Другая ночь

За юридические консультации большое спасибо Jelizawiete.

«Ночная пичуга щебечет на воле, Я молча вздыхаю, платок теребя, Нет, я никогда никому не позволю, Я им не позволю обидеть тебя!» (Из сценария мюзикла «Тень». «Я словно бреду…» Песня Аннунциаты. Автор сценария и песен — Ирина Югансон)

Анну снова неудержимо клонило в сон. Видимо, разговор с отцом потребовал слишком большого напряжения. Ощущение такое, точно и не отдыхала она после ночного дежурства. А завтра ей опять на работу. Значит, нужно лечь, пусть часы и показывают всего девять вечера. Все равно ни на что другое у нее нет сил. Да и время так пройдет быстрее. И быстрее наступит день, когда из Петербурга вернется Штольман. «Мой Штольман…» Как давно это было ею сказано! И словно бы заменило собой все клятвы. Он — ее, и она — его. Хотя, в тот момент сам Яков, скорее всего, наотрез отказывался признавать подобное. Просто всегда был готов спасти ей жизнь. Даже ценою собственной. Она вошла в свою комнату. Не зажигая света, разделась. Облачилась в ночную рубашку, распустила волосы. Постель приняла Анну в, казалось бы, мягкие милосердные объятия. Подушка приятно холодила горячий висок. Но мысли и воспоминания продолжали свое кружение, упрямо лишая столь желанного покоя. «Неужели Штольман не понимает, что именно ты расплачиваешься за двоих?» Ох, папа! Не видел ты Штольмана в тот день, когда мы столкнулись с Марфой Кайсаровой. Не слышал, как он говорил о романе князя Мещерского-старшего и Даши Катуниной, жестко осудив мужчину. И не столько князя, сколько самого себя. Ты не знаешь, папа, как вздрогнул Яков, услышав в песне цыганки горькие слова о возможной измене. Нет, это именно Штольману в тысячу раз хуже, чем ей самой. Потому что она знает, что может все это пережить. А Яков убежден, что мучается Анна гораздо больше, нежели показывает. И все по его вине… Анна села на постели, обхватив колени, уткнулась в них лбом. Глаза закрывались сами собой, но память не собиралась засыпать, подсовывая новые неприятные картинки. Вчера Анна зашла в книжный магазин, чтобы забрать заказ. Но не сумев ограничиться только этим, шагнула к полкам, на которых были выставлены новинки. Две молодые дамы при этом тут же отодвинулись к окну, а до Анны долетела фраза, сказанная довольно громко: — Ее теперь не примут ни в одном благородном порядочном обществе! И — выразительный взгляд Полины, полный искреннего сочувствия. Но, по правде сказать, от этого взгляда она ощутила куда большую тоску, чем от презрения порядочных дам. Их отношение значило для нее слишком мало. «Благородное общество» может сколько угодно не принимать Анну — она никогда в него не стремилась, а если и попадала, все равно оказывалась чужой. Ее же друзьями почему-то чаще всего становятся либо люди, которым это общество безразлично, — Штольман, или доктор Милц. Либо те, кому оно точно так же не будет радо. Антон Андреевич, Валя, чучельник Стеклов и его сынишка, старик Тобольцев. Вера и Тимофей Кречетовы. Ученики школы князя Мещерского… Дружбу с ними Анна никогда не променяет на право посещать балы и приемы. Но даже, если бы отвернулись все, кроме Якова, она не изменила бы своего решения. Как он там — в Петербурге? Все ли с ним в порядке? Если их враг настолько силен и неуловим, не пожелает ли он устроить им новую разлуку, организовав арест Штольмана? Хотя нет, судя по всему, злодею нравится играть. Недаром же он запустил эту пьесу, в которой они вынуждены были исполнять страшные роли, повинуюсь Теням. И даже став самими собой, пока никак не могут покинуть сцену. Потому что необходимо выманить из-за кулис режиссера. Чтобы больше никто и никогда не испытал бы стыд и унижение. Такие, которые выпали на долю Анны и Якова. Кто может быть автором этой долгой, продуманной интриги, которая, судя по всему, должна медленно убивать их души? С подобным цинизмом и жестокостью могла сравниться только шутка князя Разумовского, явившегося к ней так, чтобы она решила, что