Другая ночь

За медицинскую консультацию благодарю Sowyatschoka

«Давай поговорим как два приятеля, Тем более что цель у нас одна. И сколько бы мы чувств своих ни прятали, Мы оба — людоеды, старина!» (О.Анофриев: либретто мюзикла по сказке Е. Шварца «Тень», 1987 год. «Песня людоедов»)

Густой дым успел выветрится, но запах гари никуда не делся. К тому же в комнате из-за открытого окна стоял лютый холод. Зимнее солнце ярко освещало труп хозяйки дома, лежащий на полу, возле письменного стола. Рядом валялась лампа со снятым стеклом, а на столешнице поблескивала склянка из-под керосина*. — Вот, ваше благородие, от обжогов скончалась, — объявил городовой, — по неосторожности. Штольман нахмурился. Коробейников пробормотал: — Ну да, от задержавшегося девичества… — Так вдова она, — возразил городовой, — Мигунова, Татьяна Ивановна, шестидесяти семи лет. Жила одна. Квартиры сдавала. Сказывают, никого к себе не пускала, кроме служанки приходящей. Ну ясное дело — лампу керосином заправляла, дурноту почувствовала. Сомлела, а лампу на себя и опрокинула… Служанка вот утром явилась, так всех на ноги подняла — что дым из-под двери идет. Мы дверь топором вскрывали… Верхняя часть тела Мигуновой обгорела страшно, особенно шея и лицо. А вот юбки были нетронуты огнем, и темные складки лежали прямо и ровно. — Легла, значит на спину, оправила платье, и начала гореть, — саркастически подытожил Штольман. — Странно, что на подол ничего не попало, — добавил Коробейников, — урони она лампу — так именно бы юбки занялись. На лице городового было написано одно: «Не могу знать!» … Сутки спустя, сидя в кабинете, Штольман поймал себя на мысли, что ждет — вот сейчас распахнется дверь, и в нее влетит барышня Миронова, желая передать важное сообщение от духа. Сообщение, как всегда, будет крайне загадочным и расплывчатым, но в итоге окажется весьма информативным и нужным. «Нет уж, — прервал он себя, — не надо! Слышите, госпожа Мигунова? Не вздумайте сейчас Анну Викторовну беспокоить! Вашего убийцу мы сами поймать сумеем…» Самые сильные подозрения вызывала молодая служанка — Ульяна. Она была единственной, кого Мигунова, очень боявшаяся воров, пускала в свои комнаты. На допросе девушка сильно нервничала, путалась, отводила глаза. Правда, это могло быть следствием сильного испуга и невеликого ума. Кроме того, самостоятельно служанка не сумела бы перетащить тело хозяйки в комнату — а именно это и сделал убийца, если судить по расправившемся юбками, и клочку ткани от них, зацепившемуся за порог. Весьма вероятно, преступник был хорошо знаком Ульяне, она же и помогла ему проникнуть в дом. Воров Мигунова боялась не зря. Из квартиры пропали ценные бумаги, деньги и часы — ее самой и покойного мужа. Коробейников во время обыска назвал происходящее «Делом старухи-процентщицы», и Штольман не мог, хотя бы частично с этим не согласиться. Но хотелось бы верить, что безумные наполеоновские идеи здесь все-таки ни при чем. Им и одержимого Крутина хватает, с его планами уничтожить мир. Не то от скуки, не то — исключительно из милосердия. Чтобы всех наделить «благословенной смертью», и никого не обидеть. Ради этого своего божества — Абраксаса. И зачем, зачем этому мерзавцу нужна Анна?! Штольман потер занывший затылок. Нужно будет все-таки самому съездить в Петербург, не ограничиваясь письменными запросами. Найти специалиста по католическим ересям, и разузнать все, что можно о катарах и Абраксасе. А сейчас вернуться к делу об убийстве и ограблении вдовы Мигуновой. К счастью, никакой мистической подоплеки здесь быть не должно. «Все из-за денег» — как сказала когда-то Анна Викторовна. Ульяну пока решено было не задерживать, но за ее передвижениями проследить. Что и собирался предпринять Антон Андреевич. Вчера служанка после допроса вернулась в свою комнатушку, и там сидела, как мышка, никуда не высовываясь. Соседи говорили — часто начинала плакать. Если она сообщница, долго так не выдержит, и попытается встретиться с убийцей. А тот в самом скором времени наверняка захочет продать ценные бумаги Мигуновой и ее же часы. Жаль, вскрытие ничего к следствию добавить не могло — слишком сильно обгорела верхняя часть тела несчастной. Если какие-то следы насильственной смерти были, огонь их уничтожил. Открылась дверь, и в кабинет вошел Коробейников. — Все выяснилось, Яков Платонович! Взяли негодяя. Как мы и предполагали — и служанка к нему пошла. И добычу свою он толком спрятать не подумал. Утром Ульяна, заплаканная и бледная, отправилась в не самый презентабельный квартал. И на углу встретилась с тем, кого так хотела увидеть. Это