Другая ночь

Спасибо за юридические консультации Jelizawieta, а за помощь с вопросом взрыва — Елене (ЕГТ)

«Можно навек потерять свой покой, Засомневаться: а кто ж я такой? Важный вопрос задавать каждый день: Тень — это я? Или я — это Тень?» (О.Анофриев: либретто мюзикла по сказке Е. Шварца «Тень», 1987 год. «Песня Ученого и Тени»)

Обстановка в кабинете отставного прокурора Вернера могла показаться очень уютной и располагающей к неспешным занятиям. Сдержанные, но отнюдь не мрачные тона мебели, серебристый узор обоев, корешки толстых книг за стеклом, неяркие картины на стенах. Однако, всю приятность обстановки разбивал сам хозяин. Вернее, его мертвое тело в кресле у камина. Судя по всему, Вернер приготовился скоротать вечерние часы в тепле и покое, за чтением газеты и рюмочкой коньяка. Однако чей-то преступный замысел внес в эти планы свои коррективы. И едва прокурор устроился в кресле, как в камине прогремел взрыв. Впрочем, коньяк несчастный выпить успел — пустая рюмка спокойно стояла на столе, а вовсе не валялась на полу. Газета не была разодрана в клочья, а лишь украсилась обильными кровавыми пятнами. Значит, убитый перед гибелью держал ее не перед лицом, а на коленях. В уголке дивана сидела и горько плакала госпожа Вернер — симпатичная женщина средних лет. Несмотря на произошедшую трагедию, она не отказывалась отвечать на вопросы следствия, пусть и сквозь слезы. Но ничего, что могло бы прояснить ситуацию, пока не сообщила. Муж, как обычно, удалился после ужина в кабинет. В одиннадцатом часу она услышала громкий хлопок, бросилась туда, и… — Мда… Антон Андреевич покосился на окровавленную газету, которой прикрыл голову убитого прокурора. Удивительно, что дама от подобного зрелища сама не рухнула в обморок. Доктор Милц, писавший заключение за столом, поднял на сыщика взгляд: — Ну что я могу сказать, Антон Андреевич? Смерть наступила в результате поражения… — Картечью? — продолжил сыщик, поднимая с пола маленький тускло сверкнувший свинцовый шарик. — Верно, — кивнул доктор. Дверь в кабинет открылась, и через порог решительно шагнул Трегубов. — Господа, мое почтение, — произнес он. Снял фуражку, и стремительно подойдя к хозяйке дома, склонил перед ней голову: — Ольга Матвеевна, примите мои соболезнования. Коробейникову показалось, что обязательные в такой ситуации слова прозвучали весьма искренне и от души. С настоящей печалью, и сочувствием. Госпожа Вернер опустила руку с зажатым платком, судорожно вздохнула, и ответила, не поднимая заплаканных глаз: — Благодарю… После чего с трудом встала, и обратилась к Антону Андреевичу: — Если у вас больше нет вопросов, могу я уйти? Нужно как-то успокоить детей, уложить их… — Да, разумеется. Она молча кивнула, и тяжело ступая, покинула кабинет, стараясь не глядеть на кресло около камина. Трегубов нахмурил брови, и обратился к сыщику: — Антон Андреевич, извольте доложить — что здесь произошло. — В камине взорвалась бомба, — ответил Коробейников, — причем, почти сразу после того, как господин Вернер сел у огня. Бросили ее через дымоход — внутри видны следы взрыва. А коли подгадали столь точно, думаю, преступников было двое. Один следил за окнами — шторы, как видите, не задернуты. Увидев, что жертва села в кресло, передал сигнал напарнику, который ждал на крыше. Бомба полетела вниз, в трубу. И вот — результат. Николай Васильевич приблизился к креслу, и поднял газетный лист на голове покойного. Медленно опустил обратно. — Бедный Вернер, — произнес он, — когда-то давно мы были приятелями. Вздохнул, и добавил резким, надтреснутым голосом: — Его убийца должен