Другая ночь

«Влюбленные повсюду, У каждого куста. И в поцелуй Иуды Сливаются уста…» (О.Анофриев: либретто мюзикла по сказке Е. Шварца «Тень». Песня Горожан).

Анна, успевшая взять в руки страшную фотографию, инстинктивно прижала ее к себе. Яков качнул головой в сторону ниши, скрытой тяжелыми шторами. Быстро и тихо они втроем отступили туда. Вынув оружие, сыщики встали так, чтобы видеть происходящее в ателье через зазор между двумя полотнищами. Анну при этом постарались оттеснить вглубь, однако она, сделав маленький шажок в сторону, приникла к щели между занавесью и стеной. После чего спорить, даже молча, стало слишком опасно — нежданный гость уже вошел в комнату. Это был невысокий худощавый мужчина в меховом пальто. Сняв цилиндр, он уверенно прошел к столу, на край которого пристроил головной убор. Нахмурился, увидев вынутые ящики с бумагами. Заглянул в шкаф… — Ни с места, сударь! — выступил вперед Коробейников. Чуть вздрогнув, мужчина обернулся, однако испуга не выказал. — Уберите оружие, господин полицейский, — высокомерно произнес он, — я в своем доме. Бросив на Анну предостерегающий взгляд, Штольман так же покинул укрытие. — Позвольте напомнить вам, господин Ирисов, что в права наследства вы еще не вступили, — сказал он, узнав любовника подставной госпожи Тимофеевой. Судя по всему, тот уже оправился от волнения, вызванного смертью сообщницы, и снова был крайне напорист и самоуверен. Чем очень напоминал молодого князя Мещерского… — Права наследства — это вопрос времени, — пожал плечами Ирисов, и добавил начальственным тоном, — а вы, господа, кстати сказать, очень вовремя. Меня, знаете ли ограбили. Так что извольте заняться своими прямыми обязанностями. Я требую, чтобы вора поймали, а мне вернули мое имущество. Краем глаза Штольман заметил, как возмущенно трепыхнулись шторы. — И что же у вас пропало? — как можно спокойнее поинтересовался он. — Фотографическая камера, очень дорогая, — изрек Ирисов, — она лежала в этом шкафу. — Вы ведь только вчера прибыли из Москвы, — подступил к нему Антон Андреевич, — откуда же вам известно, что и где находится в этом доме? Ирисов оскорбленно вскинул голову. — Я не понимаю, на что вы намекаете?! — Или о фотокамере вам ваша сообщница рассказала? — спросил Штольман. — Какая сообщница? — насторожился Ирисов. — Та, что изображена на снимке, который вы хранили у сердца, — ответил Коробейников, — Виктория Свечкина. — Вы с ума сошли! — негодование Ирисова казалось вполне искренним, — это Елена Тимофеева. — Это танцовщица из московского кафешантана «Чайная роза», — глядя на него в упор, произнес Штольман. Ирисов дернулся, но попытался взять себя в руки. Заговорил преувеличенно громко и уверенно: — Да, Елена танцевала там! А вы находите это предосудительным? После смерти родителей Леночка осталась без гроша, они все завещали какому-то тайному обществу! Муж ее тоже был совсем не богат, да и прижимист. Она стала танцовщицей, а еще позировала для … откровенных изображений. Одно из которых и подарила мне! — Неправда! — возмущенная Анна буквально вылетела из-за шторы, и резко развернула к Ирисову фотографию мертвой женщины, — вот это — Елена Тимофеева! Едва взглянув на снимок, «наследник» метнулся к двери, но сыщики оказались проворнее. Через несколько секунд Ирисов уже лежал на полу, а Коробейников деловито связывал ему руки. — В участок его, Яков Платонович? — спросил Антон Андреевич, не обращая внимания на негодующие протесты задержанного. — Подождите… Сыщики одновременно обернулись к Анне. Она стояла, вцепившись в спинку стула, и нездешними глазами смотрела на шторы, за которыми недавно пряталась. — Что случилось, Анна Викторовна? — шагнул к девушке Штольман. Она медленно вытянула руку вперед. — Елена Тимофеева … здесь, — прошептала Анна, — зовет… Ирисов не то икнул, не то сдавленно усмехнулся. Впрочем, направленный ему в лоб револьвер Коробейникова поубавил веселости. — Антон Андреевич, здесь побудьте, — распорядился Штольман. Вместе с Анной они раздвинули шторы. Там, в нише, оказалась дверь, которую дух Елены Тимофеевой требовал открыть. Что сыщик и сделал, воспользовавшись отмычкой, и первым шагнул за порог. Ничего особенного там не было — обыкновенная кладовка, в полу которой находился лаз, ведущий в подпол. Анна, скользнувшая следом за Штольманом, тут же направилась к люку. Сыщик едва успел схватить