был молодой человек, когда-то приятной, а ныне — потертой наружности. Девушка прямо-таки вцепилась в него, о чем-то слезно умоляя. Он, тревожно оглядываясь, постарался ее успокоить, и сунуть ей деньги. Ульяна их оттолкнула, тогда он снова начал убеждать и уговаривать. Наконец, девушка покивала, опустив глаза, и медленно побрела прочь. Молодой человек постоял было в нерешительности, но затем, прикрыв лицо шарфом, продолжил путь. Путь его, как выяснилось, лежал в бордель. У служителя, не задаром, кончено, выяснилось, что зовут посетителя Николай Поливанов. В бордель до недавнего времени наведывался часто, очень уж одна из здешних барышень ему нравилась. Однако, с деньгами у него туго было всегда, а пару недель назад наступили совсем черные дни. Но, видать, наладилось все, раз появился? Когда Поливанов ушел, за ним опять-таки отправили слежку. Антон Андреевич же расспросил избранницу Николая. Девица призналась, что денег у нищего кавалера нынче было — хоть отбавляй. И звал он ее с собой, в другой город, начать новую счастливую совместную жизнь. И часы она у него тоже приметила — Поливанов их продемонстрировал, как доказательство своего нового статуса платежеспособного человека. Взяли его в дешевых меблированных комнатах, вместе с Ульяной, которая умоляла сообщника во всем сознаться. Но и без признания песенка Поливанова была спета. При обыске нашли и ценные бумаг, и часы, и деньги. Выяснилось, что Поливанов был двоюродным племянником Мигуновой, но она его не жаловала совершенно, и в дом не пускала. В очередной раз объявившись в Затонске, и оказавшись на мели, тот разработал план. Начал обхаживать Ульяну, которой тетушка доверяла — так как много лет знала ее мать. Служанка долго не могла согласиться, но в итоге помогла любовнику проникнуть в квартиру хозяйки. На глазах перепуганной Ульяны Поливанов задушил Мигунову в кухне, а затем волоком оттащил тело в комнату. Поэтому и складки платья расправились, и легли ровно. Далее, Николай опрокинул лампу, щедро облил керосином верхнюю часть тела жертвы. Склянку положил боком на стол. После чего он забрал ценности, и ушел, дав наказ Ульяне ночью поджечь труп. Девушка божилась, что собиралась и себя сжечь, потому что ей теперь невыносимо жить с таким грехом. Она помнит, как смотрела на нее несчастная хозяйка, горло которой сдавливал Поливанов. — Ведь умоляла меня словно, мол, что же я тебе сделала, Ульяша! Помоги… А я вот… Но гореть заживо было страшно. Девушка подожгла тело, выскользнула прочь, заперев дверь, а около семи утра подняла шум, якобы напуганная дымом, идущим из квартиры Мигуновой. Николай же никаких мук совести не проявлял. Он был всерьез обижен на тетку, которая в очередной раз отказалась помогать ему деньгами, и вообще — пускать на порог. — Старуха свое отжила, — разглагольствовал он, — зачем ей эти деньги? Пусть служат молодым, кто взять сумел. Я вот взял… почти. Право имею! — Это вы Раскольникова цитируете? — усмехнулся Штольман, — его философией вдохновились? — Да знаете, нет, не думал об этом, — хмыкнул Поливанов, — хотя да, что-то есть… Вы мне скажите лучше, в чем же я ошибся, господа? Почему на случайность-то не списали? После огня — разве можно было понять, душил я ее, или нет? — Наука, милейший, на месте не стоит, — важно изрек Коробейников, — многое ныне определить можно. Каторга вам теперь светит. И девушке. — Думала, что люблю ее, — сквозь губу фыркнул Поливанов, — дура! *** Вечерело. Город окутали синие сумерки. Зажигались фонари, приветливо светились витрины. Очень хотелось перевернуть страницу, и оставить уже в прошлом и обгоревший труп несчастной Мигуновой, и новоявленного «Наполеона». И глупую девицу, впутавшуюся в грязное убийство из-за «любви». Впрочем, ему ли решать, кто достоин любви, а кто нет. Везет в последнее время на служанок, которых недомыслие подвело. Вот и Варвара — нянька Вишневских, укравшая серьги. Там не любовь была, и не страх. Жадность какая-то одномоментная, что ли. Ничего до того не брала, а увидела бесхозные серьги в пустой (как она думала) комнате — и не удержалась. И ни спрятать толком не сумела, ни оправдаться. Ей бы страху и от домашнего разбирательства хватило. Наверняка ничего бы больше в жизни не пыталась стащить. Но адвокат привлек полицию, настоял на полной процедуре. И помогать Варваре никак не собирался. Супруга его приходила, спрашивала, можно ли что-то сделать. Но ответить ей было нечего. Штольман вспомнил тонкое нервное лицо Лидии Владимировны, ее руки, которыми она судорожно сжимала сумочку. Тихо извинившись и поблагодарив, она, отведя глаза, попросила