Другая ночь

За религиозные консультации спасибо Jelizawietе.

«Тьмой ночной покрыт секрет рожденья, В тьму уходим, жизнь прожив, опять. Оттого так тяжко пробужденье, Оттого так сладко засыпать…» (О.Анофриев: либретто мюзикла по сказке Е. Шварца «Тень», 1987 год. «Песня Тени»)

— А мама… скоро сможет… приехать? — с трудом, точно перебарывая себя, спросил Володя. Видимо, бесконечные отговорки сделали свое дело, и мальчик осознал, что все очень непросто. Правду ему сообщать не хотят, да и он захочет ли он сам ее услышать? Пока слово не сказано, можно считать, что ничего и нет. И все-таки, не задать привычный вопрос мальчик не смог. Детям нельзя лгать — именно так считал Штольман. Сколько бы ни было им лет — они уже люди, у которых есть право знать. И определенная мера ответственности. А можно ли недоговаривать, если вся истина ребенку пока еще не по силам? — Мама сейчас болеет, Володя, — тихо произносит Штольман, — поэтому прийти к тебе, и даже написать никак не может. Но она помнит… Руки, которые мальчик держал на коленях неожиданно сжались в кулаки. Володя отвернулся, но Штольман успел увидеть закушенную губу. Испугался? Встревожился? Но почему тогда не пытается расспросить, чем больна Нина, и велика ли опасность? — Вы передайте ей, пожалуйста, что я о ней думаю, — просит мальчик, не поднимая глаз, — я бы очень хотел… ее увидеть… — Передам, — обещает Штольман. Ночная буря улеглась, и сад перед пансионом теперь утопает в снегу. Дорожки, правда, уже расчищены, зато и сугробы по краям выросли едва ли не вдвое. Пока Штольман шел сюда, успел заметить в них несколько вмятин характерной формы. Во время утренней прогулки ученики явно успели искупать самых невезучих. Или, напротив — счастливых? — У тебя здесь появились друзья? — спрашивает Штольман. Не хотелось бы, чтобы мальчик, чье положение и так неопределенно, по каким-то причинам превратился в изгоя. А в школе подобное может случится быстро, и по любому поводу. — Да, — оживляется Володя, — и некоторые тоже останутся тут на каникулы! — Понятно. И скучать вы не будете? — Нет, — мотнул головой мальчик. На его лице мелькнуло лукавое выражение. — Надеюсь, пансион останется цел, — усмехнулся Штольман. Володя широко распахнул карие глаза, стараясь придать им самое невинное выражение. В чем, правда, не слишком преуспел. Зато попробовал перевести разговор на другую тему. Кинув быстрый взгляд на пакеты, лежащие на скамейке рядом со Штольманом, мальчик спросил: — А можно мне подарки сейчас посмотреть? Нда, господин сыщик, нужно было прежде всего идти к начальству и ему передавать сюрпризы для воспитанника. Впрочем, со сладостями и набором солдатиков, которые были куплены уже в Петербурге, он, пожалуй, так и поступит. А вот реакцию на книги хочется увидеть самому. — Не все, — ответил он, беря в руки два свертка, — но вот эти — бери. — Спасибо! Зашуршала надорванная бежевая бумага, и на свет явился тот самый сборник статей господина Рубакина. — Ух ты… — искренне восхитился Володя, торопливо открывая обложку и жадно проглядывая содержание, — как интересно! Мальчик прямо-таки облизнулся, словно собирался глотать книгу в прямом смысле слова. Штольман почувствовал, как полегчало на душе. Все-таки, оказывается, он не слишком доверял самому себе в вопросе выбора подарков. Хочется верить, что с сюрпризом для Анны он не ошибся… Между тем Володя взялся за второй сверток. — А это не от меня, а от моего… друга, — поторопился объяснить Штольман, — он очень … хороший человек, и тоже захотел тебя порадовать. Кажется, Володя не слишком вслушивался в пояснения. — Жюль Верн, — прошептал он, поглаживая книгу, точно кошку, — я ведь все, что можно у него прочитал! А «Малыша» — еще нет. Даже не слышал о таком… Теперь лицо мальчика стало