Другая ночь

Это последняя Рождественская глава. В следующей уже будет начата новая сборка «Всадника без головы».

«Могла бы я смириться, да норов не таков, Я вытрясу всю рухлядь из старых сундуков, Я горевать не стану и не сойду с ума, Судьбе назло я платье сошью себе сама…» (Из сценария мюзикла «Тень». Песня Аннунциаты «Все девушки на свете…». Автор сценария и песен — Ирина Югансон)

Скучно ему и правда, не было. Этот праздник казался закономерным продолжением тихого Рождества на двоих. Несмотря на шум, суету, и присутствие множества людей, что обычно сильно раздражало. Но все происходящее здесь было напрочь лишено фальши и наигранности. Ученики школы от души веселились, взрослые — продлевали и оберегали эту радость. А некоторые и вовсе включались в нехитрые развлечения наравне с детьми, забывая о возрасте. Как Аня. Это было отдельным удовольствием — наблюдать за тем, как праздник отражается на ее лице, сейчас таком открытом и доверчивом. Здесь, ни от кого не ожидая подвоха, она успокоилась и буквально расцвела. Дружелюбие Веры, благодарность старшего сына Сойкина (интересно, кстати, поменял ли свое мнение о «ведьме» его отец?), радостные приветствия других ребят, да и вся неформальная атмосфера вечера подействовали на Анну, как солнце на цветок. И дело здесь было не в обласканном самолюбие. Она просто была принята и понята — такая, как есть. Очень редко выпадала на долю барышни Мироновой подобная роскошь. И все-таки тревога за нее не дает расслабиться. Искренняя, доверчивая Анна кажется в эти минуты особенно уязвимой. Как в тот раз, когда они возвращались из больницы — и наткнулись на Марфу Кайсарову. Спектакль по «Мертвой царевне», поставленный силами подопечных Веры Николаевны, Анна смотрела с таким искренним сопереживанием, точно присутствовала на одной из лучших постановок столичного театра. Печалилась и негодовала, то закусив губу, то до белизны стиснув пальцы. На сцене с отравленным яблоком даже дернулась вперед — конечно, предупредить и спасти! В конце же, когда звучали строки про «пир на весь мир», Анна улыбалась, и одновременно, кажется, пыталась сморгнуть слезы. Впрочем, играли ребята и впрямь, очень неплохо. Кто-то так и вовсе — хорошо. Особенно та самая Царевна-без-косы — Арина. Никто, кажется и не заметил, что героиня стриженая. А вот с отсутствующей у актрисы кротостью вышло еще интереснее. Царевна Арины была добра, и не верила плохому, но притом отличалась живостью, прямотой и сильным характером. Даже уговаривая служанку ее отпустить, она не умоляла, а словно предлагала ловкий заговор. Причем беспокоилась не столько о своей жизни, сколько о совести втянутой мачехой в преступление Чернавки. А уж с какой хитрой мордашкой Царевна выглядывала из-за занавески в тереме, ожидая, когда богатыри присвоят ей правильный статус — «милой сестрицы»! Кажется, автором тут юмор не планировался, но не улыбнуться было нельзя. В такой трактовке Царевна очень напоминала некую барышню на колесиках… Сразу после спектакля зазвучал рояль, и барышню Миронову самым бессовестным образом увели прямо из-под носа Штольмана. Но поскольку совершил это нахальство Ваня Стеклов, злиться никакого смысла не было. Зато можно было встать у колонны, и продолжить наблюдение за Анной, кружившейся в хороводе вокруг елки, на которой уже успели зажечь свечи. Девушка смеялась, хлопала в ладоши, то и дело подныривала под чьи-то сцепленные руки, запутывая танцующих. То там, то здесь среди пестрых нарядов детей мелькало ее голубое платье. А потом она встретилась глазами со Штольманом. Улыбнулась ласково, и так мягко выскользнула из круга, что это вышло незаметно и необидно. И направилась прямо к его колонне. — Вам… здесь нравится? — спросила Анна, глядя с выражением — «извините, что я вас сюда затащила!». — Очень, — честно ответил сыщик. Что, вернее, кто именно ему здесь больше всего нравится было понятно без лишних слов. Анна, и без того разрумянившаяся от впечатлений и пляски, порозовела еще сильнее. — Только вот от хоровода увольте, — усмехнулся Штольман, — для этого я уже староват. — Глупости, — очень серьезно заявила Анна. Она встала рядом с ним, и взяла под руку, быстрым, бережным прикосновением успев коснуться плеча. Смутившись, отвернулась, осматривая зал. И вдруг нахмурилась, замерев. Проследив за ее взглядом, Штольман увидел супругов Кречетовых. Явно расстроенная, Вера говорила что-то мужу, который безуспешно пытался ее успокоить. Анна, не задумываясь, двинулась к ним, не выпуская руки сыщика. — Аня… — Но кажется, что-то случилось! Может быть, мы сможем