Другая ночь

«Я падал на грязные лужи И голые провода, Не чувствуя при этом Ни шока и ни стыда…» (к/ф «Тень, или Может быть, всё обойдётся» 1991 г. песня «Торжествует Тень»)

— Нет, Виктор, я тебя не понимаю, не по-ни-ма-ю, — возмущался Петр Иванович, позабыв даже произнести имя брата на французский манер, — я задумал такой сюжет, а ты все испортил! Откинувшись на спинку сидения в экипаже, бледный адвокат Миронов бросил на собеседника угрюмый взгляд. — Ты действительно не понимаешь, насколько это бесчестно? — прямо спросил он. Петр Иванович фыркнул, скорчив презрительную гримасу. — Где честь, и где эта девица? Нашел, с кем играть в благородство! Слева опять чуть кольнуло. Виктор Иванович постарался сделать глубокий вдох. — Даже если так… Но подобный обман выставляет подлецами нас с тобой! Брат в ответ выразительно закатил глаза. — Еще недавно тебя мало волновали столь высокие материи. Что-то к МарьТимофеевне ты не проявлял такой чуткости. Миронов крепко сжал рукоять трости. — Я был неправ. И хочу исправить то, что произошло. Но без новой … грязи. Сцена в доме на Боголюбской завершилась достаточно спокойно и по-деловому. Подумав, Виктор Иванович решил подстраховаться. Он понаблюдал за тем, как быстро и четко, с лихорадочным блеском в глазах, Лиза собирает вещи и украшения, и сказал: — Деньги на билет и одну треть от обещанного жалования ты получишь теперь же. А вот рекомендации и вся оставшаяся сумма — будут ждать в Твери. Девушка взглянула на него недовольно, а на Петра Ивановича — жалобно. Но последний внимательно изучал узор на обоях, потеряв всякий интерес к бывшей любовнице брата. Лизе оставалось только согласиться с озвученными условиями. Естественно, обманывать ее Виктор Иванович не собирался. Просто хотел быть уверенным, что она действительно покинет Затонск. По пути пришлось заехать на почту — отправить письмо на адрес тверского коллеги адвоката Миронов. Через него Лиза и должна была получить обещанное. — Идеализм какой-то — пожал плечами Петр Иванович, — ты имел такой шанс отречься от Лизы, как от изменницы, и самому остаться обиженной стороной! И заметь, сия Гретхен* вовсе не противилась моим объятиям и посулам. Виктор Иванович поморщился, точно от боли. Впрочем, физическую боль, хоть и слабую, он тоже чувствовал. — А ты сам-то как бы потом… с ней? — тихо спросил он. — Ну… — протянул брат с философским видом, — чего не сделаешь ради ближнего! Но в целом, на какое-то время Лиза бы меня вполне устроила. Забрал бы ее в Петербург, а там… Она быстро нашла бы нового … благодетеля. Миронов ощутил, что ему не хватает воздуха. «Вот так это — быть любовницей. Захотят — бросят… Захотят — подберут. Или передарят кому-то… Обсудив достоинства и недостатки… Сжалятся — обеспечат. А нет — так и не обязаны…» — Приехали, — прервал его мысли Петр, — я, кажется, отсюда слышу боевой клич твоей амазонки… *** Анна замечательно отдохнула после ночного дежурства. Удивительно, но сон ее был крепок и долог, без кошмаров и видений. Вставать, правда, все равно не хотелось — так бы и уткнулась в подушку, чтобы подремать еще. Но, пересилив себя, она все-таки выбралась из-под одеяла. Привела в порядок волосы, надела свежее платье, и спустилась вниз. Заглянув в гостиную, Анна стала свидетелем неожиданной сцены. Мария Тимофеевна ходила по комнате взад-вперед, сжимая в руках какую-то бумажку, то и дело обращаясь к Пушкину, который сидел на ковре, и не сводил со старшей хозяйки глаз. — Куда? Куда он мог уйти? Неужели нельзя было дождаться меня, и