видит дух Якова… Анна вздрогнула, и с ужасом посмотрела в сторону окна. Никого и ничего, слава Богу! Впрочем, князь же обещал, что больше не придет. Пусть держит слово — век бы его не видела, что живого, что мертвого. А Штольман вернется. Обязательно и совсем скоро вернется. — Мяя… Маленькие лапки пробежали по одеялу. Мокрый нос ткнулся в сомкнутые руки. Анна гладит теплого, мохнатого котенка, чувствуя, что на душе становится легче. Со вздохом она опять укладывается на подушку. Рядом пристраивается Пушкин, тихонько мурча. Вот теперь Анна точно сможет заснуть, утомленная болезненными размышлениями, и успокоенная пушистым подарком Штольмана. Сквозь крепкий тяжелый сон с огромным трудом пробиваются видения. Опять женщина, которая испуганно прижимает к себе ребенка, даже не давая его рассмотреть. Кажется, она повторяет — «Я не могу, я боюсь…». И — Раймонда. Ее губы тоже шевелятся, и Анна различает слова: — Будь осторожна… *** Сегодня Маша настояла на том, чтобы он лег отдыхать не в гостевой, а супружеской спальне. И вот — точно не было этих кошмарных месяцев, проведенных волей Лжемиронова с Лизой. Его дом, родной и знакомый, комната, которая вот уже почти тридцать лет является свидетельницей его брака. Его любимая и единственная жена, поверившая и простившая, принявшая обратно. Спит, утомленная событиями сегодняшнего дня, не выпуская из тонких пальцев руки мужа. Мужа… Что было бы, не сумей он вернуться? Если бы Лжемиронов и правда, успел начать и завершить бракоразводный процесс? Вряд ли у него вышло бы обвинить в чем-то Машу, и причиной бы стала именно его измена. Поэтому, обвенчаться с Лизой, слава Богу, ему никто бы не позволил. Но и Машиным супругом адвокат уже не был бы. Он и так виноват, но если еще и это! Виктор Иванович вздрогнул, невольно чуть сильнее сжав ладонь жены. И тут же замер, прислушиваясь. Нет, кажется, не проснулась. Отдыхай, Машенька. Спасибо тебе. Сколько же ты пережила за этот год, и не сломалась. Наоборот. Настоящая новая женщина — гордая и сильная. И любящая. Он всегда был убежден, что дочь всеми повадками удалась в него самого. А теперь видит, что от матери в ней, наверное, даже больше. Только «что люди скажут» Аннушку никогда не беспокоило. И повзрослеть ей раньше пришлось. Потому что Маше любовь дала тихую гавань. Анне же — тревогу, неизвестность, потери… А теперь — отверженность и позор. Виктор Иванович закрыл глаза, стараясь дышать ровно. Штольман сам был в плену, под контролем паразита, захватившего его сущность. Как и адвокат Миронов, не по своей воле совершивший измену и предательство. Но это понималось умом. Душа бунтовала и гневалась, желая мстить и карать, заступаясь за честь обиженной дочери. Это бессмысленно. Несправедливо, в конце концов, опять и опять напоминал себе адвокат Миронов. Твоего тестя в живых уже нет, так сам себя пристрели тогда за Машины страдания. И кому лучше будет? Лучше думай, как Анне и Штольману помочь. Что тут можно сделать? То, что сам брак заключен со множеством нарушений — понятно даже по скупому рассказу Анны. Обвенчать подследственных, которым предъявлено обвинение в государственной измене — бред! Но почему-то обряд провели. С высочайшего разрешение разве? И кто же обращался за таковым, Тень сыщика, или бывшая фрейлина? Но даже если так, будучи уже супругой Штольмана, Нежинская оказывается приговорена к бессрочной каторге. Все. В этом случае, муж имеет полное право на быстрый развод, если, разумеется, не желает следовать за осужденной, сохранив брак*. Никакое последующее сумасшествие не отменяет действие этого закона! Другое дело, если бы в качестве наказания значилась ссылка на на житие в Сибири. Тогда подавать прошение о разводе супруг мог бы только через два года. Но Нежинская была лишена всех прав состояния, Штольман явно не хотел оставаться ее мужем, и никто не может чинить этому препятствий. Или шантажировать. В таком случае, разводу не нужно способствовать — он гарантирован законом. Виктор