«Мы все живем, как в сказке, Как в старой доброй сказке, — Чем дольше, тем страшней!» (О.Анофриев: либретто мюзикла по сказке Е. Шварца «Тень», 1987 год. «Песня горожан»)
К тому времени, когда Антон закончил доклад о происшествии в больнице, лицо судебного следователя сделалось совершенно каменным. — А господин Клюев с Анной сегодня виделся? — спросил Штольман. — Я не спрашивал ее, — признался Антон, — мне показалось, что нужно скорее увести … госпожу Аникееву. Хотя, возможно, она ни в чем и не виновата. — Допускаете влияние Клюева? Антон вздохнул и ответ глаза. — Или просто совпадение, — ответил он, — в конце концов, Анна Викторовна сейчас очень много работает. И то, что я видел, могло быть результатом усталости, а вовсе не гипноза. — Не верю я в совпадения, — сухо произнес Штольман, — будем считать, что была именно попытка загипнотизировать. Через госпожу Аникееву. А вот от кого исходила инициатива… Полина вообще вызывала много вопросов. Очень ненадежный свидетель, которому почему-то предоставлена большая свобода действий. Но помощи от сей дамы не было пока никакой, а вот проблем — достаточно. Не избалована Анна женской дружбой, а тут приезжая особа прямо-таки напрашиваются в конфидентки. Судя по некоторым обмолвкам, и гримасам, на которые госпожа Аникеева мастерица, Тень рассказала ей многое. Значит, возможностей манипулировать желаниями и страхами «дорогой подруги» труда не составляло. Раньше. А теперь? Но все это пока теоретические построения. Никаких доказательств нет. Да и Клюева не стоит сбрасывать со счета. Если гипнотизер — именно он, Полина могла выполнять его приказ, не осознавая этого. Или быть полноправной сообщницей. В таком случае, ее раскаяние и сотрудничество со следствием — расчетливая игра. — Необходимо выяснить, видел ли кто-то, что Клюев утром заходил в книжный магазин, — сказал Штольман. Ответить Коробейников не успел. В кабинет вошел полицмейстер, в состоянии, близком к ярости. — Это что же, господа, получается? — он со свистом рубанул воздух зажатой в кулаке газетой, точно саблей, — у нас тут, оказывается инквизиция разгуляться готова, охота на ведьм идет, а полиция знать ничего не знает?! Зато, вон, журналисты в курсе! Трегубов резко развернул газету. Спецвыпуск «Затонского Телеграфа» на первой же полосе был украшен крупным заголовком:«Лампада знаний и костры невежества».
Повинуясь недвусмысленному взгляду полицмейстера, и собственному любопытству, Антон Андреевич взял газету и принялся читать вслух: «Безжалостная петля страшной болезни захлестнула города и деревни нашей губернии. Дифтерия не разбирает сословий и достатка, она может явиться в любой дом, чаще всего назначая своими жертвами детей. И горе родителей безмерно и безутешно. Однако плечом к плечу встали для борьбы с коварным врагом врачи Затонской больницы: А. Ф. Милц, С. П. Мезенцев и А. В. Миронова, а также сестры милосердия и фельдшеры. Днем и ночью вершится медицинский подвиг, совершаемый на пределе сил, знаний и храбрости. Множество жизней уже отвоевано у дифтерии, которая только благодаря усилиям докторов так и не смогла окончательно стянуть свою смертельную удавку. И что же? В чем выражается благодарность жителей, чьи сыновья и дочери получили шанс одолеть болезнь? В злобных наветах и клевете, которые паучьей сетью оплели Затонск, вызывая стыд и гнев у каждого здравомыслящего человека! Женщина, получившая профессию врача, возвратившаяся в родной город, дабы помогать страждущим, именуется ведьмой. Она, забыв о сне и отдыхе, выхаживает детей, — а получает обвинения в том, что сама наслала тяжкий недуг. Но ведь зачастую именно промедление родителей, дотянувших до последнего с обращением в