помочь? Спорить бесполезно. Легче подойти и выяснить, что еще успело запутаться, или потеряться на этом празднике. … — Да ничего серьезного, Анна Викторовна, — вздыхает Вера, — но очень обидно. На праздники в Затонск приехал наш хороший знакомый. Он — фотограф-любитель, и согласился сделать снимки на елке. Но так и не пришел. Я еще надеялась, что Сергей просто опаздывает, но сейчас от него принесли записку. Он не сможет прийти, из-за плохого самочувствия. На этих словах Вера поджимает губы, явно догадываясь, какие именно причины подорвали здоровье фотографа. Анна, видимо, вспомнив дядюшку, сочувственно кивает. И тут же с надеждой смотрит на Штольмана. Вы оказались правы, Анна Викторовна, мы можем помочь. Вернее, могли бы, если бы… — Если бы здесь был фотоаппарат… — вслух заканчивает мысль Штольман. — Аппарат есть, — спокойно отвечает Тимофей, — Сергей еще утром его привез, чтобы потом, в спешке не тащить. И в записке сказано, что мы и сами можем им воспользоваться, это, дескать, совсем просто. — Да, только утром он совсем иначе говорил, — возразила Вера, — что аппарат новый, заграничный, очень ценный и сложный, и попробуй с ним еще справиться. Но в любом случае, я его даже трогать боюсь. Потому что в фотографировании ничего не понимаю! — Я, увы, тоже, — развел руками Тимофей, — вот если бы ружье такое было… Фоторужье… Он улыбнулся в усы. Вера, не удержавшись, засмеялась. Но сразу опять стала серьезной. — Очень жалко. Что делать, пойду, скажу нашим артистам, что костюмы, кто хочет — можно снять. Я-то надеялась, что они сначала в них попозируют… — Подождите, — произнес Штольман, — если фотоаппарат имеется, я могу вам помочь. — Яков Платонович прекрасно в этом разбирается! — горячо подтверждает Анна. Фотоаппарат был, от греха подальше, заперт в сейф, некогда принадлежавший князю Мещерскому. Вера открыла дверцу, и шагнула в сторону, предоставляя право сыщику лично ознакомиться с техникой. — Однако, — восхитился Штольман, вынимая аппарат — ящичек, обтянутый кожей, легко уместился в ладонях, — ваш друг не преувеличил. Вещь новая и дорогая. Но этот аппарат и правда, прост в действии. Вы и сами можете его использовать без особой подготовки. Он специально создавался для непрофессионалов. Но Вера отпрянула назад и даже руки убрала за спину. — Нет-нет, — решительно отказалась она, — точно не сейчас. Лучше вы, как специалист… Если вас не затруднит. — Нисколько, — улыбнулся сыщик. — Никогда таких не видела, — Анна осторожно коснулась гладкого черного бока аппарата, — неужели им правда может пользоваться любой человек? — Да, — подтвердил Штольман, — около шести лет назад американец Джордж Истмен начал выпуск простых камер Кодак*. Перед вами — одна из них. Кстати, здесь еще должна быть кассета с пленкой на сто снимков. Вера заглянула в сейф и вытащила небольшую, желтоватого цвета коробочку, с витиеватыми надписями на английском. Штольман кивнул. — Да, это именно она. Заправляем в аппарат, а далее, как гласит девиз фирмы — «вам нужно потянуть шнур, повернуть ключ и нажать кнопку»**. Все. Кстати, — сыщик насмешливо прищурился, — из-за черного кожаного футляра эта модель камеры называется «детективной». — Чего только не придумают, — уважительно заметил Тимофей, — этак скоро в карман можно будет фотографический аппарат прятать. — Справедливости ради, — добавил Штольман, — здесь использованы многие находки Льва Варнерке*** — с той же рулонной пленкой, например. Но именно Истмен успел их запатентовать. Думаю, что удобные маленькие аппараты, предназначенные для любителей, так и войдут в историю под названием «Кодак». — Это очень интересно, — прервала его Вера, — но, боюсь, дети уже устали ждать. Раз есть такая возможность, давайте все-таки запечатлеем артистов в сыгранных ролях? *** Какое это счастье — наблюдать за дорогим тебе человеком, который занят любимым делом! Хотя по словам Якова выходило, что фотоаппарат крайне прост, Анна была убеждена, что ее сыщик все равно справится с задачей лучше всех. Штольман не спешил, ловко и умело держа в руках фотоаппарат, совершая точные манипуляции. Сама Анна помогала ребятам принять нужную позу, расправляла костюмы, напоминала, куда смотреть. Выяснилось, что «детективная» камера не требует застывших фигур, ребята могли улыбаться, и вообще, вести себя вполне естественно. Очень свободно чувствовали себя перед объективом Арина, и тот самый мальчик, который пенял ей на отсутствие кротости. В спектакле он играл роль Ветра, и собственно, с Царевной ни в одной сцене вместе не участвовал. Но все-таки никак невозможно