Другая ночь

За медицинские консультации спасибо Sowyatschokу.

«- Верьте в истину простую. — Перестаньте наконец! Вот послушайте, какую Песню пел мне мой отец…» (О.Анофриев: либретто мюзикла по сказке Е. Шварца «Тень», 1987 год. «Дуэт Ученого и Принцессы»)

Проводив Анну, Штольман решительно направился в бывший особняк князя Разумовского. Раз уж сыщик все равно здесь, рядом, имеет смысл допросить Клюева, который продал дом убиенному Вернеру. Возможно, продавец сможет рассказать нечто интересное о покупателе. Анне о своих планах он, разумеется, рассказывать не стал. После дуэли возможная встреча бывших противников, да еще и наедине, пугала ее до дрожи. Но сейчас разговор произойдет сугубо официальный и деловой. Штольман будет держать себя в руках. Правда, за господина Клюева, особенно в последнее время, ручаться нельзя. Навязывая свое внимание многократно отвергнувшей его женщине, он переходит уже все разумные границы. Внизу сыщика никто не встретил. Он сам прошел в гостиную, где и застал хозяина дома. Вид Клюев имел весьма странный. Растрепанные волосы, какое-то мятое лицо, болезненный остановившийся взгляд. Отсутствие сюртука, и распахнутый ворот рубашки довершали картину. Все это неприятно напомнило Штольману о его собственном Двойнике, который готов был демонстрировать и нижнее белье, и душевные страдания любому желающему. Впрочем, мысленно одернул он себя, Клюев его в гости не ждал… Хотя сыщик вошел, не скрываясь, обитатель дома даже не повернул в его сторону головы. Так и стоял около книжного шкафа, задумчиво рассматривая какую-то пластинку. И вдруг резко разжал пальцы. Ударившись об пол, тяжелый диск рассыпался черными осколками. — Здравствуйте, господин Клюев. Тот молча вынул из шкафа вторую пластинку. Через мгновение она тоже полетела вниз. Штольман прищурился, стараясь разглядеть этикетки. Но то, что он увидел, никак не напоминало описание, данное Анной той самой гипнотической пластинке. — Что вас привело ко мне, господин Штольман? — словно бы между делом поинтересовался Клюев. — Служба, — коротко пояснил сыщик. Клюев вздохнул так, точно его оторвали от любимого интересного занятия, и наконец, развернулся к собеседнику. — А я вот, извольте видеть, избавляюсь от хлама… Продал дом. И не так уж долго здесь жил, а успел приобрести множество ненужных вещей. — Дом вы продали господину Вернеру? — спросил Штольман. — Совершенно верно, — как-то рассеянно подтвердил Клюев. — Вы встречались с ним вчера? В котором часу? Тот неопределенно пожал плечами. — Встречался… Мы окончательно решили вопрос с продажей, подписали документы. Во сколько — не могу сказать точно, но было еще светло. Часа в четыре, возможно… Я не следил за временем. А что произошло? — он усмехнулся, — раз вы… по службе? — Вернера убили вчера вечером, — ответил Штольман. Лицо Клюева почти не изменилось. Только взгляд на секунду стал более внимательным, но тут же вновь погас. — Надо же… — слова были произнесены явно лишь для того, чтобы сказать хоть что-то. — Каким показался вам господин Вернер во время вашего разговора? Клюев поморщился с легким раздражением, точно не понимая, зачем его отвлекают пустяками. Опустился на стул около стола, сделал приглашающий жест. Штольман устроился напротив. — Обыкновенным, — не глядя на сыщика, произнес Клюев, — крайне довольным собой… — Вам не показалось, что он опасается за свою жизнь? Клюев коротко, без всякого веселья, хохотнул. — Вернер сиял, как все господа его сорта! Штольман вопросительно изогнул бровь, ожидая продолжения. Клюев зло прищурился. — Ничтожный, пустой, напыщенный человек. Продажный и