Другая ночь

«Я рядом с тобою молчу и робею. Как счастлива та, что щебечет в саду! Но я заслоню тебя, если успею, Я злую беду от тебя отведу…» (Из сценария мюзикла «Тень». Песня Аннунциаты «Я словно бреду…». Автор сценария и песен — Ирина Югансон).

Поначалу есть хотелось не слишком. Даже наоборот, мысль о подобном вызывала тошноту. Но с болезнью и постельным режимом пора было заканчивать. А для этого — убедить личного лечащего врача, и свой собственный организм в том, что он уже идет на поправку. Поэтому, проснувшись в очередной раз, Штольман охотно согласился с необходимостью пообедать. Обрадованная Анна отправилась за угощением для пациента, а он же медленно, зато полностью самостоятельно сел, подпихнув под спину подушки. Привалившись к ним, постарался выровнять дыхание. Прислушался к себе. В голове не звенит, затылок не ломит. Слабость есть, чего скрывать, но возможно, это именно от голода? Ну уж умереть от этого ему сегодня точно не дадут. Подтверждая его умозаключения, в комнату вошла Анна с подносом в руках. От стоявшей на нем тарелки исходил столь сильный и аппетитный аромат, что вся недавняя неприязнь к еде улетучилась окончательно. Сыщик сглотнул, хищно сверкнув глазами. — Вот теперь вижу, что вам и правда, лучше, — не смогла сдержать улыбки Анна. Штольман ел, а она сидела рядом, не в силах отвести взгляд. Господи, как хорошо! Любимый человек жив, и почти здоров. Не хотелось сейчас думать ни про Тени, ни про Крутина. Просто радоваться, что вот они с Яковом вместе, и очередная беда не смогла их одолеть. А все грядущие неприятности… Ну пусть они немножко подождут! … Аня смотрит на него с видом совершенно просветленным. Хотя что может быть привлекательного в зрелище личности небритой и помятой, поедающей куриный бульон? Вкусным, кстати, оказался не только запах, хотя Штольман редко обращал внимание на такие мелочи. Съедобно — и ладно. — Вам нравится? — спросила Анна, глядя с некоторой тревогой. — Да, — он улыбнулся и положил ложку. — Хорошо! — Анна с облегчением вздохнула, и добавила вдруг, с видом озорным и смущенным, — я ведь сама его варила. То есть, Домна мне все рассказала и объяснила, но… — Мяя! В полуоткрытую дверь, нарушив торжественность момента, задрав хвостик, влетел Пушкин. Анна быстро обернулась, и шутливо развела руками: — А все! — сказала она, — съели! — Мяя? Котенок запрыгнул на кровать и проскакал по одеялу. Но тарелка и правда, уже была пуста. — И не дуйся, пожалуйста, — погрозила Анна пальцем, — уж ты сегодня успел напробоваться! Штольман ухмыльнулся, глядя на Пушкина, который жадно нюхал еще витавший в воздухе мясной аромат. — Значит, Анна Викторовна, вы тренировались на коте? — Он совсем не возражал… — пояснила Анна, — наоборот — требовал. — Мяя! — несколько возмущенно отозвался Пушкин. Однако, будучи в самом деле сыт, согласился на компенсацию в виде поглаживания, которой его, не скупясь, тут же оделила хозяйка. Котенок бодал ее ладонь, выгибался, осторожно когтил одеяло… Наконец, просто шлепнулся набок, свернувшись мохнатым бубликом, зажмурился, и тихонько затарахтел. Любимая женщина рядом. Сваренный ею — для него! — суп. Уютная комната, забавный теплый котенок… Так и тянет, подобно последнему, раствориться целиком в ощущении покоя и безопасности. Только невозможно не думать о том, что подобные ощущения пока слишком обманчивы. Враг затаился, но не исчез. Под видом кого он подберется ближе? Анна нахмурилась вдруг, и точно отвечая на его мысли, сказала: — А ведь Пушкин и правда, очень умный. Помните, я еще тогда, в Рождество сказала, что не просто так он выбрал, кого просить о помощи? Он ведь чует … Тени, Яков Платонович. Или просто ощущает, что в человеке есть что-то плохое. Пока папа был … ненастоящим, Пушкин на него шипел. А