было не сфотографировать именно эту пару «заклятых друзей». Столько противоречивых эмоций считывалось на их лицах — от соперничества и насмешки, до интереса и затаенной симпатии. Когда с театральными кадрами было покончено, Вера начала подзывать остальных учеников к елке. Детей ставили живописными группками, порой рядом занимали место супруги Кречетовы. Камера в руках Штольмана легонько щелкала, и наступал черед следующих моделей. В конце концов, к сыщику подошел Тимофей, тоже внимательно наблюдавший за процессом, и под руководством Якова сам сделал несколько снимков. — Давайте, я вас с Анной Викторовной сфотографирую, — предложил вошедший во вкус егерь, — вот здесь, возле нашей елки. … По тому, как засияли глаза Анны, стало понятно, что она очень этого хочет. А почему бы и нет, собственно? Никаких новых секретов этот снимок уже точно никому не откроет. У них же будет, наконец, первая совместная фотография. Они встали рядом, и Анна опять взяла его за руку. Штольман накрыл ладонью ее пальцы. Оба посмотрели в объектив — словно в будущее. Где и кем будут те Яков и Анна, которые, спустя пять, десять, двадцать лет взглянут на этот снимок конца 1894 года? Главное — пусть они будут вместе. — Готово! — объявил Тимофей. Камеру снова убрали в сейф, а праздник вступил в самую радостную фазу. Кречетов, переодетый Рождественским Дедом, вошел в зал с огромным мешком. Притихшие было дети, не слишком с этим персонажем знакомые****, услышав про подарки радостно загалдели, а малыши и вовсе — запрыгали. Книги, простенькие игрушки и сладости принимались с неописуемым восторгом. Анна же ощутила необыкновенное тепло где-то в сердце, узнав среди конфет те, которые покупала она сама. И Штольман. В этот момент Вера Кречетова села за рояль, и зазвучал вальс. «Умоляю вас… хотя бы об одном танце…». Анна тряхнула головой, отгоняя воспоминания и о странном оголяющем платье, и о пристроившимся прямо за спиной Клюеве. О неузнаваемом фальшиво-галантном Якове, который Яковом вовсе не был. Обернулась решительно и … увидела протянутую руку: — Разрешите пригласить вас, Анна Викторовна? Ей казалось, что елок в зале стало очень много. И все они, сияя и переливаясь, уходили куда-то ввысь, сквозь потолок и крышу, прямо в небо. И свечи перемешались со звездами, внося невозможную путаницу в устройство Мироздания. Но это неважно, и нестрашно, потому что ярче и теплее всех небесных и земных огней все равно светятся любимые глаза. А пока сомкнуты руки, никто и никуда не упадет, несмотря на бешеное кружение. А потом Анна пришла в себя, и поняла, что они уже стоят во дворе, полностью одетые и готовые ехать обратно. Но вместо того, чтобы идти к своей пролетке, сворачивают за угол и жадно приникают друг к другу. Здесь никто, кроме звезд, не углядит, как торопливо, нежно и страстно целуют друг друга барышня и сыщик. Как сбивается на затылок ее пушистая шаль, а котелок следователя и вовсе летит в снег. Анна и Яков одновременно открывают глаза и видят звезду, которая ярким пунктиром скользит к горизонту. Слишком внезапно, слишком быстро! Но мгновение, смешавшись с их тяжелым, горячим дыханием, словно замедлилось. Поэтому желание успели загадать оба. _________________________________________ *Американская компания по изготовлению фотопринадлежностей, основанная Д.Истменом в 1881 году. Простая «детективная» камера, предназначенная для любителей, и стоившая 25 долларов, была выпущена в 1888 году. Торговая марка Kodak была зарегистрирована 4 сентября 1888 года. **Точнее, девиз, придуманный Истменом в 1888 году, звучал так — «Вы нажимаете кнопку, мы делаем все остальное». Фотоаппарат можно было купить с уже заряженной пленкой. А после проведения съемки отправить камеру на фабрику Кодак, где проявляли и печатали для клиента снимки. ***Настоящее имя Льва (Леона) Варнерке — Малаховский Владислав Теофилович. Был активным участником польского восстания 1863 года, отчего и проживал впоследствии под другим именем. Придумал, как создать для фотопластинок сухой коллодионный светочувствительный слой, а также создал рулонную светочувствительную пленку. ****В 19 веке рождественский персонаж еще не назывался Дедом Морозом. Чаще он именовался Рождественским Дедом, или Святым Николаем — как в Европе. Но в крестьянской среде и эти персонажи не были распространены. Поэтому ребята из простых могли Рождественского Деда и вовсе не знать. Продолжение следует. P.S. Автор не специалист в фотографировании, и усиленно копал матчасть. Если знатоки увидят какие-то неточности, огромная просьба об этом сообщить.