Иванович раздраженно дернул плечом. Нет, нужно будет собрать все свое спокойствие в кулак, и поговорить с сыщиком. Выяснить обстоятельства, понять, к чему цепляются чиновники. И не выплескивать обиду и возмущение на человека, который столь дорог его дочери. Который попал в такую же беду, как и вы сами, господин адвокат. Не ваша ли профессиональная обязанность оказывать помощь тем, кто пострадал от произвола властей? Все-таки Маша и Аннушка явно рассказали не все. Почему дочь и ее избранник остаются здесь, в маленьком городе, на виду у сплетников? Зачем «дразнить гусей», если куда логичнее было бы перебраться хоть в тот же Петербург, где скрыть отсутствие законного семейного статуса куда легче. И развода добиваться удобнее, проживая в столице, а не вырываясь туда на пару дней из Затонска! А что это за история с ночным бегством Анны, и сорвавшимся венчанием — невесть с кем? Болезненно кольнувшее сердце подсказывало, что ничего ободряющего в сокрытых покамест от отца семейства сведениях нет… *** Витя думает, спит она. А как тут уснешь! Только притворяться и получается, чтобы его не беспокоить. И так мается, бедный, вздыхает, руку ей стискивает. Только бы приступа не случилось! Может быть, и не надо было напоминать ему о том, что Тень его развода требовала. А с другой стороны — как еще можно было за Якова Платоновича-то заступиться? То, что настоящий ее Витя — спокойный да разумный, так это же не всегда. Горяч бывает, ох как горяч! Особенно, если близкого человека обидели. Как он ее с их собственной свадьбы увез, на лошади без седла умчал! В трактир — кормить. И туфли тесные сорвал с молодой жены, да выбросил. И никаких больше глупых обычаев над ней учинить не позволил. Это же Липа настояла, и на обуви маленькой, и на том, что голодать невесте до венца положено… ** А уж за доченьку единственную Виктор и вовсе убить может. У самой сердце болит, и за Аннушку, и за внуков возможных! Но нельзя же человека без вины карать, никому от этого лучше не сделается. Да и кто еще их девочку вот такую, как есть, любить и беречь будет? Уж точно не такой, каким князь был, не к ночи будь помянут. Или тиран этот, сатрап кухонный, Сашенька Вишневский! Вот уж отвел Господь от беды! И злодей этот, Крутин, которому Аня нужна… Про него Вите они пока не стали рассказывать. Скорей бы Яков Платонович вернулся, когда он в городе — ей спокойнее. Есть к кому кинуться, если случится что. Может быть, стоит ему к ним в особняк переехать? Ох, это уже слишком, конечно. Невозможно. Вот если бы они с Аней уже обвенчались! Помоги им, Витя! Штольман тоже законы знает, да ведь две-то головы, лучше, чем одна. Ну а нее самой сил теперь на все хватит. Самое страшное пережила, да выстояла. Но как хочется, чтобы Аннушка была счастлива… *** Главное — защитить Анну. От Крутина, и его последователей. От того положения, которое уготовано ей, как невенчанной жене. От фальшивых друзей, и невежливых дУхов. Хорошо, что Виктор Иванович вернулся в себя. Плохо, что Петр Миронов во власти Тени… В номере столичной гостиницы темно. Ветер скребется в стекла. К вечеру нежданно ударила оттепель, и город сразу словно осунулся и почернел. Да и на душе состояние… соответствующее. Дело с разводом так и не сдвинулось с мертвой точки. Еще один поступок Двойника, а именно — перевод Нежинской из тюремной больницы в частную лечебницу, пусть и под контролем властей, стал дополнительным мешающим фактором. Надуманным, ясное дело. Просто кому-то нужно, чтобы Штольман оставался женатым на сумасшедшей преступнице. Поэтому в ход идет любая мелочь. А вот использование ребенка — это уже не мелочь. За кого так боится Володя? Явно не за себя. За мать? Кто-то рассказал мальчику правду о Нежинской, и в обмен на послушание пообещал для нее освобождение, оправдание и прочее? И — смерть, в случае отказа от сотрудничества? Звучало вполне логично, но что-то не давало ему самому поверить в эту версию до конца. С происхождением Володи явно