подобострастный. Можете представить, какой это был прокурор. Вряд ли он знал, что такое справедливость. Не думаю, что Вернер любил кого-то — кроме себя. *** Призрак возник неожиданно, и почти без всяких эффектов. Анна только чуть покачнулась, но легко устояла на ногах, ухватившись за спинку стула. Мужчина, лет сорока с небольшим. Смуглое, довольно приятное лицо с почти незаметными оспинками. Темные глаза, густые, точно грива, седые волосы. Он смотрел на Анну — внимательно, в упор, а потом переводил встревоженный взгляд за окно. — Что случилось? Кто вы? — спросила она. — Иди! — отозвалось в голове, — помоги ей! Дух опять посмотрел в сторону окна, и для верности указал рукой. — Кому помочь? Перед глазами мелькнула картинка. Девочка в зеленой бархатной шубке врывается в какую-то комнату, звонко говорит, смеясь: — Папа! Мы с Гришей слепили снеговика! Потом несколько смущенно замолкает, но глаза продолжают сиять озорством. Темно-русые волосы завиваются надо лбом колечками, в них видны капельки растаявшего снега… — Кто она? Это Анна спросила уже на ходу, устремившись к дверям. Призрак не отозвался. Она быстро спустилась вниз, накинула пальто, и на ходу повязывая шаль, выскочила из дома. Городовой молча последовал за ней. Повинуясь возникшему впереди духу, Анна шагнула за ворота, и двинулась вдоль по Царицынской. Девочку Анна увидела, повернув за угол. Та стояла возле писчебумажной лавки, словно позабыв, куда и зачем направляется. Одета в ту самую зеленую бархатную шубку, и меховую шапочку в тон. Только голова опущена, плечи поникли, а сумка с книгами вот-вот выпадет из рук прямо на снег. Постаравшись придать лицу спокойное выражение, Анна медленно подходит к девочке. Говорит тихо и ласково: — Здравствуй. У тебя что-то случилось? Оживленная и радостная в видении, сейчас девочка более всего напоминает несчастную Олимпиаду Курехину. Треугольное личико совсем белое, глаза обведены чернотой. Взгляд направлен в никуда. Услышав Анну, девочка заморгала, точно силясь понять ее слова. Нахмурилась, закусила губу. А потом проговорила срывающимся голосом: — Папа … умер… Убили … вчера! Сумка все-таки выскальзывает из ее рук. Анна быстро прижимает девочку к себе, гладит по плечам. Она вздрагивает, но рыданий не слышно. Немного отстранившись, Анна заглядывает девочке в лицо. Так и есть, бедняжка сейчас даже плакать не может. Нужно отвести ее домой, согреть, успокоить. Почему она вообще оказалась тут, на улице? И кто он — ее убитый отец? — Как тебя зовут? — Зоя, — шепчет девочка, — Вернер… Вздохнув, Анна поправляет ей шапочку, сбившуюся набок. Поднимает сумку с книгами. Берет за руку. Оглядывается, пытаясь сообразить, у кого бы узнать адрес убитого прокурора. За спиной Зои появляется давешний дух, и вновь машет рукой, указывая вперед. — Пойдем, Зоя, — говорит Анна, — пойдем домой. … Она дернула колокольчик над дверью, возле которой замер дух Вернера. Отворили почти сразу, и Анна увидела перед собой молоденькую заплаканную горничную, которая тут же громко ахнула, и всплеснула руками: — Барышня! Слава Богу! Что же вы… Где же… Ольга Матвеевна! В переднюю тут же вбежала дама в накинутом пальто — видимо, уже собиралась сама разыскивать дочь. — Зоенька! — она присела перед девочкой, вглядываясь в неподвижное лицо. — Тише, тише, — заговорила Анна, — у нее шок. Нужен чай — горячий, сладкий. И валерьяновые капли… Я — врач. — Принесите, Стеша, — скомандовала хозяйка дома горничной. Вместе с Анной они сняли с Зои, послушной и неподвижной, словно кукла, шубку. Затем провели девочку в комнату, где усадили на диван. Ольга Матвеевна метнулась