не рассказывать о ее расспросах мужу. Он пообещал, разумеется, понимая уже, что этот визит в полицию в попытке помочь провинившейся служанке, является для госпожи Вишневской немыслимым актом неповиновения. Мда, господин адвокат тоже мнит себя Наполеоном — в семье, по крайней мере. Право имеющим. Ему вдруг показалось, что улица освещена ярче обычного. Оказалось, многие витрины украшены электрическими гирляндами, напоминая о приближении Рождества. О котором сыщик позабыл совершенно. Получается, ровно пять лет назад, в последнюю неделю декабря 1889-го года он не по своей воле исчез из Затонска. И словно бы из мира живых… Каким выдалось то Рождество для Анны? Что думала она, на что надеялась? Дар оставил ее, и Анна даже не могла узнать, существует ли еще надворный советник Штольман. Не так давно они разговаривали о Рождестве. О подарке для Володи, которого Анне захотелось порадовать. Потом закрутилось новое дело, связанное с убийством князя Мещерского, далее грянула эпидемия… Даже если Анна забыла о своих словах, он ей напоминать не станет. Мальчика он поздравит и сам. А еще нужно обязательно поздравить Анну. Вряд ли они смогут провести этот праздник вместе, но накануне Штольман навестит ее. И сделает подарок. И пусть, наконец, это будет не цветок с клумбы, или ветка с дерева. Но что? Украшения дарить он пока не имеет никакого права. Незачем давать новую пищу для сплетен. Книжный магазин оказался по пути очень кстати. Что ж, такой подарок компрометировать девушку не должен. Определить бы только, что понравится именно Анне. Выбирать нечто мистическое он даже пытаться не будет — легко попасть впросак. Но ведь барышню Миронову всю жизнь интересуют не столько даже духи — сколько люди. Которым обязательно нужно помочь. Госпожа Аникеева была занята с другими покупателями. Штольман остановился возле полок, прищурился, окидывая взглядом, отсекая явно ненужное. Усмехнулся, увидев знакомое имя на строгой коричневой обложке. Оно вызвало сразу столько воспоминаний — светлых и тяжелых одновременно. Там тоже была Анна. И он сам. Их взгляды, слова, непонимания и обиды. И невероятная, бесконечная минута тишины, наполненная невысказанным, но искренним взаимным признанием. Штольман открыл оглавление. Полистал страницы. Кивнул. Хорошая книга. Автор, талант которого наверняка уже оценен Анной, — и оценен положительно. Значит, таким и будет его подарок для нее. Возможно, здесь и для Володи что-то найдется? Способный мальчик, заскучавший в пансионе с сильной программой. Значит, что-то научное ему должно прийтись по вкусу. Для его возраста, конечно. Несколько книг господина Рубакина стояли тут же. О морях, животных, звездах. В конце концов Штольман остановился на сборнике статей под названием «Из мира науки и из истории мысли»**. На обложке парил среди облаков седой старец, раскрывающий юной ученице тайны времени и движения светил. Мудрец указывал на пламенеющие перед ним солнце, внизу же, под облаками расположились звезды и планеты. Судя по содержанию — должно быть интересно. Он подошел к освободившейся Полине. Пока она упаковывала его книги, негромко поинтересовался: — Вы не вспомнили ничего о верованиях Крутина? — Увы, — она страдальчески свела брови, — либо мне ничего не было об этом известно, либо надежно убрано из памяти. Гипноз… — Понятно, — он не испытывал никакого доверия к ее словам, но никак не смог бы объяснить — почему. Анна ведь тоже после воздействия гипнотизера многого не помнила. — Если что-то изменится, я сразу сообщу, — горячо пообещала Полина. — Благодарю. Штольман сухо простился, и вышел на улицу. Уже совсем стемнело. В небе прорезались яркие звезды, словно пытавшиеся спорить с искусственным освещением города. Хотя победа в этом состязании вряд ли имеет значение. Главное, что любой свет рассеивает тьму. ______________________________________ * За основу данного преступления автор взял реальное дело, которое было раскрыто в Петербурге, в 1893 году, следователем Н. В. Сахаровым. Убита была В. М. Капенина — родная сестра писателя Ф. М. Достоевского. Подробности — здесь: https://diletant.media/articles/43798724/ и https://zen.yandex.ru/media/id/5c08d4a243dc7b00ac4d67c2/kak-i-kem-byla-ubita-rodnaia-sestra-pisatelia-5ced736b04a53400ae607728 ** Н. А. Рубакин — русский писатель, и популяризатор науки. Автор серии книг и статей для юношества. Единственная неточность — книга «Из мира науки и из истории мысли» была в реальности издана в 1896 году. Посмотреть то самое издание можно здесь: https://viewer.rsl.ru/ru/rsl01003676164?page=1&rotate=0&theme=white Продолжение следует.