быть найден! *** Судя по всему, в Затонске вчера тоже была оттепель. А сегодня — хоть и солнечно, но морозно. Под ногами ломалась корочка наста, потому что тропинку сыщик проигнорировал. Шагал напрямик — к тонкой фигурке в темном пальто и белой пушистой шали. Анна, стоявшая спиной, вдруг повернулась, и, просияв, устремилась навстречу. Тоже кроша снег, и проваливаясь в него по щиколотку. Штольман едва ли не бегом преодолел последние метры, подхватил барышню Миронову под локти, и почти перенес на утоптанную дорожку. — Анна Викторовна, вы опять хотите заболеть? — вырвалось у него вместо приветствия. Но она улыбнулась так, словно ее похвалили, а вовсе не отчитали. Забыв, что рядом все еще находится дежурный, положила сыщику руки на плечи, и потянулась к его лицу. Впрочем, городовой, признав начальника, отвернулся, и старательно разглядывал решетку затонского парка. — Я очень соскучилась, — не отводя глаз, выдохнула Анна. После чего желание сердиться и ворчать улетучилось безвозвратно… Дорожка, пусть и твердая, оказалась обледенелой и не слишком ровной. Поэтому идти пришлось медленно, крепко вцепившись друг в друга. Впрочем, не сказать, чтобы эти обстоятельства сильно расстраивали тех, кто не виделся четверо суток. — Вас не было почти неделю, — говорит Анна, без всякого упрека, но очень грустно. — В Петербурге слишком много дел… — отзывается он, чуть усмехнувшись ее личной математике. — И… как? — осторожно спрашивает Анна. — Относительно развода — все то же, — хмуро отвечает Штольман, не замечая, что сильнее сжимает Аннину ладонь, — мне, правда, озвучили очередную причину проволочки, но она настолько мелочна, что только доказывает, что этот брак необходим какому-то влиятельному лицу. Повинуясь его приказу, исполнители пытаются зацепиться за что угодно. Анна накрывает его пальцы своими. — А что это за причина? — После моего освобождения, Нина Аркадьевна была переведена из тюремной больницы в частную клинику. Оставшись, правда, под строгим контролем властей во всем, что касается лечения и его результатов. Но условия содержания там, безусловно, несопоставимы с тюремными. О переводе ходатайствовал… Двойник. Но в данном случае я, в целом, не возражал. Не думал, что… Штольман замолкает, перекатывая желваки на щеках. — Что? — тихо просит продолжения Анна. — Что это может быть истолковано, как желание сохранять брак. По закону для этого подается специально прошение, выражается готовность следовать за осужденным супругом и прочее. Как можно было приравнять к подобному стремление смягчить условия содержания для сумасшедшей — не знаю. В конце концов, шанс на то, что именно в хорошей клинике преступнице вернут память гораздо выше, чем если бы она оставалась в тюремной больнице. Но в данном случае это во внимание не принимается. Я высказал все, что мог по этому поводу, сославшись на законы, но пока что воз и ныне там. Анна молчала, изо всех сил стараясь не выдать внутренней горечи. Получалось трудно. Почему кто-то возомнил себя вправе играть их жизнями? И так точно наносит удары по самому главному — желанию быть вместе. То есть, вместе-то они все равно будут, но с какой болью приходится отвоевывать у судьбы эту возможность! … К тому же Яков никогда не сможет быть спокоен и счастлив по-настоящему, если их брак останется невенчанным. И дети будут считаться плодами прелюбодеяния. Ведь их отец женат на другой женщине. — Вы были у Володи, Яков Платонович? — спрашивает она. Лицо Штольмана становится жестким. — Да. … Анна слушает его краткий пересказ беседы с Данилиным и разговора с Володей. В огромных голубых