Другая ночь

«Все мечтал он святыми идеями Одолеть дураков с прохиндеями, Все пытался он печься, Мечтал одолеть — И тихонечко стал цепенеть…» (к/ф «Тень, или Может быть, всё обойдётся» 1991 г. Песня «Завещание короля»)

— Ну что, что же такого важного и нужного вы сейчас пишете? — насмешливый дядин голос вынудил Анну, желавшую незаметно выскользнуть из дома, остановиться. Она шагнула к двери, и заглянула в гостиную. Петр Иванович вернулся из петербургской рождественской поездки домой очень вовремя — прямо к завтраку. Однако, даже ароматные блинчики Домны не могли отвлечь его от надежды все-таки заполучить Марию Тимофеевну в качестве автора рекламных статей. Он старался не потерять ни минуты в напрасном молчании, и только остатки воспитания не позволяли младшему Миронову говорить с набитым ртом. Поэтому, его порция печально остывала на тарелке, а Петр Иванович держал прочувствованную речь перед невесткой. Судя по всему — без всякого толка. — Я, Петр Иванович, пишу об убийстве, — отрезала Мария Тимофеевна, — ужасном убийстве молодого ученого этнографа… — Слыхал, слыхал, — дядино подвижное лицо приняло печальное выражение, но глаза блеснули, точно угли под дождем, — вы правы, это же невероятно! У нас под боком — языческая секта, которая практикует кровавые жертвоприношения! Эх, поздно я приехал… — Петр Иванович! — вскинулась мама, — это вовсе не черемисский обряд! Бедные люди оказались оклеветаны, и я намерена их защитить. Хотя бы силой пера! — Ну, Марь Тимофеевна, — несколько разочарованно протянул дядя, — боюсь, Ребушинский вас не похвалит. Зачем же так сразу остужать интерес читателей? Даже если это и правда… Но поверьте мне, весь тираж газеты раскупят моментально, если вы все-таки осветите в статье именно тему жертвоприношения! Пусть и не упоминая черемисов. Мамин взгляд способен был поджечь дом, однако ее голос сделался совершенно ледяным: — Если вы забыли, Петр Иванович, то я напомню. Мою собственную дочь неоднократно называли ведьмой. Исключительно, чтобы потешить воображение публики и подогреть суеверные страхи! И пусть у меня отсохнут руки, если я включусь в подобную травлю, направленную на других людей! — Да Господь с вами, я же совсем не это имел ввиду! — запротестовал дядя. Анна в который раз за последнее время ощутила такую гордость за мать, что совсем забыла свое намерение исчезнуть по-английски. — Аннушка, доброе утро! — увидела ее Мария Тимофеевна, — что же ты стоишь? Садись скорее! — Доброе утро, мама, — как можно веселей улыбнулась Анна, — здравствуй, дядя. Боюсь, мне не хочется завтракать. Я лучше немного прогуляюсь. — И, смею предположить — в сторону полицейского участка? — поднял брови Петр Иванович, — в сопровождении того самого стража порядка, который мерзнет у нас перед крыльцом? — Я просто хочу навестить одну знакомую, — аккуратно сформулировала Анна, — у нее случилась беда, и я должна помочь. — Просто какой-то дом святых сестер — Марии и Анны, — развел руками дядя, — только и разговоров, что о помощи. — Что же делать, Петр Иванович, если после смерти баронессы фон Берг Человеколюбивое общество Затонска перестало работать! — ядовито заметила Мария Тимофеевна, — дамы, видите ли, заскучали! Вот и приходится все делать самим! *** Анна Викторовна перехватила сыщиков у самых ворот Управления, когда они уже садились в пролетку. — Вы к Мицкевичам? Я с вами! — как всегда в минуты волнения и спешки барышня Миронова начисто забывала о приветствиях. — Аня, зачем? — нахмурился Штольман. Она взглянула с искренним изумлением, поражаясь его непонятливости. — А как же Ольга? — тихо спросила Анна, — ведь вы же едете арестовывать ее отца? — Мы едем допросить, — уточнил сыщик, — но видимо, задержать господина Мицкевича придется. — Ольге Александровне понадобится… чтобы рядом кто-то был, — в огромных голубых глазах стояла та самая печаль, которую