теперь — доверяет, и дает себя гладить. Штольман задумчиво кивнул, с новым интересом взглянув на распушившегося котенка. — И на дядю Пушкин открыл настоящую охоту, — вздохнула Анна, — почему я раньше не обратила на это внимание? Мы бы давно поняли, что он тоже… не он. — Думаю, показаний одного кота все равно было бы недостаточно, — не слишком весело пошутил сыщик, — даже если он — Пушкин. А вот вместе с другими фактами… Кстати, а с госпожой Аникеевой наш рождественский подарок знаком? — Да, — удивленно отозвалась Анна, — и она ему тоже совсем не понравилась! — Что и подтверждает наши подозрения, — подытожил Штольман, — и опять-таки, ничего не доказывает. Кроме того, что с Полиной вам общаться нельзя! — А если она и есть Крутин? — Анна с весьма боевым видом вскинула голову. — Тем более! — отрезал сыщик. — И как же мы, в таком случае, будем его ловить? — возмутилась она. Ни одна черта не дрогнула на его лице. Но сквозь суровую маску легчайшей рябью проступила такая боль, отразившись в глазах, что Анна замерла, испугавшись собственных слов. Вернее, тона, которым они были сказаны — упрямого, детского, из того далекого времени, когда барышня Миронова была свято убеждена, что ничего необратимо плохого с ней произойти не может. Потому что сыщик Штольман обязательно ее спасет. Чего это стоило самому сыщику, она начала задумываться слишком поздно… Анна быстро взяла его за руку, и прижалась к ней щекой. Заговорила — уже совсем иначе, тихо и серьезно: — Я не буду зря рисковать. Но что же делать, если Крутин хочет поймать именно меня? Ответом был глубокий тяжелый вздох. Прикосновение второй руки Штольмана, и очередная попытка призвать к порядку непокорный локон у виска. Абсолютно безуспешная… — Мяя! Пушкин ловко перепрыгнул сыщика, так как облюбованное местечко резко сделалось неудобным. Правда, причина неудобств почти сразу исчезла. Анна выпрямилась, Штольман, отстранившись, снова облокотился на подушки. Но котенок на всякий случай, устроился подальше, и срочно принялся вылизывать лапы. — Может быть, Пушкина брать повсюду с собой? — грустно пошутила Анна, — чтобы предупреждал… — Если бы Пушкин был львом, или хотя бы рысью, — отозвался Штольман, — могло бы подействовать. Но при таких размерах, боюсь, что защищать его будете именно вы. — Городовой, дежуривший в тот день, был ранен, — помолчав, сказала Анна, — к счастью, легко… — Не слишком-то действенной оказалась эта защита, — хмуро сказал сыщик, — а теперь и ее задействовать нельзя. Мы же, якобы, верим в то, что гипнотизером был Клюев. Поэтому вам, Аня, сейчас из дома лучше не выходить. — Пока вы больны, это будет оправдано, — тут же отозвалась она, — а вот после… Вряд ли Крутин поверит, что я оставила работу, и целыми днями сижу у окошка и вышиваю на пяльцах. Значит, и наш обман будет раскрыт. — Я придумаю, как обеспечить вашу безопасность, — упрямством этих слов можно было дробить камни, — но сейчас… — Да, да — быстро перебила Анна, — я поняла. Я не буду… — Что именно? — вздернул бровь Штольман. — Никуда не буду ходить одна. И вообще — рисковать. Спокойнее ему не стало. Анна не лжет. Но что произойдет, если ее срочно позовут на помощь, особенно к женщине, или ребенку? Вспомнит ли она об опасности, о хитрости и циничности врага? Клюев и без гипноза увел ее за собой, безошибочно дернув нужную ниточку. — И не слушайте никого, если вам опять скажут, что я попался! — сердито велел сыщик. Но — не подействовало. Анна посмотрела долгим, взрослым и печальным взглядом, и медленно произнесла: — А если вам скажут, что меня снова похитили, вы сможете не обратить на это внимание? Молчание. Сперва растерянное, потом — яростное. Крепко стиснуты кулаки, желваки грозятся порвать кожу на щеках. Потому что у этой задачи нет разумного