прочь, и почти сразу вернулась, держа в руках клетчатый плед, которым укутала плечи дочери. Тут же вошла Стеша, неся на подносе чашку чая. Зоя покорно сделала несколько глотков. Вдруг ее зубы стукнули о край чашки, девочка всхлипнула, и прижавшись к Анне, громко и отчаянно зарыдала. — Папа… папа… папочка!!! — Господи, — по белым щекам госпожи Вернер тоже покатились слезы, — она ведь такая спокойная с утра была, я еще удивилась, ведь так отца любила… Видимо, на хозяйку дома, в одночасье оставшуюся вдовой, навалилось слишком многое, и она не успела заметить, что дочь заперла боль внутри. Стараясь никого не беспокоить, утром Зоя как всегда собралась в гимназию, и ушла. Пыталась спрятаться, спастись за привычными действиями. Но по дороге силы ее оставили. — Ничего, — шептала Анна, обнимая девочку, — поплачь, не бойся… Через несколько минут рыдания стали тише. Зоя подняла голову, оглянулась. Лицо ее было совершенно мокрым, на лбу проступили красные пятна, но зато пугающая неподвижность исчезла. — Мама, — прошептала девочка, и потянулась к Ольге Матвеевне. Та порывисто прижала к себе дочь, баюкая, и покачивая. Анна встала, и взяв со столика принесенный пузырек валерьянки, принялась капать лекарство в стакан, стараясь, чтобы руки не дрожали. Если еще и она сама сейчас разревется, это будет слишком. … Когда госпожа Вернер увела начавшую засыпать Зою, чтобы уложить в постель, Анна устало опустилась обратно на диван. Бедная девочка. Чтобы было бы с маленькой Аней Мироновой, если бы Виктор Иванович тогда, много лет назад, не вернулся с войны? Страшно представить… — Простите меня, — услышала она голос возвратившейся Ольги Матвеевны, — вы нам так помогли, а я даже вашего имени не спросила. — Анна Викторовна Миронова, — представилась девушка. Она подняла глаза на хозяйку дома, и замерла. Женщина нахмурилась, сжала губы, и кажется, отступила на шаг. Анна резко встала, чувствуя, что непролитые слезы опять подступили к глазам. — Не беспокойтесь, — спокойно произнесла она, стиснув руки, — я сейчас уйду. Только пожалуйста, будьте внимательнее к Зое. Ей сейчас очень нужны тепло и … любовь. Анна направилась было к выходу, но неожиданно путь ей преградила госпожа Вернер. Лицо женщины было серьезным и… понимающим. — Постойте, Анна Викторовна, — сказала она, — позвольте и вам предложить чашку чая. Боюсь, все происшедшее сильно выбило меня из колеи, раз я не поняла, кто вы. Не так много в Затонске женщин-врачей. И тех, кто готов помочь чужому ребенку. *** Николай Васильевич с выражением крайнего изумления воззрился на Штольмана: — Месть Вернеру за жестокий приговор?! Да быть этого не может! Лев Львович наоборот, всегда просил для осужденных наказание самое мягкое из возможных! Слишком добр был, да… За что и поплатился отставкой. — Странно, — покачал головой Штольман, — Клюев описал мне его эдаким… держимордой. — Ошибся, — безоговорочно вступился за Вернера Трегубова, — или лживых сплетен наслушался. Правда, выйдя в отставку, Лев Львович уехал, и вернулся в Затонск не так давно… Но даже если он и изменил своим принципам за это время, в бытность его прокурором убеждения были при нем! Ну что же, если так… Мотив мести все равно отметать нельзя. Не только суровый приговор способен разозлить. Слишком мягкий — тоже. Ведь кто-то может искренне полагать, что осужденный заслуживает куда более серьезного наказания, чем то, на котором настоял гуманный прокурор. А кроме того, если убит муж, нельзя не подозревать жену. Поэтому следует побольше узнать о госпоже Вернер. И побеседовать с ней. ____________________________ Продолжение следует.