порождает только собственный опыт, — пожалуйста, Яков Платонович. Я не буду вам мешать… На худых щеках резко обозначились желваки. Взгляд мрачнеет. Но отказать сыщик явно не может. — Одну я вас там не оставлю, — отрывисто произносит Штольман, кивком отпуская сопровождавшего Анну городового, — обратно вернетесь с нами. — Хорошо, — очень кротко соглашается она. … Ольга Мицкевич, бледная и встревоженная, сама встретила их внизу. — Добрый день, Ольга Александровна. Ваш отец дома? — выступил вперед Коробейников, — нам необходимо задать ему несколько вопросов. — Папа неважно себя чувствует, — ответила девушка. — К сожалению, мы вынуждены настаивать, — сказал Штольман. — Хорошо, я сейчас его позову, — взгляд девушки стал почти умоляющим, — что-то новое о … смерти Евгения? — Боюсь, не слишком утешительное, Ольга Александровна, — вздохнул Коробейников. Анна смотрит сочувственно и печально. Ольга зябко вздрагивает, но тут же расправляет плечи, и произносит очень спокойным голосом, который дается ей с явным трудом: — Прошу, проходите в гостиную. Я приведу папу. Комната — просторная и светлая, сейчас кажется холодноватой и неуютной. Или цель их визита делает ее такой? Анна, невольно поежившись, присаживается на диван у окна. Штольман и Коробейников занимают стулья рядом с хрупким полированным столиком. Через пару минут в сопровождении дочери в гостиной появляется господин Мицкевич. Он и правда плохо выглядит — бледное, какое-то мятое лицо, подрагивающие руки. Александр Николаевич смотрит на сыщиков, потом на барышню Миронову, и выражение его глаз становится еще более несчастным и жалобным. Ольга помогает отцу сесть в кресло, а сама опускается на диван рядом с Анной. — Ольга Александровна, вам лучше… — начинает Коробейников. — Я останусь здесь, — заявляет девушка. — Оленька… — неуверенно произносит Мицкевич. Но она только стискивает лакированный подлокотник — точно ее собираются отрывать от дивана силой. Анна придвигается ближе, и осторожно касается напряженного плеча Ольги Александровны. — Господин Мицкевич, — прерывает весь этот молчаливый спор Штольман, — у меня есть сведения, что в тот вечер, когда убили Кузьмина, вы были на него очень рассержены. Собирались отказать от дома. Почему? — Видите ли… — хозяин дома бросил виноватый взгляд в сторону дочери, — я… сперва ничего не имел против Евгения Львовича. Он казался мне… очень приличным человеком. И я не возражал, когда он начал ухаживать за Ольгой. Но… — Но? — подался вперед Антон Андреевич. — Так вышло, что мы разговорились с ним о политике. И его взгляды… — Мицкевич глубоко вздохнул, и покачал головой. Ольга как-то болезненно дернулась, и схватила Анну за руку. — Кем же оказался господин Кузьмин? — спросил Штольман, — народником? — Народничество, — либерального толка, разумеется*, я бы еще пережил, — Мицкевич тоскливо посмотрел на дочь, — но Евгений Львович был поклонником Маркса. Говорил о неизбежности революции, упразднении самодержавия. Конечно, после этого я не мог… Оленька, я никак не мог благословить ваш союз! Губы Ольги задрожали, но она упрямо сжала их, продолжая смотреть на отца с болью и какой-то обреченностью. — И об этом Александр Николаевич сказал вам в тот же вечер, не так ли? — обратился к девушке Штольман. — Да, — тихо подтвердила она. — Во время карточной игры вы отлучались почти на полчаса, — задал Мицкевичу новый вопрос сыщик, — ходили к Кузьмину? — Именно, — подтвердил Александр Николаевич, — я отправился во флигель, но Евгения Львовича там не оказалось. Тогда я вернулся к гостям. — И более Кузьмина вы не видели? — уточнил Коробейников. — Нет, — Мицкевич устало потер лоб, — господа, я … плохо себя чувствую. Нельзя закончить это? — Одну минуту, — прищурился Штольман, — господин Мицкевич, — можно взглянуть на одежду, которая была на вас в тот вечер. — Д-да, конечно, — растеряно