Другая ночь

За технические консультации огромное спасибо Елене (ЕГТ).

«Ваши службы как всегда не уследили, — В вашем ведомстве серьёзный недочёт, — Вы хотите чтоб его, мх… того… убили?.. — А придётся, если очень припечёт…» (Из сценария мюзикла «Тень». «Ваши службы, как всегда, не уследили…». Песня Министра Финансов и Первого Министра. Автор сценария и песен — Ирина Югансон).

Подвал был пуст. Вернее, в одном из углов, полускрытая тенью, по-прежнему громоздилась машина, рядом стоял жесткий массивный стул. И более ничего. И никого. — Вы обманули меня! — что было силы дернулась Анна, — где Яков?! В бок ей снов уперся револьвер, который всю дорогу недвусмысленно напоминал о необходимости вести себя тихо и не привлекать внимание. Запястья на всякий случай ей аккуратно, но крепко связали еще в экипаже. — Его здесь нет, — спокойно ответил Клюев, подводя пленницу к стулу, — простите, что солгал, но иначе вы бы со мной так просто не пошли. — Где он? — она попыталась развернуться к похитителю, и вскрикнула от резкой боли в руке. — Понятие не имею, — голос Клюева звучал так же ровно, — дома, или на службе… Какое это имеет значение? Облегчение было столько велико, что закружилась голова. Штольман жив и на свободе! Ему ничего не грозит… И в тот же миг ее саму резко толкнули вниз, и Анна буквально рухнула на сидение. Тут же еще одна веревка захлестнула ее плечи, накрепко приматывая к спинке стула. — Хорошо, что я его не убил тогда, — говорил Клюев, старательно и крепко затягивая узлы, — смерть — это избавление, которого Штольман не заслуживает. Катары правы, этот мир может быть порожден только тьмой. И мы сегодня его покинем. Я спасу вас от позора и боли. Как и полагается доброму человеку. — Нет! — она снова рванулась прочь, но веревка только плотнее впилась в тело. Анна замерла, тяжело дыша. Нужно взять себя в руки. Успокоиться. Потянуть время. Валя знает, что ее похитили. Выводя Анну из кабинета, Клюев потребовал ключ, и запер дверь, но шум наверняка был поднят очень быстро. Значит, Штольман уже на пути сюда. Он успеет! Он всегда успевает. Только бы здесь с ним ничего не случилось… — Андрей Петрович, вы ошибаетесь, — тихо заговорила Анна, — все совсем не так… Она ощутила подступившие слезы, которые никак не удавалось загнать обратно. Пусть. Может быть, так Клюев скорее к ней прислушается? — Я помню, — он усмехнулся одними губами, — Штольман — самый благородный человек, и ни в чем не виноват… Вы просто не понимаете, что делаете, Анна Викторовна. И кому верите! — Нет, это вы верите неизвестно во что! — перебила его Анна, — катары никогда — слышите? Никогда не призывали убивать! Для них это было страшным грехом! А вы… — Я не убивал, — гладя прямо ей в глаза, медленно и твердо произнес Клюев, — само Мироздание помогает мне, устраняя тех, кто заслужил кары. Я не успею подумать — и вот! Месть свершилась! — Так все-таки месть — или избавление? — спросила Анна. Клюев наклонил голову, и нахмурился, точно впервые ощутил в своих словах некоторое несоответствие. Но почти сразу лицо его разгладилось, на губах мелькнула улыбка. — Все зависит от моего пожелания… И от степени вины. Вернер, например, не был причастен к преступлению, но он не предал убийц суду. Поэтому его погубило пламя, а не яд. Огонь очищает… Мы с вами тоже скоро сгорим, и наши души избавятся от земных мучений. Не бойтесь, Анна Викторовна. Все произойдет очень быстро… *** Добраться до Вернеров сыщики не успели. Наперерез пролетке кинулся городовой, явно бежавший всю дорогу. Выдохнул с трудом, в несколько приемов: — Ваше благородие… Из больницы… срочно… нападение… Время замерло на миг, чтобы тут же рвануть с бешеной скоростью, размазывая окружающий мир пестрыми полосами. Поворот в другую сторону. Улица. Больничный двор. Крыльцо, коридор. Перекошенная, только что выломанная дверь в приемную. Посреди комнаты — застывшая фигура Полины. Валя, неловко прижимая к себе правую руку, пальцами левой безуспешно водит перед глазами госпожи Аникеевой. — Что произошло? — резко спросил Штольман. Валя тут же обернулась к сыщикам. — Вы здесь! — вскрикнула она, — а господин Клюев сказал… — Клюев? — шагнул вперед Антон Андреевич. — Да, — девушка отчаянно посмотрела на Штольмана, сглотнула, и заговорила быстро и четко, — он сказал, что вы — у него, и забрал Анну Викторовну. Пригрозил, что убьет вас. Загипнотизировал госпожу Аникееву, а дежурного городового ранил. Доктор Милц его сейчас оперирует, а мне велел оставаться на месте! — Куда Клюев повел Анну Викторовну?! — перебил ее Штольман, — в свой особняк? — Да! — Коробейников, быстро! — уже из коридора рявкнул судебный следователь. Антон метнулся следом, но еще успел обернуться на пороге: — Валя, вы целы? Что с рукой? — Отбила, когда колотила по двери, — ответила девушка, — на помощь звала. Да бегите же! Запрыгнув в пролетку, набиравшую скорость, Коробейников понял, что никого из них абсолютно не озаботило состояние погруженной в транс Полины. *** — Андрей Петрович, — дрожь