и логичного решения. Можно рисковать своей жизнью, жертвовать ею — почти без сожаления и страха. Но если речь идет о жизни любимого человека? Любовь делает тебя сильнее — и уязвимее. Именно потому, что ради другого совершишь то, за что и не взялся бы ради себя. И кое-кто может этим расчетливо воспользоваться. Так уже было, когда ценой жизни Анны Викторовны стало нарушение закона. Куафер-убийца выговорил себе возможность скрыться от наказания, в обмен на противоядие, но… Но ведь сумел Штольман тогда извернуться, и сделать так, чтобы шансов у негодяя все равно почти не осталось? А если бы Мишель тогда все-таки ускользнул? Выбор делаешь каждый раз заново… Анна снова наклонилась к нему, с тревогой заглядывая в глаза. Под ее пальцами разжимаются кулаки, отступает гнев. Остается твердая уверенность — пока хоть что-то будет зависеть от него, умереть Анне он не позволит. — Что же мы все-таки будем делать? — спрашивает она, осторожно касаясь его лба. — Решать проблему поэтапно, — отвечает сыщик, — в ближайшие дни вы остаетесь дома — повод для этого есть. После покушения Клюева вам тоже необходимо прийти в себя. А дальше… видимо, придется что-то рассказать тем, кому можно доверять. Кто не вызовет подозрений, находясь рядом с вами и охраняя. — Папе нельзя! — побледнела Анна, — у него сердце! — Если с вами что-то случится, будет только хуже, — возразил Штольман. Она поникла, и отвела взгляд. — Если бы дядя… — вырвалось у нее, — ну почему, почему? Да, очень жаль, что на Петра Ивановича рассчитывать нельзя. Он, конечно, горазд был прогуливать племянницу по местам преступлений, но она бы и так туда сбегала, уже одна. Возглавляя безобразие, младший Миронов хотя бы мог как-то влиять на последствия. Но что можно ожидать от человека, когда он находится в Тени? Нет уж, такому он Анну не доверит. Самому себе, захваченному Двойником, доверять ее было ни в коем случае нельзя! — Яков Платонович, — собравшись с духом, говорит Анна, — мне кажется, с дядей все совсем не случайно получилось. Он что-то знает о Тенях, и не хочет говорить об этом. Его Тень не хочет… — Почему вы так думаете? — внимательно смотрит на нее Штольман. — Я заходила к нему в комнату, за книгой, — торопливо объясняет Анна, — дядя вытащил ее из шкафа, и уронил какие-то бумаги. Почти сразу поднял их, но… Я успела увидеть слово «Тень»… — Думаете, это… гм… правила призыва? Или договор? Звучало полным абсурдом, но куда деваться? Остается только искать в мистике логику. — Возможно, — ответила Анна. — А почему вы пошли за книгой именно к Петру Ивановичу? — прищуривается вдруг сыщик. — Потому что я знала, что у него она есть, — честно объясняет Анна, однако отводит глаза в сторону. Сердиться и возмущаться уже нет сил. Да и желания. Просто хочется прижать к себе эту невозможную женщину, убедиться, что она цела и невредима, и в данную минуту ей точно, ничего не угрожает. А уж потом объяснить… Штольман притягивает ее к себе, вынуждая сесть ближе. Голова сама собой упирает в его плечо. Пушкин смотрит на них совершенно бессовестным образом, забыв об умывании. Анна закрывает глаза, впитывая всем существом родное тепло. Как ей все-таки спокойно рядом с Яковом. Даже когда он злится! Впрочем, сейчас она никакой суровости в нем не чувствует. Наоборот. — Аня, пообещайте мне, что больше вы туда одна не пойдете. И про эти бумаги спрашивать не будете. Мы все выясним потом — вместе. Опять он волнуется за нее. Хотя вряд ли дядя — даже под контролем Тени, сделал бы ей что-то плохое. Но Анна пообещает все, что угодно, лишь бы ее сыщик быстрее поправился. И о некоторых своих подозрениях она пока говорить не будет. Незачем его беспокоить еще сильнее. К тому же, Анна может и ошибаться. _____________________________ Продолжение следует.