больницу, приводит их дитя к смертельному исходу. Однако всю ответственность и вину при этом взваливают на докторов, опять и опять повторяя лживые байки о колдовстве. Возможно ли такое в наше просвященное время? Что нас ждет дальше — инквизиционный костер на главной площади города?» — Ну-с, господа, — ядовито поинтересовался полицмейстер, — так что у нас с … кострами инквизиции? Какие меры приняты? — Больница под охраной, — сообщил Штольман, — круглосуточно. — С людьми работу проводим… просветительскую, — опустив газету на стол, добавил Коробейников, — через доверенных людей. — Ну-ну, — Трегубов бросил сердитый взгляд из-под насупленных бровей, — охрану удвоить, если нужно! Сейчас только толпы фанатиков не хватало! Мракобесие. Да на пушечный выстрел никого к Анне Викторовне не подпускать! … Когда шаги полицмейстера стихли за дверью, Антон Андреевич вздохнул: — Не подпускать… Интересно только, как это осуществить — с доктором-то? — Вот для этого охрана и нужна, — хмуро ответил Штольман. — Удваивать будем? Яков Платонович недовольно покачал головой. — Целый отряд ставить нельзя. Это может разозлить и спровоцировать нападение. Но внутри больницы количество городовых увеличить действительно, нужно. Штольман взял со стола забытую полицмейстером газету. Еще раз просмотрел статью. — Даже не верится, что Ребушинский писал, — прокомментировал Антон Андреевич, — я бы не удивился, если бы «Телеграфъ» напротив, Анну Викторовну обвинил, как тогда… с «Черной воронкой». — Вы забываете, что в редакции теперь Мария Тимофеевна — почетный сотрудник, — произнес Штольман, — возможно, что и статья — соавторская, хотя подпись только одна. В любом случае, без влияния госпожи Мироновой-старшей точно не обошлось. — И слава Богу! — искренне выдохнул Коробейников, — в таких вопросах заступничество прессы — дорого стоит. — Нам тоже расслабляться нельзя, — несколько сердито оборвал сотрудника Штольман. *** Анна стояла на крыльце больницы, прислонившись к стене. Фонарь, особенно яркий в сгущавшихся сумерках, слишком резко очертил и закрытые глаза девушки, и странную улыбку, блуждавшую на губах. Штольмана больно кольнуло воспоминание о том, как барышня Миронова явилась в том страшном декабре в участок — просветленная. После чего повела его на кладбище, а затем едва не стала участницей кровавого ритуала адептов Люцифера. Он ускорил шаг, и почти взбежал по ступенькам. Анна открыла глаза. — Я знала, что вы вот-вот придете, — тихо сказала она, протягивая руки. Он торопливо сжал ее пальцы, на которых не оказалось варежек. — И поэтому сбежали сюда? — Нет, что вы! — она немного обиделась, — как бы я могла? Меня отпустили — ненадолго. Сергей Петрович сказал, чтобы я вышла подышать. А то, мол совсем зеленая… Анна посмотрела ему в глаза, и грустно спросила: — Правда — зеленая? Штольман ответил долгим и серьезным взглядом. Затем приложил ее руки, остро пахнувшие карболкой, к губам. — Не вижу. Вы — самая лучшая… — Часть Вселенной? — снова улыбнулась Анна. — Именно, — усмехнулся он в ответ, — просто уставшая. Анна вздохнула, и шагнула чуть ближе. — Да… Но это потому, что я сегодня в первый раз сама сделала операцию. Не помогала, не ассистировала, а сама разрезала… горло. И справилась. Мальчик теперь обязательно поправится. У него такая фамилия смешная — Сойкин… Что с вами? Последние слова прозвучали почти испуганно. Видимо, ему не удалось совладать с лицом, которое приняло не самое приветливое выражение. Воспоминания о Сойкине-старшем опять всколыхнули тревогу. И страх. — Вы молодец, Аня, — как можно спокойнее произнес он, — но думаю, доктор прав — отдых вам необходим. — Ну вот я и отдыхаю, — она высвобождает одну руку, и легко касается