ее за руку. — Елена показывает вниз, — пояснила она. Он коротко кивнул. Огляделся. И почти сразу нашел, что искал — переносную лампу. Спускаться в подпол в темноте было бы крайне опрометчиво. И неудобно. Приставная лестница скрипела, но рухнуть, кажется не грозила. Не выпуская лампу, Штольман спустился первым, затем подал руку Анне, которая, придерживая подол пальто и юбки, спешила за ним. В подполе было холодно, как на улице. В неярком свете лампы темнота становилась сквозной и рыхлой, разметавшись по углам, точно стая летучих мышей. — Нужно открыть, — шепнула Анна, показывая на длинный, окованный железом сундук, стоявший около стены. Крышка поднялась легко. Дно сундука покрывали неровные куски льда, сверкнувшие остро и холодно. Анна охнула и отшатнулась. — Что это? — сдавленно спросила она, уже и сама понимая, каким будет ответ. Штольман склонился ниже над сундуком. Осторожно подцепил заинтересовавшую его ледышку. Вокруг нее обмотался и крепко примерз длинный темный волос… — Это значит, Елена Тимофеева была мертва уже очень давно, — задумчиво произнес сыщик. *** — А я ведь думал, что сжег все ее фотографии… Иван Андреевич Тимофеев сидел на больничной койке с видом усталым и отрешенным. Даже предъявленный снимок жены не вызвал у него особого интереса. Впечатление создавалось такое, что фотограф полностью смирился с обстоятельствами. — К счастью, или к вашему несчастью, одна сохранилась, — сказал Штольман. В больницу из ателье они прибыли все вместе, отправив Ирисова под охраной городовых в Управление. Теперь сыщики вели в палате допрос Тимофеева, Анна же сидела рядом, грустно и недоумевающе глядя на пациента. — Значит, жену вы убили еще в Москве, — полуутведительно сказал Коробейников. — Я не убивал ее! — голос фотографа пресекся, — Елена … умерла в октябре. Это был несчастный случай. Она встала на стул, чтобы снять книгу с верхней полки, оступилась, и … Все произошло мгновенно! Видимо, были сломаны шейные позвонки… — Но вы скрыли факт ее смерти, чтобы получить наследство, — напомнил Штольман. — Не ради себя! — Тимофеев осторожно покачал забинтованной головой, — я хотел исполнить ее волю. Леночка ждала наследство, чтобы открыть в России филиал теософского общества. Это была мечта всей ее жизни. И вот, в тот же день я… Я сделал несколько снимков — чтобы отсылать дяде. — Жанр постмортема* вы освоили в Лондоне? — уточнил судебный следователь. — Да… Англичане — большие специалисты в этом вопросе. Смерть может забрать близкого человека в любой момент, и многим хочется сохранить его изображение на память. Особенно, если при жизни сфотографироваться не пришлось… Анна содрогнулась, и крепко стиснула на коленях руки. — Поэтому я знал, что делать, — бесцветно продолжал говорить Тимофеев, — усадил Елену на стул, придал нужную позу… У меня был необходимый штатив… Я открыл ей глаза… Несколько раз пришлось менять платье, чтобы одинаковый наряд не вызвал подозрений… По меньшей мере неуютно от таких подробностей сделалось всем. — К счастью, в доме был ледник. Я положил туда ее труп, и приходил каждый вечер, смотрел на нее. А когда Леночкин дядя умер… перевез ее в сундуке в Затонск. — Но в город вы приехали с другой женщиной — Викторией Свечкиной, — остро взглянул на фотографа Штольман, — как же вам удалось уговорить ее сыграть роль вашей жены? Тимофеев вздохнул. Тронул рукой повязку на голове, прикрыл глаза. Наконец, решился на ответ: — Я был знаком с ней еще раньше… Не подумайте, я не изменял Елене, но Виктория… — он снова замер, подбирая слова, — нас просто тянуло друг к другу. И когда Елена погибла, я подумал, что это мой шанс — прожить нормальную человеческую жизнь. Я ведь даже не знал — что это такое! Моя жена вечно витала где-то, притягивала к себе все мистическое, загадочное… За время нашего супружества я возненавидел эту лупоглазую дуру Блаватскую с ее доктриной! Книги, цитаты, разговоры… Боже мой, Елена никак не хотела оставить все это! Даже ее последние слова, обращенные ко мне в тот день, касались очередной зауми, вычитанной у Блаватской! — Но вы же знали, — с болью произнесла вдруг Анна, глядя на Тимофеева, — знали, какая она была, во что верила … Елена же не обманывала вас до свадьбы, не притворялась кем-то другим! Почему вы изображали ее единомышленника? — Иначе она бы не вышла за меня, — глубоко вздохнул фотограф, — а я любил