глазах мешаются возмущение и сочувствие. Он, собственно, даже свои выводы пока не озвучил, но барышня сама все поняла. — Но это же… Это как с Ваней Бенециановым! — гневно произносит Анна, — только он преступникам был никто, потому и не пожалели, а здесь! Нина… использовала сына?! Потеряв бдительность, она поскальзывается, он, к счастью, успевает удержать. Они замирают на дорожке, удержавшись от падения, не размыкая рук. — Может быть, мне поговорить с Володей? — предлагает Анна, — как с Ваней… — Нет! — резко произносит Штольман, — вам не следует появляться рядом с ним. Это опасно. — А мальчик? Он тоже в опасности! — Он под защитой, — без подробностей поясняет сыщик — можете мне поверить. Но вам лишний раз привлекать к себе внимание нельзя. К тому же, Володя боится не меня. Он боится, что если расскажет все — кому бы то ни было, — ему отомстят. — Причинив вред матери? Которая… сама подстроила все это? — голос Анны дрогнул. Он вздохнул. Притянул ее к себе, обнимая. Напряженная, заледеневшая от услышанного, Анна расслабилась, прижавшись, и обхватила руками в ответ. — Вы же сами когда-то сказали, что для него Нежинская все равно — мать, — тихо напомнил Штольман, — как бы ни повернулось дело, о Володе я позабочусь. — Мы, — упрямо проговорила Анна, — мы позаботимся. — Хорошо, — соглашается он. «Когда для вас это будет полностью безопасно» — добавляет мысленно. Они медленно продолжают путь, приближаясь к выходу из парка. — Папе лучше, — переводит разговор Анна, и даже пытается улыбнуться, — и он … хочет нам помочь. Роется в своих книгах, и очень сердится. — Неудивительно, — хмуро смотрит куда-то в сторону сыщик. — Но все-таки… Мы с мамой объяснили ему все. Рассказали про Тени. Папа и сам знает, что это такое. Вам нужно поговорить с ним… — Нужно, — кивает Штольман, и невесело усмехается, — и если Виктор Иванович меня не убьет… — Яков Платонович! — возмущенно прерывает его Анна, — не смейте так шутить! — А я не шучу, Аня, — очень серьезно говорит он, — ваши родители имеют на то полное право. — Мама — на нашей стороне, — напоминает она. — Что само по себе — удивительно. И безусловно, обнадеживает. Вот это он опять смеется? Кажется, нет. Хотя бы какой-то толк имеется от перенесенных испытаний — мама и Яков научились относиться друг к другу с уважением и симпатией. Когда-то о таком Анна не смела и мечтать. — Ко мне вчера Иван Алексеевич Тобольцев приходил, — делится она еще одной хорошей новостью о хорошем человеке, — он… И замолкает, осознав, что говорить сейчас о чьей-то близкой свадьбы, наверное, не стоит. Пытается завершить фразу так, чтобы не слишком вдаваться в подробности: — Он теперь не один. И рад тому, что живет дальше. Штольман молчит. Но по его глазам Анна понимает, что он прекрасно помнит несчастного Тобольцева и Сашеньку. А также догадывается, какие именно изменения произошли в жизни старика. Что же тут удивительного, ведь сыщик видел его с маленькой Тусей, за которую Тобольцев переживал, точно за родную… Хорошо, когда есть общие дела и воспоминания. Когда и слова не нужны… — Мне пора, Анна Викторовна, — говорит Штольман, — только провожу вас до дома. Не успел вернуться из Петербурга — а у нас новое убийство. Погиб прокурор в отставке. Лев Львович Вернер. — Вернер? — переспрашивает Анна, остановившись, — это же он купил дом у Клюева… — Откуда вы знаете? — внимательно смотрит на нее сыщик. Вздохнув, она объясняет: — Клюев приходил к дяде вчера вечером. Я слышала их разговор. Андрей Петрович собирается навсегда уехать из Затонска. _______________________________________ Продолжение следует.