его плеча, — дышу свежим воздухом, и вижу вас. Только я все равно боюсь, что вы заразитесь. И если с вами что-то… Я тогда не смогу… Договорить Анна не успевает, потому что он решительно обнимает ее, прижимая к себе. И почему недавно идея разлуки казалась ему такой правильной? А главное — выполнимой? Он и сам дышать в полную силу может только рядом с Анной. Да и ей никто не посмеет угрожать в его присутствии. — Аня, — спрашивает он через какое-то время, — что произошло сегодня, когда приходила госпожа Аникеева? Анна немного отстраняется, поднимает голову. Смотрит с легким недоумением. — Н-ничего особенного. — Расскажите подробно, — просит он, — вспомните! Это может быть очень важно. — Ну хорошо, — вздыхает Анна, — Полина тоже сказала, что я неважно выгляжу. Очень переживала, что люди верят в колдовство, и меня считают… ведьмой. Его охватывает гнев. Желваки на щеках готовы прорвать кожу. — Значит, Полина принесла вам эти… слухи? Какая чуткость с ее стороны! — У нее случайно вырвалось! — бросается на защиту Анна и тут же сникает, — наверное… Штольман на секунду прикрывает глаза. Даже если Полина не гипнотизер, то уж точно и не «дорогая подруга». Хорошо, что Аня, кажется и сама начинает это понимать. — Что было дальше? — Я перестала ее слышать, — медленно произносит Анна, — совсем. И почти не видела — все заволокло туманом. И в голове застучало. Словно я вот-вот упаду в обморок. Тогда мне вспомнилась птица… На последних словах Анна пусть бледно, но улыбается. — Какая птица? — несколько ошарашенно спрашивает Штольман. — Свиристель, — объясняет она, — мне сегодня ночью снилось, что мы с вами гуляем в каком-то парке. Было так хорошо — весна. Снег уже таял. Правда, я все равно едва не упала в сугроб. А вы меня из него вытащили. Он качает головой и усмехается против воли. — Даже во сне вас нельзя оставить без присмотра! Анна тихонько смеется: — Вот и приходите почаще! И наяву, и во сне! — она опять делается серьезной, — сугроб я не заметила, потому что разглядывала свиристеля. И вот, когда я перестала слышать Полину — я мысленно этого свиристеля увидела. Мне стало как-то легче, хотя слух вернулся не сразу. Но тут уже появился Антон Андреевич, и все закончилось. — Аня, подумайте — это было похоже на гипноз? Полина могла действовать против воли, я не говорю, что она обязательно желает вам зла! Но целиком доверять ей тоже нельзя. — Да, я понимаю… Анна опускает глаза, хмурится. Прикусывает губу. Наконец, отвечает: — Мне трудно сказать. Это каждый раз немного по-разному. Магистр, — она чуть вздрагивает, — прикладывал ладонь ко лбу, и меня точно отгораживало от мира. Там, в лесу, весной — я вообще плохо помню, что было. Кажется — голос. Но тогда главной была Тень, а я… И без всякого гипноза почти все время… словно и не существовала. И снова остается только обнять. И напомнить — хотя бы этот жуткий плен внутри чужих сущностей закончился. А со всем остальным они обязательно справятся. Вместе. — А еще, — продолжает Анна, уткнувшись в его пальто, — это ведь и правда могло быть просто начало обморока. Нам сейчас нелегко приходится. И Александра Францевича нет. — Никому не доверяйте. Никого не слушайте, — Штольман берет ее за плечи, и заглядывает в глаза, — ни с кем никуда не ходите! Если что — зовите охрану, лучше ошибиться, чем… пропасть. — Хорошо, хорошо, не волнуйтесь так! — она, кажется куда больше переживает его тревогу, чем вероятность появления Крутина, — я буду очень осторожна. А если что… — Что — если что? — Штольман по привычке чуть встряхивает ее. В глазах Анны смешались нежность и лукавые искорки. — Если что, я буду думать о … свиристеле! __________________________________ Продолжение следует