погулять по нашей аллее?! — Мяяя? — Вот и я не представляю! Это наверняка проделки Петра Ивановича! — Мяяя! — Нужно же что-то делать! Найти… Виктор еще болен! — Мяя!!! — Мама, что случилось? — вмешалась обеспокоенная Анна. — Аннушка! — Мария Тимофеевна бросилась к дочери, — отец написал, что ушел прогуляться, подышать, мол, свежим воздухом! Но он еще слаб, да и чем ему воздух рядом с домом не годится? Помяни мое слово, это Петр Иванович что-то придумал! Надо их найти. Ты не можешь… попросить Якова Платоновича? Анне на секунду стало тепло и хорошо. Кажется, с точки зрения мамы, Штольман окончательно внесен в список членов семьи. Причем тех, кто вызывает безоговорочное доверие. Но короткую радость от этого факта тут же смыла тревога — и за отца, и за сыщика. — Яков Платонович уехал в Петербург, — вздохнула Анна, — по делам следствия и… развода. Они простились вчера вечером. Отпускать Якова ужасно не хотелось, но он был решительно настроен воспользоваться просветом между совершаемыми в Затонске преступлениями, и лично напомнить о себе чиновникам, которые затягивали дело. А заодно навестить Володю. На Анну Штольман смотрел тревожными, больными глазами, явно не желая оставлять ее здесь без присмотра. — Я вам обещаю, что кроме больницы, никуда не пойду! От городового не сбегу, и отдыхать буду дома! А если явится дух, напишу записку Антону Андреевичу, — горячо и искренне поклялась она. — Свежо предание, — наконец-то усмехнулся сыщик, притягивая Анну к себе, — надеюсь, никакая справедливость иного от вас не потребует… — Да, конечно, — смешалась Мария Тимофеевна, касаясь руки дочери, — извини, я совсем забыла. Как увидела, что Виктора нет в комнате, так все из головы прочь… Господи, ну где же они?! — Мяя! — успел предупредить Пушкин. Хлопнувшая входная дверь, шаги и знакомые голоса в передней засвидетельствовали возвращение блудных братьев Мироновых. Через минуту оба уже стояли на пороге гостиной. — Витя, — ахнула Мария Тимофеевна, увидев бледного мужа, которого поддерживал Петр Иванович, — ну что же ты делаешь?! — Тише, тише, Машенька, — попытался улыбнуться тот, — хотел немного… развеяться, но силы свои не рассчитал. С помощью жены и брата адвокат Миронов добрался до дивана, и тяжело опустился на сиденье. Анна тут же устроилась рядом, без лишних слов проверяя пульс на запястье отца. Мария Тимофеевна, наградив деверя возмущенным взглядом, метнулась за водой и лекарством. Петр Иванович сделал недоумевающее лицо, но какую-то неловкость явно ощутил. Прошел по комнате, потирая ладони, снова попытался что-то напеть… И прозевал атаку Пушкина. Котенок запрыгнул на ботинок, когтями моментально вцепился в брюки, а зубами попытался достать ногу. — Ах ты ж! Но ухватить пушистого бойца за шкирку Петр Иванович не успел. Пушкин рыжей молнией метнулся прочь, и лихо вскочил на диван. — Дядя! — сурово сдвинула брови Анна. — Что еще произошло? — вмешалась вошедшая Мария Тимофеевна. — Ровным счетом ничего, — сердито ответил младший Миронов, — кроме того, что ваш зверь явно хочет выгнать меня из дома. Троянский конь какой-то! Сразу видно, кто подарил! — Дядя!!! — Петр Иванович!!! Тот раздраженно махнул рукой и отошел к окну. — Витя, как ты? — обратилась Мария Тимофеевна к мужу, — Аня, что с отцом? — Маша, да не о чем волноваться… — взял ее за руку адвокат. — Не так страшно, как могло быть, — подтвердила Анна, — но прогулка была все-таки лишней. Папа, сейчас тебе лучше вернуться в комнату, и лечь. — Мяя! — высказал свое мнение Пушкин. Виктор