удается сдержать, голос звучит ровно и мягко, — вы же не убийца! Габи просила вас спасти… Он резко наклоняется к ней, смотрит зло, отвечает свистящим шепотом: — Много она знала обо мне! Габи… Она предала меня! Обманула… Так же, как и вы! Справедливый упрек попадает прямо в сердце. Анна вздрагивает — насколько ей это позволяют туго захлестнувшие веревочные петли. — Я не хотела, — говорит она, — клянусь, я не хотела причинить вам боль! А Габи очень любила вас… Она не смогла жить с тем, что сделала! Клюев коротко и жутко рассмеялся. Прищурил глаза. Сказал, — как будто выплюнул, болезненно морщась: — Ничего подобного! Ее волновало совсем другое. Настойка полыни обожгла связки, и Габи поняла, что не сможет больше петь! Вот что было важно для нее, а вовсе не я, и не наш убитый ребенок! Холод. Резкая вспышка. Перед глазами — гримерная, утопающая в букетах, коробках, лентах, кусках яркой материи. А среди всего этого пышного разноцветья — тоненькая, сгорбившаяся фигурка, которая судорожно кутается в шаль. Угасшее, без всякой пудры бледное лицо. Затравленный, измученный взгляд… Напротив стоит Ртищев, и выговаривает, почти кричит: — Вы глупы! Собираетесь погубить свою карьеру — и ради чего? Поймите, наконец: ваш жених сумасшедший! Он уже ничем не сможет вам помочь! — Он болен! — из последних сил пытается возражать Габриэлла. — Именно — болен, — словно подсказку, подхватывает ее слова импресарио, — и это — семейное! Хотите родить ребенка с таким наследством? Чтобы он тоже однажды сошел с ума?! Глаза девушки наполняются ужасом. — Нет… — шепчет, а потом кричит Габи, закрывая руками лицо, — нет, нет, нет! Она, задыхаясь, выныривает из видения, не падая только потому, что веревки надежно удерживают ее на месте. — Нет! — с трудом произносит Анна, — Габриэлла осталась совсем одна! Она очень испугалась… Ей кажется, или на глазах у Клюева появились слезы? Он тут же резко выпрямился, отвернулся, и шагнул в угол — к своему механизму. Провел рукой по той его части, которая наличием колеса напомнила Анне в этот дикий момент швейную машинку. — Это все уже не имеет значения, Анна Викторовна. Смерть неизбежна и необходима. Как свобода от земной оболочки. Прогресс — жестокая, но порой полезная вещь… Например, нет нужды разводить средневековый костер. Клюев опять смотрит на Анну, продолжая тоном радушного хозяина, который демонстрирует гостье диковинку: — Как вы знаете, я провел в своем доме электричество. Генератор, — он указал на большой механизм, — прямо перед вами. Здесь, в стенах подвала, установлены заряды. Нужно только повернуть переключатель и пустить ток по проводам, ведущим к ним. И тогда произойдет взрыв… Новый звук прерывает абсурдный спектакль — металлический скрежет за дверью, глухие удары. И голос! Голос, который невозможно не узнать, громко зовет: — Анна! — Яков! — забыв про веревки, она качнулась вперед, чуть на упав вместе со стулом, — я здесь! — Жаль, — Клюев протянул руку к железной дверце, которую почти полностью загораживала машина, — значит, он тоже погибнет сегодня! — Нет! — надсаживая горло, закричала Анна, — Яков, сейчас взорвётся! Сознание раздваивается. Чужая тоска наполняет душу. Память чередует картинки воспоминаний: ночь в незнакомом маленьком городке, пузырек темного стекла — такой обычный и еще более страшный от этого, обжигающая настойка, опалившая горло. И боль… Кровь… Пустота. Во всем мире пустота, и даже крикнуть не получается. Потому что голос тоже оставил ее… Ничего больше нет. Никого. Значит, ее тоже не будет. — Андре… Я люблю тебя, Андре! Прости меня … Клюев, уже дернувший ручку рубильника, спрятанного в металлическом шкафу, медленно оборачивается. Сверху начинает сыпаться штукатурка, стены вздрагивают. Процесс запущен, и остановить его уже невозможно. Смерть неизбежна. Дверь трясется, выгибается, и наконец, распахнувшись, повисает на одной петле. Но взрывы тут не при чем. В подвал вламываются Коробейников и Штольман. *** Около генератора замер Клюев. Привязанная к стулу Анна смотрит на него — трагично, умоляюще. Лицо ее снова выглядит неуловимо чужим. Незнакомый голос с легким акцентом срывается с ее губ: — Отпусти ее Андре! Она же… Конец фразы тонет за чередой взрывов — не слишком сильных, но громких. Клюев бросается к Анне, начинает судорожно резать стягивающие ее веревки. Рядом тут же возникает Штольман, который резко перехватывает у него нож за секунду до того, как новый, уже куда более мощный взрыв опрокидывает Клюева навзничь. — Андре! — последний раз вскрикивает Габриэлла, и уже родной голос тихо шепчет, — … Яков… Покинутая духом Мирани, Анна почти теряет сознание. Он хватает ее в охапку, и сквозь дым и пыль несет к выходу, стараясь прикрыть от сыплющихся обломков. Коробейников выволакивает Клюева. Взрывы становятся все сильнее, черт, не завалило бы дверной проем… И все-таки Штольман успел тяжело перешагнуть порог, прежде чем что-то ударило его по затылку, и наступила темнота. ______________________________ Продолжение следует.