нечисто. И дело не в скрытой незаконнорожденности. Организовать фальшивую метрику было Нине вполне по силам. Глупо, конечно, указывать в ней ее фамилию. Но тоже допустимо. Однако, где же обретался Володя до его помещения в Дом Воспитания? Почему Нежинская солгала, что отправила его туда еще в 1889-м году? Кто имел возможность помогать ей с воли? Отчего она не просила столь влиятельного человека обеспечить ее сына, пока могла еще распоряжаться своими драгоценностями и деньгами? Да потому что целью вовсе не было устройство мальчика. Цель — запутать доверчивого Двойника, используя ребенка, как заложника. Которому якобы грозит нищета, если матушка срочно не выйдет замуж. Это не так, но Тени подобных утверждений хватило. Судя по всему, о том, что у нее есть сын, Нина Аркадьевна вспомнила уже будучи под следствием. И решила и его использовать при очередной попытке вывернуться из капкана. Отсюда вся эта путаница с датами, отсутствие попыток обеспечить его теми путями, которые возможны и без брака. Мальчик — средство, и именно, как обделенный и неимущий он должен вызывать сочувствие. И желание спасти любой ценой. Сыщик встал с постели и подошел к окну. Уперся руками в раму, невидяще глядя сквозь заляпанное мокрым снегом стекло. Тьма. Мрак. Или морок — которому он сам поддаваться не должен. Потому что даже мистика действует по вполне земным правилам. Просто нужно понять, кому это выгодно. Мда, жалкое должно быть производил впечатление Двойник, что Нина решила поймать его таким образом, не подумав, что уж Штольман-то должен знать законы! И ведь сработало. Интересно, госпожа фрейлина решила, что сыщика слишком часто и результативно били по голове? Или она прекрасно знала, что перед ней не Штольман? И весь спектакль был рассчитан на глупого Двойника? А если вспомнить версию, что его женитьба должна была окончательно разрушить мир Анны, не Крутин ли является тем самым «благодетелем», который и помог Нине состряпать сию историю, и всем уложениям назло совершить этот брак? И при этом, за избавление от брака гипнотизер требует поимки самого себя? Внушая эту мысль государственным мужам? Впрочем, если вспомнить пафосные заверения, звучавшие из-за двери химического кабинета женской гимназии, в этом нет ничего невозможного. Что же, если интрига вокруг Володи, брак с Нежинской, и дело Крутина составляют одно целое — это даже легче. Распутывая одно — неизменно получишь данные, которые помогут развязать узел другого сюжета. Кто-то обещал ему свободу за поимку Крутина. Получается, Штольман в любом случае добудет и то, и другое. Он прищурился, словно пытаясь разглядеть сквозь ненастную ночь другое окно — в желтом особняке на Царицынской. Завтра он возвращается в Затонск. Только бы с Анной все было в порядке. _______________________________________________________ * «Бракъ можетъ быть расторгнутъ только формальнымъ духовнымъ судомъ, по просьбѣ одного изъ супруговъ: 1) въслучаѣ доказаннаго прелюбодѣянія другого супруга, или неспособности его къ брачному сожитію; 2) въ случаѣ, когда одинъ изъ супруговъ приговоренъ къ наказанію, сопряженному съ лишеніемъ всѣхъ правъ состоянія, или же сосланъ на житье въ Сибирь съ лишеніемъ всѣхъ особенныхъ правъ и преимуществъ» (Свод Законов Российской Империи, Том X, & ІІІ. О расторженіи браковъ.). Право на развод с сосланным в каторжные работы имеется и в Уставе духовных консисторий за 1883 год. И оно не было отменено все то время, что в РИ существовала каторга. ** «А он из церкви её вывел, на руки подхватил — и вдруг закинул на лошадь, прямо без седла, увозя прочь от всей этой свадебной суеты, так её расстроившей. И летела молодая жена над землёй, не чуя жёсткой конской спины, а чувствуя только крепкие руки, что обнимали её так, что немыслимо было упасть. И летели, осыпались от скачки цветы, вплетённые в конскую гриву…» См. драббл Atenae (Ирины Плотниковой «Самообман»). Первоисточник - история "Жить впервые". Автор - Лада Антонова. Продолжение следует.