обычным. Естественным, что ли. Широкая улыбка, сверкающие в предвкушении глаза. Никакого напряжения, настороженности, странной, неуловимой фальши, которая проскальзывала порой. Штольман нахмурился. Как разобраться с этими ощущениями? Он и сам не может понять, в чем именно подозревает Володю. — Передайте вашему другу мою благодарность, — выпалил мальчик, — и вам тоже большое спасибо! Он сгреб книги в охапку, и постарался как можно аккуратнее завернуть их в остатки бумаги. Чувствовалось, что мысленно мальчик уже торопится в дортуар, чтобы без помех насладиться своими сокровищами. — С наступающим тебя Рождеством, — спохватился сыщик, — остальные подарки тебе передадут в праздник. Володя кивнул. И вдруг помрачнел, сдвинул брови. Снова прикусил губу. — Если вы увидите… маму, скажите, что я тоже ее поздравляю. И пусть она скорее поправляется. — Ты ведь хорошо ее помнишь? — как можно осторожнее спросил Штольман. — Конечно! — удивленно посмотрел на него мальчик. — А сколько тебе было лет, когда вы виделись в последний раз? Володя открыл было рот… И замер. — Выходит, что года три? — посмотрел ему в глаза Штольман. Мальчик растерянно моргнул. — Д-да, наверное. Я был маленьким. Но я ее помню! — Конечно, помнишь, — согласился сыщик, — какая она была? — Добрая. И красивая, — с непритворной нежностью произнес Володя. *** Экипаж медленно катил по петербургским улицам. Снова шел снег, заволакивая город сонной пеленой, смягчая прямолинейный каменный пейзаж. Сейчас сыщику нужно было добраться до Екатерингофского проспекта. Там, в невысоком здании Департамента духовных дел размещалась Римско-католическая семинария, где Штольман надеялся получить ответы на многие вопросы. Кто-то же из святых отцов должен владеть информацией о катарах. Пока же, не теряя времени, он прокручивал в голове разговор с Володей. Сыщик уже как-то поделился с Анной сомнениями, которые вызывал в нем сын Нежинской. Что-то было «не так». Неправильно. Конечно, у Анны на первое место вышли эмоции — сочувствие к одинокому ребенку и оторванной от него матери. Такая реакция понятна — незаконнорожденным детям приходится в этой жизни особенно несладко. Даже если родители готовы заботится о них. Именно поэтому в таком положении их с Анной возможные дети оказаться не должны. Как Нине удалось дать мальчику свою фамилию? За взятку? Подкупила дальнего родственника, или однофамильца? Но почему, потратив деньги и выдумку на этот, довольно бесполезный шаг, она ничего более не предприняла для прочного положения ребенка? Первое слово, которым Володя охарактеризовал мать, было — «добрая». И если второе — «красивая» никаких сомнений не вызывало, то представить, что кому-то госпожа Нежинская могла показаться доброй было гораздо сложнее. С другой стороны, пять лет назад жизнь Нины протекала крайне насыщенно и бурно. Втиснуть в шпионские и любовные интриги визиты к маленькому сыну было крайне проблематично. Получается, видел ее Володя недолго, и всего несколько раз в год. При таком расписании изобразить доброту, вероятно, несложно. Остальное спокойно дорисует детское воображение, и вера в то, что мама — самая лучшая. «Он мог ее придумать…» — как предположила Анна. Мать Якова умерла, когда ему было восемь лет. И вспомнить ее лицо у него не получалась никак. Но вот придумывать себе материнскую доброту и нежность нужды не было. Потому что каждый день его детской жизни они действительно просто были. Всегда.