откликнулся тот, — Оленька, позови, пожалуйста горничную… Однако в тех вещах, которые принесла немолодая служанка, брюк не оказалось. — Дыра на них, — объяснила горничная, — да так, что незаметно и не зашьешь. Нешто барину в рваных ходить? — Все равно принеси, — велел Штольман. — Но господа, какое это имеет отношение … — запротестовал было хозяин дома. — А вы потрудитесь вспомнить, господин Мицкевич, где вы могли брюки порвать? — спросил Антон Андреевич. Ответить Александр Николаевич не успел — вернулась служанка, неся искомое. Темно-серые брюки в ее руках были сложены так, что длинная прореха внизу правой штанины сразу бросалась в глаза. И точно соответствовала той полосе ткани, которая была найдена рядом с трупом несчастного этнографа… — Вы задержаны, господин Мицкевич, — негромко произнес Штольман, — по подозрению в убийстве. — Оленька, — отец повернулся к дочери, — я не убивал его! Я не хотел вашего брака, но я не убивал! Ольгу колотила крупная дрожь, которую она безуспешно пыталась скрыть. Девушка так вцепилась в руку Анны, точно боялась упасть. Но, справившись с собой, все-таки произнесла непослушными губами: — Я верю, папа… Когда Мицкевич был усажен в пролетку, Штольман вернулся за Анной, которая осталась в доме успокаивать Ольгу. Однако, когда он шагнул в гостиную, оказалось, что помощи нуждается сама барышня Миронова. Она полулежала на диване, тяжело дыша, а Ольга хлопотала рядом. — Анна Викторовна! — сыщик мгновенно оказался рядом, сжал ее заледеневшие пальцы, стараясь их согреть. — Дух… Кузьмина… приходил… — хрипло прошептала она, приподнимаясь. — Все потом, — прервал ее Штольман, — вы можете идти? — Нет, подождите, — Анна села, держа его за руку, — это важно. Он показал мне… — Убийцу? Это же не отец?! — спросила Ольга. Анна печально и виновато посмотрела на девушку: — Он не видел, кто… Убийца подошел сзади… Но Евгений Львович сказал, что нужно найти карту, и она укажет нам убийцу! — Какую карту? — нахмурился Штольман. — Судя по всему — географическую, — вздохнула Анна, — атлас… — Ольга Александрова, вы понимаете, что это может быть? — сыщик остро взглянул на госпожу Мицкевич. — Кажется, да, — задумалась девушка, — у отца есть атлас. Он показывал его Евгению, когда объяснял, почему именно эти земли сдал в аренду черемисам. — То есть, там изображены ваши владения? — Да, и весьма подробно. — Принесите его, будьте добры, — попросил сыщик. Едва Ольга вышла, как он сел рядом с Анной, тревожно вглядываясь в ее лицо. — Я же говорил вам, Аня! — Ну я же не звала его, Яков Платонович, — прервала она его, — дух пришел сам, и… получается, что Александр Николаевич невиновен! Иначе, зачем бы Кузьмин стал давать новую подсказку? — Чтобы у нас была неопровержимая улика, — пожал плечами Штольман. Анна покачала головой. — Вы и сами не верите в то, что убийца — господин Мицкевич. — Я сомневаюсь, — утонил сыщик, — дело еще не закончено. А сейчас, скажите лучше, как вы себя чувствуете? — Все хорошо, — отмахнулась Анна, — это быстро проходит, вы же знаете. Карта владений… — задумавшись, она снова стала накручивать на палец локон у виска, — наследство Ольги? Получается, что все дело опять в деньгах? — Скорее всего, именно так, Анна Викторовна, — усмехнулся Штольман. «Я просто опять услышала тебя… Вы с духом так мешали друг другу, что у меня закружилась голова! А ты теперь сам сердишься и пугаешься… И говорить об этом запретил. Почему? Нет, я молчу… Я обещала тебе верить… Я верю. Я все сделаю, как ты говоришь. Соберу вещи. И завтра буду ждать…» ____________________________ * Народническое движение было крайне неоднородным. Вряд ли Мицкевич одобрил бы союз дочери, например, с представителем партии эсеров (кружок, давший начало этой партии, возник как раз в 1894 году), или анархистов. Источник: https://spravochnick.ru/istoriya_rossii … dvizhenie/ Продолжение следует.