасневшая, и слегка шелушащаяся ладонь уже была взята в плен, и прижата к губам. Не выдержав, Анна тоже коснулась его осунувшейся щеки. Весь мир качался и плыл, и только любимое лицо было таким … настоящим. — Как вы тут, Аня? — Все хорошо, — она даже смогла улыбнуться, — работаю. Сейчас буду отдыхать. А вы опять не спали? Штольман ничего не ответил. Только смотрел и смотрел на нее — словно хотел наглядеться про запас. Но вдруг очнулся и нехотя выпустил ее руку. — Не буду вас задерживать. Отдых вам точно необходим. Но хотел предупредить вас — у больницы теперь будет дежурить городовой. — Зачем? Яков произнес одно только слово: — Крутин. Да, верно. Анна вздохнула, и потерла лоб. Разве сможет она сопротивляться гипнозу сейчас, если и в обычное время открыта для чужого воздействия? Она совсем забыла о Крутине, поглощенная случившейся бедой. А Штольман помнит. Сколько же ему волнений из-за нее! Бедный мой… Нет, вслух так нельзя. — Спасибо вам. За все, — она старается говорить спокойно, — не беспокойтесь, я ни с кем никуда не пойду, и вообще, никого не буду слушать. А вам тоже нужно … отдохнуть. Обещаете? — Обещаю, — криво улыбается он в ответ. И снова подносит к губам ее не слишком-то нежную сейчас руку. __________________________________ Продолжение следует.