Иванович усмехнулся, и погладил выгнувшуюся домиком мохнатую спинку. Петр Иванович недовольно хмыкнул, с некоторой завистью глядя на то, как ласкается котенок к хозяину дома. — Абсолютно бесполезное существо, — прокомментировал он, — ни уму, ни сердцу. — Ни кошельку, — ядовито добавила Мария Тимофеевна, подавая мужу стакан с лекарством. — Именно! — кивнул Петр Иванович, — вы, как хозяйка дома и практичный человек, зрите в корень! Вот если бы это был настоящий Пушкин… Вернее — дух настоящего Пушкина, мы могли бы озолотиться! Александр Сергеевич диктовал бы нам новые стихи, а мы бы запустили их в печать — как никому не известное наследие поэта. И пусть бы специалисты изучали их хоть под лупой — стихи-то настоящие, никакой подделки! Конечно, с наследниками могли бы возникнуть трения, но… А что вы на меня так смотрите? В комнате повисла нехорошая тишина. Взгляды Виктора Ивановича, его жены и дочери выражали равное потрясение и возмущение. — Ну хорошо, хорошо! — снисходительно махнул рукой младший Миронов, — не будем тревожить Пушкина. Но вот намедни в столичной газете сообщение мелькнуло — очередная поэтесса не то застрелилась, не то отравилась… Модно это у них! Аннетт, как ты смотришь на то, чтобы вызвать ее дух, и предложить сочинить что-нибудь? Она наверняка будет сама рада поделиться с публикой загробными ощущениями! А уж ее поклонники за такие стихи точно никаких сумм не пожалеют! Анна встала и медленно приблизилась к дяде. Заглянула прямо в лицо, пытаясь отыскать там хоть какой-то намек на существование того, прежнего, душевного, доброго, не помешанного на деньгах человека. — Дядя, — прошептала она, — дядюшка… Что ты говоришь? Ну что же ты говоришь такое?! Он пытался отвернуться, отвести взгляд, но чистые синие глаза племянницы не пускали, тянули к себе, умоляя и обжигая. Анне показалось, что она видит знакомые золотистые искры, слабый промельк той, родной, теплой, понимающей улыбки… Но Петр Иванович резко шагнул назад, тряхнул головой, и все исчезло. Анна устало опустила руки. Не получилось… Не удалось. — Смотрю, я тут один — великий грешник, — бросил дядя, открывая дверь, — а вы — правильные и святые, просто крыльев не хватает. Вам пытаешься помочь, а в ответ — только нравоучения. Все! Разбирайтесь сами. И Петр Иванович вышел из комнаты, под аккомпанемент шипения Пушкина. Значит совести и стыда мало… Все-таки, нужен страх за близкого человека. Неужели разыграть трагедию перед дядей? Ужас какой. Или ждать очередных настоящих несчастий? Они последнее время сыплются, как из рога изобилия… Бедный дядюшка, ты-то как попал в плен Тени, будучи знатоком запредельных сущностей! Или верно говорят, что мол, сапожник — да без сапог? Тяжело вздохнув, Анна вернулась к дивану, с тревогой глядя на отца. Он, машинально, точно не понимая, что делает, выпил лекарство, и теперь сидел, закрыв глаза, нахмурив брови, точно силился поверить в происходящее. Мария Тимофеевна сочувственно гладила мужа по плечу. Котенок, перестав шипеть, взобрался хозяину дома на колени. — Мда… — произнес наконец Виктор Иванович, — если даже шутка — то очень … неудачная… А что там Петр о подарке говорил? Кто принес Пушкина? Мария Тимофеевна растерянно посмотрела на дочь. Та присела перед отцом и взяла его за руку. — Яков Платонович, — тихо ответила адвокату Миронову резко побледневшая Анна. — Мяя! — подтвердил котенок. _________________________________ * Гретхен — возлюбленная доктора Фауста. Символ чистоты, сострадания и жертвенной любви. Продолжение следует.