* … Отец Петр Янушкевич, семинарский преподаватель истории, оказался ровесником Штольмана. Невысокий, крепкий человек со спокойным доброжелательным лицом. У сыщика мелькнула мысль, что лет через двадцать так, возможно, будет выглядеть Антон Андреевич. Настоящий Антон Андреевич, разумеется. — Значит, господин Штольман, вас интересуют катары, — задумчиво произнес священник, внимательно глядя на посетителя. — Я столкнулся в расследовании с человеком, который считает себя их последователем, — кратко пояснил Штольман. Отец Петр нахмурился. — Уже странно. Катары появились в те времена, когда религиозные споры, увы, велись огнем и мечом. В итоге практически все приверженцы этой ереси были уничтожены. О попытках возродить катаризм ничего не известно вот уже несколько столетий. — Тем не менее, судя по всему, именно это сейчас и пытаются осуществить преступники. Упирая на то, что мир сотворен Дьяволом, и заслуживает гибели. Священник покачал головой. — Зло неспособно творить. Оно только разрушает. Или крадет чужие мысли и дела, переиначивая и извращая. Наш земной мир — не самое идеальное место, но никакой «злой бог» его не создавал. — Однако катары считали иначе? — Это было одно из их главных заблуждений. Также, они отвергали большинство книг Ветхого Завета, признавая при этом Новый. Но одно не появилось бы без другого! — с глубокой убежденностью произнес отец Петр, — Ветхий Завет — это фундамент, основа Нового Завета. Некоторые из катаров не признавали воплощения Христа. Его полагали бесплотным ангелом, чьи страдания, смерть и воскресение были только… игрой. Но Бог есть Любовь. В истинной же Любви не может быть места притворству. Вы согласны? Вопрос прозвучал неожиданно. Серьезные серые глаза священника, казалось, заглянули прямо в душу. «Он почти кричит на нее, вне себя от растерянности, обиды и унижения. Притворство. Ее дар, все эти дУхи, страдания и муки от общения с потусторонним миром — притворство, манипуляция, обман! — Вы… Вы чудовище! В голубых глазах стоят слезы. Но в ответ — ни крика, ни грубости. И даже голос не дрожит. Прежде чем с достоинством уйти, Анна произносит почти спокойно: — Я? Полноте! Вы настоящих чудовищ не видели…»** Через пять лет увидел. Они оба увидели… — Согласен, — помолчав, честно ответил Штольман. — Значит, вы понимаете, — продолжает священник, — насколько странно слышать подобные воззрения. Даже сейчас. А в те далекие времена, когда отцы церкви и вовсе долготерпением не отличались… К тому же, катары возникли не на пустом месте. Люди не могли не замечать излишне … мирского характера официальной церкви. Ни о какой «апостольской бедности» говорить не приходилось. Штольман постарался ничем не выдать мелькнувшую у него мысль о том, что подобные вопросы до сих пор звучат своевременно. Но следующая фраза отца Петра заставила забыть обо всех не слишком уместных сейчас аналогиях. — Катары пытались показать новый путь чистоты и ненасилия… — Позвольте, отец Петр, — прервал он собеседника, — разве поклонение Абраксасу не требовало убийств и жертвоприношений? Священник изумленно воззрился на сыщика. Лицо его сделалось строгим, даже суровым. — Господин Штольман, кто-то ввел вас в заблуждение, — произнес он, — Катары, несмотря на свои заблуждения, жили согласно евангельским заповедям. Никаким иным богам они не поклонялись, и уж конечно, не совершали жертвоприношений. Как я уже сказал, их вера исключала всякое насилие. Даже убийства животных. В упомянутое вами божество — Абраксаса, — верили гностики, последователи Василида. Они тоже полагали, что материальный мир — творение зла. Но это все, что может как-то роднить их с катарами. _____________________________ *В данной работе используется версия происхождения, семьи, детства Я. П. Штольмана, разработанная авторами цикла Расширенной Затонской Вселенной. Яков здесь — сын Платона Михайловича Штольмана, погибшего в Крымскую войну. Мать, Екатерина Павловна, умерла через пять лет, сыну было около восьми. Осиротевший мальчик был устроен в кадетский корпус. **Первый сезон сериала «Анна-Детективъ». Новелла «Сицилианская защита». Продолжение следует.