ее. Любил! Надеялся, что Лена изменится, бросит все эти глупости, сделается … просто хорошей женой. А она осталась такой, как была. — Но ведь когда-то она понравилась вам именно такой? — настойчиво спросила Анна. Тимофеев неопределённо пожал печами и опустил взгляд. — А Свечкина, значит, больше соответствовала идеалу жены? — с изрядной долей сарказма поинтересовался Коробейников. — Да, — Тимофеев слабо улыбнулся, — такая земная, веселая, кокетливая! Никаких странных идей, никакой философии. Именно с Викторией я почувствовал себя счастливым… Живым! Она работала танцовщицей, нуждалась, и потому легко согласилась изображать мою жену. А потом — стать ею по-настоящему… — И при этом связалась с Ирисовым, — заметил Коробейников. Тимофеев зажмурился. Анна быстро встала, налила воду в стакан. Пациент принял его трясущейся рукой, и сделал несколько судорожных глотков. — Как она могла предать меня? — хрипло спросил он, — как? Я же собирался обвенчаться с ней, после получения наследства. Естественно, Елена для этого должна была умереть. Погибнуть в пожаре — чтобы никто не смог определить время ее смерти. — И когда в Затонск приехали Пироговы, знавшие настоящую Елену Ильиничну, вы поняли, что дальше медлить нельзя, — подытожил Штольман. — Да, — на глаза Тимофеева навернулись слезы, — я не понимаю… до сих пор не понимаю, что пошло не так! Я перенес тело Елены в сарай. Виктория осталась там, чтобы после моего ухода устроить пожар. Но она должна была успеть выбежать, ведь дверь была открыта! — Если только ей не помешал кто-нибудь, — заметил Антон Андреевич, — соседка сказала, что видела там мужчину, возле сарая. — Наверняка этот негодяй, — задохнулся фотограф, — Ирисов! Чтобы самому целиком получить все деньги. — А не вы ли сами, узнав об измене, заперли снаружи дверь? — резко прервал его Штольман. — Нет! — почти закричал Тимофеев, — я не смог бы… причинить Виктории вред! Не смог! — Фотографировать мертвую женщину смогли, — с отвращением произнес Коробейников, — переодевать ее, менять положение на стуле… — Это совсем другое дело! — Яков Платонович, — вмешалась Анна, — пожалуйста, он же ранен! Бледный до синевы, Тимофеев и впрямь был похож на мертвеца. — Хорошо, — сухо согласился Штольман, — еще один вопрос. Ирисов сказал, что из вашего дома пропала дорогая фотокамера. Когда вы видели ее в последний раз? — Что? — растерянно посмотрел на сыщиков Тимофеев, — моя камера пропала? Я… я снимал на нее в тот день. А потом убрал в шкаф. — Так, — прищурился следователь, — когда вы уходили в ресторан, дверь в дом была открыта? — Да, Виктория должна была забрать свои вещи… — Понятно, — Штольман быстро поднялся на ноги, — учтите — в коридоре стоит охрана. Даже если вы не причастны к убийству, то за мошенничество вам придется ответить. — И за кощунство над трупом, — сурово добавил Коробейников. Тимофеев устало прикрыл глаза, и откинулся на подушки. Судя по всему, сейчас ему все было глубоко безразлично. Из-за смерти Виктории, или от осознания ее измены? Возможно, хотя бы теперь его догнал ужас от содеянного с телом жены? У Анны поперек горла вставал ледяной ком при попытке представить себе процесс фотографирования мертвой Елены, и дальнейшую жизнь соединившихся любовников — с трупом, лежащим под полом, на леднике. И все-таки, не пожалеть этого одинокого, раздавленного, обманутого человека она никак не могла. ______________________________ *«Пост-мортем был очень распространен в девятнадцатом столетии, когда «смерть являлась в дом и была довольно обычной частью жизни. Так как фотография была новшеством, вероятно многие пост-мортем дагерротипы, особенно младенческие и детские, были также единственными изображениями и их приходящих нянь. Долгое время экспозиции сделало мертвые объекты легко фотографируемыми. Согласно словам Мэри Варненр Мэриен, «пост-мортем фотография процветала в в первые десятилетия после ее изобретения, среди клиентов предпочитавших сфотографировать дорогого им умершего человека, чем не иметь его изображения вовсе». «Каждое изображение имеет историю. Посмертные фотографии». https://elyse-lisette.livejournal.com/5809.html Штольман, заявленный в Первом сезоне, как специалист в фотографическом деле, не мог не знать о постмортеме, и технике его исполнения. Поэтому весьма странно выглядит сцена, где его просвещением в данном вопросе занимается П. И. Миронов.